Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга первая. Опасные вопросы
— Девять лет назад? Сколько же вам тогда было?
— Двадцать.
— Н-да… Похоже, в парторганизации ВГИКа поторопились с вашим приемом в члены КПСС, вы даже сейчас, девять лет спустя, остались совершенно незрелым человеком с неразвитыми идеологическими установками.
— Я вас не понимаю, — в отчаянии почти прошептала она. — Я не понимаю, что такого плохого и неправильного я написала.
— Ну хорошо, — вздохнул чиновник, — если вы действительно не понимаете, придется вам объяснить. Шаг за шагом.
— Объясните, пожалуйста. Я, честное слово, не понимаю.
— Все подростки хотят поскорее стать взрослыми, так? Все, без исключения, во всем мире и при всех экономических и политических режимах. Так?
— Да, так.
— И в нашей стране тоже. Так?
— Да.
— Следовательно, определенная часть наших советских школьников обязательно и неизбежно будет совершать неосмотрительные поступки. Так?
— Да.
— Они будут делать глупости, и часть этих глупых поступков неизбежно окажется преступлениями. Так?
— Да, правильно.
— Иными словами, определенная часть наших советских школьников, наших пионеров и комсомольцев, неизбежно станет преступниками. Верно?
— Совершенно верно.
— И средства бороться с этим нет?
— К сожалению, нет.
— Ну вот видите, Наталья Александровна, что у вас получается! Получается, что преступность искоренить невозможно. А как же программные указания партии, нацеленные на постепенное полное искоренение правонарушений и преступности в нашей стране? А как же теория научного коммунизма, которая гласит, что по мере построения коммунистического общества и развития коммунистической морали преступность исчезнет? У вас что было по научному коммунизму? Не удивлюсь, если вам на экзамене поставили «неудовлетворительно».
— Мне поставили «отлично». Вы правы, Юрий Петрович, так далеко, как вы, я в своих логических построениях не заходила, и это моя ошибка. Я слишком поверхностно отнеслась к проблеме, а теперь, после ваших объяснений, я вижу, что поторопилась с выводами. Позвольте, я редакционно поправлю текст. Это не займет много времени.
Лысый чиновник с подозрением посмотрел на нее, потом перевел взгляд на лежащую перед ним папку со сценариями пяти документальных фильмов о проблемах подростков и молодежи.
— Сроки поджимают, Наталья Александровна. Сегодня у нас четвертое октября. Сколько вам нужно времени, чтобы устранить все замечания?
— Два дня, Юрий Петрович. Через два дня я принесу поправленный текст.
— Значит, шестого октября. — Он сделал пометку в настольном перекидном календаре. — Ну что ж, Наталья Александровна, я рад, что наша беседа прошла столь плодотворно и что вы меня поняли.
— Я все поняла. — Наташа постаралась, чтобы голос ее звучал виновато и искренне, хотя никакой вины она за собой не чувствовала и лихорадочно пыталась придумать, как редакционно изменить текст таким образом, чтобы обмануть бдительного стража идеологической чистоты и в то же время сохранить мысли, которые родились у нее под влиянием разговоров с Бэллой Львовной и которые она считала необходимым донести до всех. — Большое спасибо за ваши замечания. До свидания.
Она выскочила из здания киностудии с папкой в руках и бросилась ловить такси. Уже половина второго, чиновник назначил ей на десять тридцать, а принял только в четверть первого, промурыжил в приемной почти два часа. Она катастрофически опаздывала на прием к Грише Гольдману.
В такси голова разболелась еще сильнее, от едва ощутимого запаха бензина Наташу начало подташнивать. Все это — и непрекращающаяся головная боль, и непереносимость езды в машине — были очевидными для нее признаками беременности. Точно так же она чувствовала себя, когда была беременна Сашенькой, а потом Алешей.
При виде Наташи гинеколог расплылся в улыбке, а работающая с ним медсестра тут же достала из деревянного ящичка Наташину карту.
— Ну-с, светило советского кинематографа, с чем пожаловала? Моя Инна Борисовна сказала, что ты опять рожать собралась.
— С твоей помощью. Гриш, посмотри, я, кажется, действительно беременна. И по времени задержки, и по самочувствию.
Закончив осмотр, Гольдман снял перчатки, бросил их в корзину, вымыл руки. Наташа оделась и, сидя у стола, вопросительно смотрела на него. Гриша никогда ничего не говорил во время осмотра, и по выражению его лица невозможно было понять, что он там нащупал — будущего ребенка, злокачественную опухоль, эрозию матки или вообще ничего.
— Ну что тебе сказать, любимая подруга любимой жены? Десять недель как одна копеечка. Сходится?
Наташа быстро подсчитала: папа умер двадцатого июля, на девять дней приезжал Вадим и пробыл в Москве до 1 августа, сегодня четвертое октября. Действительно, ровно десять недель.
— У тебя что, календарь в пальцы вживлен? — пошутила она. Гольдман довольно рассмеялся, он и в самом деле умел удивительно точно определять сроки беременности и радовался как ребенок, когда это замечали и делали ему комплименты.
— Так что, подруга жены, ставить тебя на учет или на аборт направлять?
— Какой аборт? — возмутилась Наташа. — С ума сошел? Ставь на учет, будем рожать.
Григорий стал серьезным, полистал Наташину карту, бегло просмотрел свои записи — он вел их во время двух предыдущих беременностей.
— Хорошо подумала? У тебя ведь уже двое, — осторожно произнес он.
— Слушай, муж любимой подруги, если мне нельзя рожать по медицинским показаниям, мы будем это обсуждать. Если со мной все в порядке, то обсуждать нечего, — твердо ответила она. И, улыбнувшись, добавила: — Мы с Вадиком еще девочку хотим.
— А если снова парень получится?
— Ну что ж делать, парень так парень. Но пробовать надо. А вдруг девочка?
* * *Прошли Ноябрьские праздники, потом Новый год, потом Наташин день рождения. Все постепенно вошло в свою колею, ловко переделанный сценарий на киностудии приняли, съемки шли полным ходом. Вадим, узнав о Наташиной беременности, так обрадовался, что забыл свои прежние обиды и радовался тому, что жена в Москве, что у нее хороший врач и что рядом находится Бэлла Львовна, на которую можно всегда и во всем положиться — и за детьми присмотрит, и по хозяйству поможет.
Иринка тоже как будто притихла, и, хотя училась по-прежнему плоховато, исходящего от нее запаха спиртного и табака Наташа не чувствовала. Девочка стала больше времени проводить дома, с удовольствием занималась малышами, гуляла с ними, играла, учила Алешу считать, а Сашу — читать. С токсикозом Наташа благополучно справилась, с седьмого месяца беременности она уже чувствовала себя совсем хорошо, роды ожидались в начале мая, и ее то и дело охватывало радостное ощущение того, что черная полоса закончилась и все самое трудное позади.
После трехмесячного автономного плавания Вадим получил отпуск и, как Наташа и обещала сыновьям, приехал в Москву как раз к Восьмому марта. Было устроено шумное застолье, пришли Инна с Григорием и двое товарищей Вадима, один с женой, другой — с незамужней сестрой, специально для которой Гольдманы, предварительно посоветовавшись с Наташей, привели холостого хирурга Андрея Константиновича. И конечно же, за столом присутствовали Бэлла Львовна и Иринка. Полину Михайловну тоже позвали — соседка все-таки, Иринкина бабушка, — но та очень вовремя заснула и не пришла.
Иринка давно уже вновь набрала потерянные во время болезни килограммы и обрела прежний цвет лица. Ее персиковые щечки излучали теплый свет, а темные большие глаза опасно поблескивали, особенно когда она бросала взгляд на хирурга, весело ухаживающего за приглашенной для него дамой.
— Андрей Константинович, а пойдемте танцевать! — заявила девочка, обращаясь к доктору через весь стол.
Хирург смешался, растерянно поглядел на сидящую рядом с ним молодую женщину, но положение спас ее брат:
— И это правильно! Сестренка, пошли потанцуем.
После первого танца последовал второй, потом третий, а Ира все не отпускала от себя Андрея Константиновича, уговаривая станцевать «ну еще один разочек». Это продолжалось до тех пор, пока Наташа не взяла бразды правления в свои руки и не попросила Иру помочь ей на кухне.
— Что ты к нему пристаешь? — сердито выговаривала она соседке, выкладывая из духовки запеченную в фольге баранью ногу. — Он взрослый человек, ему гораздо интереснее общаться с Еленой, чем с тобой. А ты прилипла к нему и не отпускаешь.
— Если бы ему было интересно с ней, так он бы с ней и общался, — отпарировала Ира. — А он вместо этого со мной танцевал. Значит, ему со мной больше нравится.
— Ничего-то ты не понимаешь, — вздохнула Наташа. — Андрей Константинович хорошо воспитан и не может отказать даме, если она просит потанцевать с ней. Но это совсем не означает, что эта дама ему нравится. Усвоила, малолетняя куртизанка? И не смей больше его дергать, а то из-за стола выгоню.
