Гийом Апполинер - Детектив и политика. Вып. 1
Но его супруга не верила в человечество и осталась при своем.
— Как же выглядел человек, с которым поспорил дед? — спросила Улла.
— Да как ему выглядеть? Такого же возраста, как ваш дед, может, чуть помоложе. Я ведь видел его мельком. И одет был очень прилично.
— А откуда он появился?
— Почем я знаю, откуда он появился? Я видел только, как после этого он вошел в отель.
— А это был действительно тот самый отель у вокзала?
— Естественно.
Улла порылась в кармане куртки.
— Эту фотографию я обнаружила недавно у деда. Конференция ассоциации владельцев отелей.
Вилли Мюллер взял фотографию. Очки лежали на столике рядом с журналом. Улла подала ему их.
— Это был один из них?
— Но ведь это как-никак наш бургомистр, — констатировал Мюллер.
— А трое других?
— Вот это явно не он, слишком молод. А двое других — вполне возможно.
— Который же?
— Скорее этот.
Улла взяла газетную вырезку и еще раз прочла подпись под фотографией.
— Генрих Лембке, — провозгласила она и передала вырезку Джимми.
— А вам дед не сказал, из-за чего возникла драка? — неожиданно спросила она.
Вилли Мюллер подумал.
— Знаете, все произошло так быстро, к тому же я спешил на трамвай. Он был взволнован, это точно. Подождите-ка, он все время повторял… Теперь уж не припомню.
Улла искоса взглянула на друга.
— Что ты думаешь обо всем этом, Джимми?
Но Джимми пока ничего обо всем этом не думал.
Улла поблагодарила Мюллера и встала.
— Что вы собираетесь предпринять? Я имею в виду, что вам это даст? — спросил он.
Улла пожала плечами.
— Может, обратимся в полицию, я в самом деле пока не знаю.
Когда оба распрощались, в доме номер 29 прорвало плотину, и поток упреков, пророчеств и обвинений обрушился на Вилли Мюллера с такой силой, что лишь час спустя он смог вернуться к начатому кроссворду.
Жизненный союз, четыре буквы. Вилли Мюллер глубоко вздохнул и вписал — «брак».
А в это время Улла и Джимми сидели в кафе, глядя из окна на пустынную улицу.
— Ваш шоколад, пожалуйста.
Развевающаяся юбка официантки переместилась к следующему столику. В помещении полно было молодых людей и тех, кто считал себя таковыми. Тихая музыка создавала уютный фон, разговоры велись вполголоса. Белый какаду, неподвижный, словно чучело, сидел на перекладине. Под потолком шумел вентилятор.
— Вообще-то следовало бы немедленно отправиться в полицию, — заметила Улла. Пятнышко от взбитых сливок белело у нее на носу. Джимми стер его кончиком пальца.
— А если без вообще?
— А без вообще я хорошо представляю себе, что из этого выйдет. Ты ведь не думаешь, что жеребцы из полицейского участка в Дальхаузене так уж увлекаются историей?
— Но теперь это уже не по их ведомству, Улла. Это дело уголовной полиции.
— Они сидят этажом выше, в том же доме! Ворон ворону глаза не выклюет, так говорил дед.
— А у твоего деда не было других идей насчет того, что нам предпринять? — спросил Джимми.
Он сидел на неудобном крошечном стуле между столиком и стеной и чувствовал, как правая нога у него немеет.
— Наверняка, — язвительно ответила Улла. — Он считал, что мы должны спросить одного из его друзей, Книппеля к примеру.
Она допила чашку шоколада, положила деньги рядом со счетом и натянула куртку. Джимми с трудом вылез из своего угла и захромал следом.
На улице они взялись за руки и зашагали мимо витрин многочисленных привокзальных магазинчиков. Джимми, эксплуатировавший «сузуки» даже когда нужно было съездить за угол в булочную, досадовал, что не сумел вчера отремонтировать мотоцикл.
Впрочем, и на машине они бы вряд ли двигались быстрее. Полуразбитый «форд», одновременно с ними отъехавший от кафе, останавливался перед каждым светофором.
Лишь в конце улицы, у старого здания северного вокзала, где кроме них пешеходов не было, они заметили, что это не случайность. Битком набитый автомобиль двигался со скоростью пешехода рядом с Джимми, вплотную к кромке тротуара. Заднее боковое стекло опустилось. Молодой человек лет восемнадцати, не больше, положил руку на дверцу и, высунув из окна бритую голову, крикнул:
— Эй, парень, а не хочешь схлопотать по роже?
Джимми отодвинул Уллу от края тротуара и прибавил шагу.
«Форд» по-прежнему следовал за ними. Из переднего окна высунулась другая бритая голова, и Джимми узнал одного из завсегдатаев пивной.
— Куда так спешишь, парень? К недоноскам на Шваненмаркт?
— Эй, смотри-ка, он хочет к Бербе! — заорали на заднем сиденье.
Все сидевшие в автомобиле урчали от удовольствия.
И действительно, на скамейке в крошечном сквере между большим кольцом, Кастроперштрассе, железнодорожной насыпью и общественной уборной сидело несколько довольно неприглядных молодых парней.
Подбадриваемые криками бритоголовых, они в свою очередь начали изгаляться.
Улле и Джимми предстояло пройти между двумя группами.
Крепко схватившись за руки, они перебежали на красный свет Кастроперштрассе, бросились вдоль железнодорожной насыпи, затем кинулись вправо на Бергштрассе. Когда они вынырнули из подземного перехода возле больницы, «форд» снова оказался рядом.
— Куда так спешишь, парень? Поговори с нами немного!
Посетители, выходившие из больницы святой Августы, заполонили тротуар у ворот. Пришлось протискиваться между ними, да еще бегом.
У музея красный свет вынудил «форд» остановиться.
Теперь у них было крошечное преимущество. Улла замедлила бег, схватилась за правый бок.
— Быстрее, еще метров сто, ты должна!
Джимми обнял ее и потянул за собой.
На углу, когда до дома оставалось шагов пятьдесят, их обогнал «форд» и с визгом затормозил.
Все дверцы распахнулись. Пятеро бритоголовых выпрыгнули на тротуар, с криком набросились на них, сбили с ног.
Уже на земле, откатившись в сторону, Улла услышала, как закричал Джимми, увидела размеренные движения шнурованных сапог и почувствовала боль, словно это били ее. Раздалась команда:
— Кончай, хватит с этих легавых!
Она увидела, как сапоги стремительно удаляются, услышала, как захлопнулись дверцы и заработал мотор.
Джимми лежал на животе, защищая руками голову. Она осторожно тронула его за плечо.
— Они уехали, — прошептала она.
Джимми взглянул на нее, пытаясь улыбнуться. Лицо у него было в порядке. Тяжело дыша, он попробовал сесть. С трудом распрямил одну ногу. Нога двигалась.
Тогда он собрался с силами, сел на корточки и, опираясь на плечо Уллы, медленно поднялся. На негнущихся ногах прошел последние пятьдесят метров, затем с огромным трудом поднялся по лестнице. И почему только этот адвокат жил под самой крышей?
Книппель пригласил их в кабинет, усадил Джимми в кресло, налил «шерри».
— Это подкрепит жизненные силы, — сказал он и приготовился слушать рассказ Уллы.
— Можно взглянуть на фото в газете? — спросил он, когда она закончила.
Фотографию он рассматривал долго. Улла нервничала. Терпение не было сильной стороной ее натуры.
— Вы его знаете? — не выдержала она.
Старик поднял глаза, отложил лупу.
— Полной уверенности у меня нет.
Улла разочарованно вздохнула, но на Книппеля это не произвело впечатления.
— Я должен увидеть его в натуре, услышать голос.
— О ком вы говорите?
Джимми без сил полулежал в кресле, внимательно глядя на обоих.
— О Карле Аугсбургере.
Книппель встал и прошелся по комнате. Остановился перед Уллой.
— Ничего не поделаешь, придется подключить полицию. Вам это не по плечу. Дайте мне адрес свидетеля и газетную вырезку. Утром я им позвоню. Думаю, что кое-какие старые связи еще сработают.
Он положил бумаги на письменный стол, прижал скоросшивателем.
— А что делать с вами? — Книппель озабоченно взглянул на Джимми. — Наверное, нужен врач?
Джимми покачал головой. У него просто сильная слабость, и нужно немного полежать, чтобы прийти в себя. Уговоры Уллы действия тоже не возымели.
— Рентген? Чушь собачья!
— Ну хорошо, — согласился старик. По телефону он заказал такси.
— Как только что-то прояснится, позвоню, — пообещал он Улле и сунул в руки шоферу денежную купюру.
— Пожалуйста, развезите молодых людей по домам.
20
Хорсту Бринкману шел уже шестидесятый год и в отличие от многих сверстников он с нетерпением ждал, когда же этот год наконец кончится. В шестьдесят полицейские уходят на пенсию. Бринкман был хаупткомиссаром бохумской уголовной полиции. Он прошел по всем ступенькам служебной лестницы, получил все возможные надбавки и теперь твердо знал размер будущей пенсии. Начиная тридцать пять лет назад службу в полиции, он и помыслить не мог о таком — уйти в должности хаупткомиссара. Тогда хаупткомиссары считались «крупными шишками», и необходимо было добиться незаурядных успехов, чтобы дослужиться до столь высокого поста. Однако времена менялись. Карьера Бринкмана была тому лучшим свидетельством. Он не раскрыл никаких крупных дел и все свои повышения в буквальном смысле «высидел».
