Карина Тихонова - Прогулки с Хальсом
Дирк проклинал неудачное посредничество, благодаря которому оказался между молотом и наковальней. Заказчики слали ему возмущенные депеши, жаловались на недобросовестную работу и затягивание сроков выполнения заказа. Дома не давал покоя Франс, недовольный высокомерием заказчиков и нежеланием идти навстречу его пожеланиям. Дирк не успевал оправдываться то перед одной, то перед другой заинтересованной стороной. И в один далеко не прекрасный день терпеливый добродушный Дирк не выдержал. Швырнул на пол кисть, наорал на Франса, проклял себя за глупость и ушел из дома. Перепуганная Лисбет металась между плачущими детьми, Франсина непрерывно роняла посуду, вводя хозяев в убыток…
Видно, выгодный заказ заранее был проклят завистниками!
Уход Дирка поставил точку в затянувшейся истории. Франс написал заказчикам оскорбительно-учтивое письмо, где объявил о разрыве соглашения, и вернул задаток. Власти Амстердама прокляли строптивого живописца, постарались бросить тень на его профессиональную репутацию и передали заказ художнику по имени Питер Кодде. В общем, скандал получился громкий.
С уходом брата Франс почти перестал бывать дома, метался по знакомым, разыскивал Дирка. Харлем, конечно, был большим городом — почти сорок тысяч жителей, но братьев Хальс здесь знали все. Пропал Дирк, как в воду канул. Хозяин единственного отеля «Харлемский лев» не видел его очень давно. Ян Стен, в трактире которого Дирк иногда оставался ночевать, развел руками, услышав вопрос Франса.
— Может, Дирк уехал из города? — спросил Ян.
— Он не взял у меня деньги, — глухо отозвался Франс и помассировал ноющую грудь. Только сейчас он понял, какое место занимал Дирк в его сердце.
— Мог попросить взаймы.
— У кого?
Ян нахмурился. Дирка в городе любили и уважали, так что очень многие могли предложить ему свой кошелек. Но говорить этого Франсу не стал, чтобы не расстраивать его еще больше.
— Иди домой, — мягко сказал Ян. — Жди. Я уверен, что Дирк скоро вернется.
Франс покачал головой и одним глотком допил пиво, оставшееся в кружке.
— Не пойду. Что я там буду делать? Работать все равно не могу… — Франс постучал пальцем по груди: — Заноза, Ян. Там засела какая-то заноза, и что с ней делать — ума не приложу! — Он вздохнул. — Наверное, я и вправду старею, как сказал Дирк. — Франс помолчал и добавил: — Плохо мне, Ян. Я совсем один.
— А я? — спросил Ян. — А Дирк, а Лисбет, а дети? А твои друзья?
Франс пожал плечами.
— Ты не понял. Я один не внешне, а внутренне, душевно… — Он оборвал фразу и неожиданно невесело засмеялся. Нерадостным получился смех, Яну он совсем не понравился. — Прости, Ян. Ты хороший друг, но на сердце у меня пусто. Права была цыганка, я не могу любить. Правда, есть работа, но она меня сейчас не интересует, и получается — кругом пустота. — Франс поднял на друга налитые кровью глаза: — Ну и чушь я несу, да, Ян? Ладно, не принимай близко к сердцу, это просто пьяный бред. — Он со стуком впечатал кружку в стол. — Ты прав. Пойду домой и буду ждать Дирка.
Франс тяжело поднялся из-за стола, пошатнулся, но удержался на ногах. Ян проводил взглядом невысокую фигуру в темном плаще и черной шляпе с потрепанными обвисшими полями и задумался, не замечая громкого гомона вокруг.
Странно устроен человек. Внутри него словно находятся сосуды, наполненные разными чувствами: любовью к детям и родителям, страстью к любимой или любимому, добротой, ненавистью, завистью, любопытством, щедростью или скупостью… Если один сосуд оскудеет, у человека останется много других чувств, чтобы душа могла питаться. Кто-то питает душу добротой и любовью, и она расцветает, как райский сад, приносит пышный урожай. Кто-то обильно насыщает душу завистью и злобой, и она превращается в мертвую отравленную землю, на которой не может прорасти ничто живое… Но так устроены обычные люди, коих большинство. Гении устроены иначе. Все, что у них есть, — это их дар, и если он иссякнет, душа может умереть. Раньше Ян немного завидовал таким людям, как Франс Хальс или Диего Веласкес, но сейчас понимал, какой тяжелый крест достался им и другим избранным. Гениальность — это тот же дар пророчества. А разве участь пророка достойна зависти? Разве хотя бы один из них прожил спокойную благополучную жизнь? Нет-нет, ни за что на свете Ян не поменял бы свой скромный жизненный жребий на ослепительную звезду гениальности!
Неспокойно было и на душе Лисбет. Настал вечер, а Франса снова нет дома. Снова бегает по городу, ищет Дирка. Господи, что же за напасть такая обрушилась на их дом? Ведь братья никогда не ссорились! Правда, раздоров не было потому, что Дирк всегда уступал. Да, видно, и его терпению пришел конец. С другой стороны, может, и к лучшему, что так случилось. Франс-то словно обезумел: понял, наконец, что такое близкие люди. Может, теперь он начнет уделять больше внимания своей семье? Дай-то бог…
В этот момент в комнату стремительно вошел Франс — измученный, грязный, пьяный, упал перед женой на колени и глухо зарыдал, пряча лицо в пышных складках юбки.
Перепуганная Лисбет уронила вязание.
— Франс! — Она осторожно сняла с него старую шляпу с обвисшими полями. — Что случилось, Франс? Ты… Что-то узнал о Дирке?
На мгновение Лисбет испугалась, что с братом мужа произошло несчастье. Но Франс покачал растрепанной головой, и у нее отлегло от сердца. Слава богу! Только несчастья им сейчас и не хватало!
— Что случилось? — мягко повторила Лисбет. — Скажи мне, Франс!
Муж оторвался от ее юбки, поднял залитое слезами лицо.
— Прости меня, Лисбет. Умоляю, прости меня за все!..
Франс хотел добавить что-то еще, но его лицо скривилось, как у ребенка, и он снова уткнулся в колени жены.
Сердце Лисбет дрогнуло от жалости и нежности. Впервые в жизни она перестала бояться мужа. Обняла его, прижала к себе, зашептала что-то тихое, успокаивающее, ласковое… В комнату заглянула Франсина, но Лисбет сердито отмахнулась: иди отсюда, не мешай! К ее удивлению, Франсина послушалась и плотно закрыла за собой дверь.
— Ты простила меня? — глухо спросил Франс.
— За что? — удивилась Лисбет и погладила спутанные волосы мужа, щедро тронутые сединой. — Разве ты передо мной провинился? — Франс отчаянно закивал. — В чем? — спросила Лисбет, но ответа снова не получила. Тогда она достала из кармана платок, вытерла мокрое лицо мужа и подхватила его под руку. — Пойдем, Франс, я уложу тебя спать. Завтра все будет хорошо, вот увидишь. Пойдем, мой дорогой.
Она подняла мужа с колен и повела его к лестнице. Но Франс вдруг остановился и уперся.
— Туда не пойду.
Лисбет замерла, не смея поверить в свое счастье.
— Хочешь лечь в спальне?
— Да, — ответил Франс. Его глаза вдруг яростно сверкнули. — Я туда больше никогда не пойду. Забей гвоздями эту ненавистную дверь и не пускай меня в мастерскую. Обещаешь, Лисбет? Проклятая комната! Ненавижу!.. Отняла всю мою жизнь!.. — Тут Франс всхлипнул, споткнулся, и Лисбет быстро подхватила его под руку. — Обещаешь, Лисбет? — спросил Франс, заглядывая жене в глаза. — Обещаешь завтра же забить эту дверь?
— Обещаю, — кротко ответила Лисбет.
Муж сразу успокоился и позволил отвести себя в спальню. Лисбет уложила его на кровать, укрыла одеялом, и Франс мгновенно провалился в сон. Но и во сне он, видно, не находил покоя, что-то бормотал, вздыхал, тихо стонал. Лисбет погладила его небритую щеку и вернулась в гостиную к своему вязанию и невеселым мыслям.
За шестнадцать лет брака Лисбет насчитала три стадии опьянения мужа. Стадия первая наступала после трех кружек пива и была самой приятной. Франс становился веселым и общительным, провожал взглядом каждую пригожую девицу и отпускал галантные комплименты всем женщинам без исключения, даже собственной жене.
Вторая стадия была похожа на первую, но Лисбет хорошо ощущала разницу. Глаза мужа начинали ярко блестеть, речь становилась отрывистой и колючей, а блестящие шутки приобретали злой саркастический оттенок. В таком состоянии Франсу ничего не стоило ввязаться в драку или вызвать на дуэль любого завзятого бретера.
Третья стадия была самой мрачной. Франс замыкался, уходил мыслями в черную даль и никого не желал брать с собой. Много бы дала Лисбет, чтобы узнать, о чем думает муж в такие минуты, но темные непроницаемые глаза не пускали ее в душу. Муж не слышал вопросов и не обращал внимания решительно ни на кого, даже на своих любимых друзей. Сидел и смотрел в точку на полу до тех пор, пока хватало сил. А потом падал на старый матрас и проваливался в мертвый сон.
Похоже, что к трем стадиям нужно добавить еще одну — четвертую. Интересно, сколько кружек выпил Франс сегодня? Никогда прежде Лисбет не видела мужа таким странным. Она не могла объяснить его состояние, даже слов его толком не поняла. За что Франс просил у нее прощения? Почему стоял на коленях? Почему плакал навзрыд, как ребенок?
