Питер Устинов - Крамнэгел
– Желаю вам хорошо поужинать. Спокойной ночи, Эди! – выкрикнул Армстронг.
Когда Армстронг и Крамнэгел скрылись в темноте, Ал чуть не взорвался от приступа холодной ярости. Вены на висках вздулись так, что рельефно выделялись в тусклом свете уличного фонаря.
– Садись в машину, Ал, промокнешь, – позвала его Эди.
Ал отошел от машины на несколько шагов.
– Ты хочешь, чтобы я села за руль, милый?
Ал вернулся в машину, сел на свое место, взглянул на жену и ударил ее по голове. Теперь он уже снова полностью владел, собой.
– Что я такого сделала?! – взвизгнула Эди.
– Ничего особенного, но на кой ляд эта сволочь Армстронг приперся сюда сам, когда я приказал просто выслать дежурного... Нарочно приехал, разумеется. Далеко метит, мерзавец.
Эди улыбнулась сатанинской улыбкой.
– Вам, полицейским начальникам, вечно не везет ни с женами, ни с заместителями. Подумать только, сколько неприятностей у Барта из-за тебя... И из-за меня. Ей-богу, он заслуживает того, чтобы дать ему вздохнуть спокойно. Жены и заместители... Так трудно всегда от них отделываться…
Ал, в нарушение всех правил дорожного движения, развернул машину в обратную сторону, отчаянно нажимая на клаксон.
– Куда мы едем? – встревоженно спросила Эди.
– Домой. Я не хочу есть.
– Зато я хочу.
Но они поехали домой.
Тем временем в полицейской машине Армстронг рассказал Крамнэгелу все последние новости. Близились выборы в местные органы власти, и мэр Калогеро вновь выставил свою кандидатуру, хотя против него были выдвинуты обвинения в вымогательстве. И чем больше его имя связывали с подозрительными элементами, тем прочнее становились его политические позиции. Всевозможные бесстрашные журналисты, или, вернее, журналисты, которые писали так, как будто были бесстрашными, атаковали мафию, но никогда не называли имен, и каждое их выступление до такой степени дышало духом истинной демократии в действии, что не могло не рассеять сомнений читателей. Люди стали более тертыми, но оставались такими же легковерными, как всегда. Они больше не раскисали перед разряженным в пух политиканом, пощипывающим струны народных инструментов, или спустившимся на десять минут в неглубокую угольную шахту, или целующим детей, отчаянно пытающихся уклониться от этой чести. Но достаточно было подкупленному аналитику общественного мнения объявить, что в ходе избирательной кампании мэр оставил за флагом своих соперников, чтобы очень многие поверили этому, даже если отдельные личности и высказывались против. Поскольку подобных опросов проводилось пять или шесть, а выводы их не отличались друг от друга, очень трудно было сказать, кто состоит на содержании мафии, а кто – нет. На одних догадках, разумеется, далеко не уедешь, но Армстронг полагал, что организация, помпезно именуемая Институтом народного мнения, которая постоянно подчеркивала успехи мэра Калогеро, целиком и полностью существует за счет преступного мира. Одним из ее руководителей был Милт Роттердам.
– Ал не пытался перебить мафии хребет? – поинтересовался Крамнэгел.
– Если между нами, то Ал оказывает им всяческую помощь, – ответил Армстронг.
– Кто же тогда выдвинул обвинения в вымогательстве?
– Тут уж никуда нельзя было деться – до того все далеко зашло, что шила в мешке не утаишь. По-моему, эти ребята даже сами поощряют обвинения против себя – уверены, суд их всех обелит и оправдает.
– Ты что, смеешься?
– Нисколько. Все знают: мафия существует. Но никто не понимает, что она спокойно может выйти из зала суда чище чистого.
– Кто же судья?
– Уэйербэк.
– Ясно. До того ясно, что блевать хочется, – сказал Крамнэгел.
– Еще бы. И все же, знаешь, Барт, я никогда толком об этом не задумывался, пока не стал заместителем начальника полиции.
– В том-то и дело, Марв. Никто об этом не думает. – И он с чувством вины вспомнил о том обеде с Алом. Гнев снова охватил его. Лицемер проклятый, как Карбайд тогда распинался, что Город-де надо очистить от скверны! Крестоносец, да и только. А что он сделал, когда ему представилась возможность действовать? Отхватил себе кусок поганого пирога пожирнее, вот и все.
– Что же вы, черт вас возьми, собираетесь теперь делать со мной? – спросил Крамнэгел.
– А, пустая формальность, – вздохнул Армстронг. – Как ты сам понимаешь, не я все это затеял. Ал о твоем возвращении пронюхал дня два назад...
– Дня два назад? – встрепенулся Крамнэгел.
– Как же он мог узнать? Я ведь и до Города еще не добрался.
– Не знаю, – пожал плечами Армстронг. – Днем у него было совещание с мэром. Когда вышел оттуда, отвел меня в сторону и сказал, что-де Крамнэгел вернулся. Но больше ничего не говорил.
– И все?
– И все. Но он вроде очень был обеспокоен. У него ведь это всегда по венам видно.
– Да уж, эти чертовы вены.
Немного помявшись, Армстронг добавил, что, возвратись тогда к себе, в управление, Карбайд сразу же заказал разговор с Вашингтоном.
– Он, значит, решил сообщить англичанам, – сказал Крамнэгел. – Через госдепартамент или через ФБР. Думаешь, ему удалось? – осмелился спросить он.
– Найди себе хорошего адвоката, и, даже если англичане сделают все возможное, чтобы тебя вернуть, дело о выдаче можно тянуть годами.
– Это точно, – согласился Крамнэгел. – Надо признать, лучшая в мире американская система правосудия никогда не закроет ни одного дела так, чтобы его нельзя было потом открыть снова.
– Процесс можно тянуть до бесконечности – точнее, пока есть чем платить.
– Это верно.
– Есть у тебя на примете хороший адвокат? – спросил Марв.
– Нет. – И вдруг Крамнэгел весь расцвел от радости. – Мервин Шпиндельман.
– Он сдерет с тебя сто десять процентов всех твоих доходов за последующие пятьдесят лет.
– Пожалуй, верно. – Крамнэгел заколебался. – Но я помню, как он говорил, что бывают дела, за которые он берется не ради денег, а ради славы.
– Защита бывшего начальника полиции в деле о выдаче иностранному государству и о возвращении денег? – скептически спросил Марв. – Разве на таком деле он себе славу наживет? Нет, чтобы Шпиндельман заинтересовался тобой бесплатно, надо сделать что-то действительно из ряда вон выходящее – пришить кого или еще что!
– Как, опять? Слушай, мне этих убийств на всю жизнь хватит.
– Тогда не обращайся к Шпиндельману.
Как раз в это время автомобиль огибал гигантскую бетонную чашу, которой раньше на этом месте не было.
– Что за... Эге, да никак это…
– Вот именно, стадион «Макдоналд Шнитцлер».
– Построили его наконец?
– Ага, за четыре месяца и шесть дней. Журнал «Форчун» считает, что это национальный рекорд. Строительство велось с применением сборных пластмассовых панелей, подвергнутых обработке электроимпульсами или чем-то в этом роде, черт его знает... В общем, как ни крути, а строительство обошлось на шестнадцать миллионов долларов дороже, чем предполагалось, хотя его и завершили на месяц раньше срока. Над тем, куда уплыли денежки, можешь особенно голову не ломать. Это ведь бездоходная корпорация.
– Стадион уже открыт?
– Будет торжественно открыт вечером в пятницу – большое событие в жизни Города. Команда университета Тернового венца против «Апачей Великих озер». Сам достопочтенный Дарвуд X. Макалпин, губернатор штата, откроет матч.
– И кто будет присутствовать?
– Все.
– Ух ты, хорошо бы и мне там побывать.
Марв Армстронг окинул Крамнэгела очень серьезным взглядом: они уже находились неподалеку от полицейского управления.
– Почему бы тебе не уехать куда-нибудь ненадолго? В Колорадо-Спрингс или еще куда.
– С какой стати? – удивился Крамнэгел. – Разве мы не в свободной стране?
– В свободной, конечно, – ответил Армстронг, – но я не отвечаю за то, что может сделать Ал. А он может повести себя очень погано, Барт. Я не доверяю этому типу, когда он психует. Знаешь, не нравится мне, что творится в нашем Городе, да и во всей стране, если уж на то пошло...
– И поэтому я должен уехать в Колорадо-Спрингс? – тихо спросил Крамнэгел, когда машина уже остановилась у подъезда полицейского управления.
– Я думал, если людям не нравится то, что происходит в их городе или во всей стране, то они обязаны навести порядок. Меня всегда учили, что это и есть демократия, меня всегда учили, что город принадлежит нам... Да, в общем-то, и вся страна тоже. Именно это и делает жизнь прекрасной... И значительной...
– О господи, – вздохнул Марв, – на одних этих красивых чувствах и словах далеко не уедешь, Барт. Вот ты мог кое-что сделать, когда имел власть. Ну и сделал ты что-нибудь? Сделал?
Вот оно как все оборачивается. Крамнэгел зафыркал, чувствуя одновременно и вину и раздражение.
– Конечно, я мог кое-что сделать. Я мог покончить с собой. Устроить себе харрикэри или как там оно называется. Каждый полицейский начальник разрывается между тем, что он думал раньше, до вступления в должность, и тем, что он обнаружил, когда в должность вступил. Ведь это он, начальник, оказался на ринге, а не его заместитель. Заместитель? Заместитель сидит себе спокойно, поглаживая сложенное полотенце, и надеется, что настанет минута бросить его начальнику... Мне вот приходилось мириться с Алом Карбайдом... Каждый раз, стоило мне лишь глянуть в свой угол, я знал, что там сидит человек, который меня ненавидит, который надеется, что меня побьют, надеется, что я сдамся... В общем, мне приходилось с ним мириться, и он добился своего – повезло мерзавцу. А теперь Алу Карбайду приходится мириться с Марвом Армстронгом. Не так-то все это легко, Марв. Не так-то легко.
