Матильде Асенси - Последний Катон
Естественно, остаток коридора седьмой планеты стал для меня путем долгой борьбы с самой собой, заранее проигранной борьбы, хотя в тот момент я думала, что еще могу что-то сделать, чтобы помешать происходившему со мной, и на самом деле вот что я решила перед тем, как мы добрались до последней двери этого дьявольского лабиринта из прямых линий: это неизвестное, смущавшее меня чувство, из-за которого быстрее билось мое сердце, а мне хотелось смеяться и плакать, из-за которого я существовала только ради этой руки, еще сжимающей мою руку, есть абсурдное следствие ужасного положения, в котором я нахожусь. Как только окончится эта авантюра со ставрофилахами, я вернусь домой, и все будет как раньше, без порывов и глупостей. Жизнь вернется в свое русло, и я снова окажусь в Гипогее и похороню себя среди кодексов и книг… Похороню себя? Я сказала «похороню себя»? На самом деле идея вернуться без Фарага, без Фарага Босвелла, была невыносимой… Когда я тихонько произносила его имя, так, чтобы он не услышал, на моих губах появлялась детская улыбка. Фараг… Нет, я не могла вернуться к моей прошлой жизни без Фарага, но я не могла вернуться с Фарагом! Я монахиня! Я не могу перестать быть монахиней! Вокруг этой оси вращалась вся моя жизнь, моя работа.
— Дверь! — воскликнул капитан.
Мне хотелось повернуться и взглянуть на профессора, улыбнуться ему и дать знать, что я здесь. Мне нужно было его видеть! Видеть и сказать ему, что мы пришли, хоть он уже и знает об этом, но если бы я повернула голову хоть на сантиметр, скорее всего при этом я осталась бы без носа. И это меня спасло. Эти последние секунды перед выходом из коридора Луны вернули мне благоразумие. Быть может, дело было в том, что мы подходили к концу, а может, в уверенности, что я навсегда погублю себя, если буду и дальше идти на поводу этих сильных эмоций, но здравый смысл взял свое, и мое рациональное «Я», то есть вся я, выиграло эту первую битву. Я с корнем вырвала опасное чувство, задушила его при самом рождении без всякого сожаления и колебаний.
— Открывайте, капитан! — крикнула я, резко выпуская руку, которая всего секунду назад была единственным, что что-то значило в моей жизни. И, когда я ее отпустила, все стерлось, хоть мне и стало больно.
— Оттавия, ты в порядке? — обеспокоенно спросил меня Фараг.
— Не знаю. — Мой голос немного дрожал, но я совладала с ним. — Когда я смогу вздохнуть, не почувствовав уколов, я тебе скажу. Сейчас мне нужно как можно скорей отсюда выйти!
Мы добрались до центра лабиринта, и я возблагодарила Бога за это широкое круглое пространство, где можно было двигаться и вытянуть руки и даже, при желании, бегать.
Капитан положил фонарь на стоявший в центре стол, и мы осмотрелись по сторонам, словно это прекраснейший в мире замок. Не так приятно было смотреть на нас самих: мы были похожи на шахтёров после смены. Но перепачканы мы были не сажей, а кровью. Множество мелких порезов ещё сочились на наших лбах и щеках, когда мы сняли с себя шапки; они покрывали наши шеи и руки, и даже под свитерами и брюками у нас были кровоточащие раны плюс к бесчисленным гематомам и участкам сыпи, вызванной стрекательной жидкостью растений. Кроме того, как если бы этой картины «Се человек» было недостаточно, то тут, то там из нас торчали застрявшие шипы, художественно дополняя весь наш образ.
К счастью, в рюкзаке капитана была небольшая аптечка, так что с помощью ваты и перекиси водорода мы смыли кровь с ран — слава Богу, все они оказались поверхностными, — а потом при свете фонаря хорошенько залили их йодом. Закончив с этими процедурами, немного придя в себя в своём новом положении и успокоившись, мы оглядели место, куда мы попали.
Первым наше внимание привлёк грубый стол, на котором лежал фонарь и который после быстрого осмотра оказался совсем не столом: это была довольно большая старая железная наковальня, испещрённая в верхней части глубокими следами долгой службы в какой-то кузнице. Но любопытнее всего была не наковальня (можно сказать, она имела даже какую-то декоративную ценность), а огромная куча молотков разных размеров, как попало сваленных в угол, словно это ненужный хлам.
Мы стояли молча, не в силах угадать, что мы должны были со всем этим сделать. Если бы тут хотя бы было горнило и какой-нибудь кусок металла, мы бы поняли, но тут была только наковальня и груда молотков, и для начала этого было маловато.
— Предлагаю поужинать и лечь спать, — предложил Фараг, падая на землю и опираясь спиной на мягкое и пружинистое сплетение растений, которое теперь покрывало круглые каменные стены. — Утро вечера мудренее. Я больше не могу.
Не говоря ни слова, но полностью согласившись с ним, мы с капитаном уселись рядом и точно последовали его примеру. Утро вечера мудренее.
У нас уже не было ни холодного кофе в термосе, ни воды во фляге, ни бутербродов с колбасой и сыром в рюкзаке. У нас не было ничего, кроме множества ран, тягостной усталости и треска в суставах. Этой ночью от холода нас не защитили даже походные одеяла, потому что накануне они были разорваны и стали совершенно бесполезными. Так что либо Бог поможет нам выйти отсюда, либо мы присоединимся к многочисленным желающим стать членами братства ставрофилахов — а их наверняка было немало, — погибшим, пытаясь достичь этой цели.
Разум подсказывал мне, что, несмотря на кажущуюся действительность, наше положение не очень изменилось по сравнению с кругом Луны, потому что, если там клетка из растений насильно вынуждала нас идти по проложенному пути, в этом гладком, пустом центре лабиринта, откуда была видна чистая и холодная твердыня неба, нам ничего не оставалось, как решить задачу с молотками и наковальней. Или это, или ничего. Вот так просто.
— Надо размяться, — пробормотал ещё сонный Фараг. — Кстати, доброе утро.
Мне хотелось обернуться и посмотреть на него, но я крепко-накрепко сдержала голову и поборола вдруг накатившее на меня глупое желание заплакать. Я уже начинала себе надоедать.
Глаузер-Рёйст встал и начал делать зарядку, чтобы размять затёкшие мышцы. Я не двинулась с места.
— Неплохо было бы заказать у портье завтрак.
— Я хочу очень горячего кофе-эспрессо с шоколадным кексом! — взмолилась я, воздевая вверх ладони.
— А как насчёт взяться за работу? — прервал нас Кремень, заложив руки за затылок и пытаясь оторвать себе голову.
— Разве что если вы хотите, чтобы мы выковали какую-нибудь статую из железа, из которого сделаны молоты! — пошутила я.
Капитан подошёл к груде молотков и встал перед нею с сосредоточенным видом. Потом он присел на корточки, и я потеряла его из виду, потому что его скрыла наковальня. Фараг привстал, чтобы видеть, что он делает, а потом поднялся и пошёл к нему.
— Что-то обнаружили, Каспар? — спросил он.
Тогда Кремень встал, и я снова увидела половину его корпуса.
— Ничего особенного. Самые обыкновенные молотки, — сказал он, взвешивая их в руке. — Некоторые раньше использовались, некоторые нет. Есть большие, маленькие и средние. Но, похоже, ничего особенного в них нет.
Фараг присел на корточки и тут же встал с ещё одним железным молотом в руке. Он поднял его вверх, покрутил им, подкинул в воздух и ловко поймал.
— Действительно, ничего особенного, — сокрушённо произнёс он и одновременно сделал шаг к наковальне и ударил по ней. Звук разнёсся по лесу, как колокольный звон. Мы оцепенели, а птицы стаями поднялись с верхушек деревьев и с криками улетели. Когда несколько секунд спустя гром утих, никто из нас троих не посмел шевельнуться, мы всё ещё были напуганы происшедшим и стояли, окаменев от страха, как статуи.
— Господи!.. — пробормотала я, нервно моргая и сглатывая слюну.
Кремень хохотнул.
— Хорошо ещё, профессор, что в них нет ничего особенного! Иначе вообще!..
Но Фараг не засмеялся. Он стоял с серьёзным, отсутствующим выражением. Ни слова не говоря, он повернулся, выхватил из рук капитана молоток и прежде, чем мы смогли вмешаться, снова изо всех сил ударил по наковальне. Я закрыла уши руками, когда увидела, как он замахивается с однозначным намерением, но это меня не спасло: удар железа по железу врезался мне в мозг сквозь кости черепа. Я вскочила на ноги и побежала к нему. В тысячу раз лучше поссориться, чем снова такое ощутить. А если ему взбредёт в голову использовать все молотки?
— Что это, интересно знать, ты делаешь? — грубо спросила я поверх наковальни, стоя с ним лицом к лицу. Но он не ответил. На моих глазах он сделал шаг назад, собираясь взять ещё один молот. — Даже не думай! — крикнула я. — Ты что, с ума сошёл?
— Басилея, Басилея! — отозвался он. — Подумай, Басилея! Пифагор!
— Пифагор?..
— Пифагор, Пифагор! Разве это не чудесно?
Мой мозг прокрутил всё случившееся с момента нашего выхода из вертолёта, в то время как на втором плане быстро всплывала вся хранившаяся в нём информация о Пифагоре: лабиринт из прямых линий, знаменитая теорема («квадрат гипотенузы в прямоугольном треугольнике равен сумме квадратов катетов» или что-то в этом роде), семь кругов планет, гармония сфер, братство ставрофилахов, тайная секта пифагорейцев… Гармония сфер и наковальня с молотками! Я улыбнулась.
