Себастьян Жапризо - Любимец женщин
В кино бабушка не была со времен Перл Уайт, но афиши на улицах видела и сразу сообразила. Посмотрела на меня с недоумением:
- Разве за это платят?
Я честно сказал:
- Не знаю.
Она тяжело вздохнула и поднялась. Около плиты был стенной шкаф. Она открыла его и вытащила оттуда картонную коробку из-под сахара рафинадного завода в Сен-Луи. Разложила на клеенке ее содержимое. Коробка была набита купюрами, тщательно сложенными в пачки, и каждая пачка была перехвачена резинкой. Никогда в жизни не видел столько денег сразу. И, выдохнув, спросил:
- Бабуля, а сколько у тебя таких коробок?
Она ответила с гордостью:
- Девять! А если поживу подольше, то удвою их число. Это твое наследство!
Бабушка наклонилась и поцеловала меня. Я почувствовал запах духов - не знаю, как они называются, но она всегда душилась только ими.
- С моим наследством, - зашептала она тихо-тихо, коль скоро это был наш с ней секрет, - ты сможешь рассказывать какие угодно истории и не будешь ничьим рабом.
Я и сейчас вижу, как она стоит передо мной в своем обычном черном платье с седыми, забранными в пучок волосами и счастливо улыбается, очень довольная тем, что мы все так хорошо придумали.
- Но хочу дать тебе один совет, - добавила бабушка, убрав коробку. - Когда ты вырастешь и будешь, как все мужчины и как твой бедный дед когда-то, ухаживать за женщинами, - не торопись с выбором. Помни, твое наследство должно достаться только той, которая напоследок закроет тебе глаза".
ТОЛЕДО (6)
Морис умолк, грустно глядя на свой стакан. Его рассказ растрогал всех собравшихся у стола - даже тех, кто слышал его лишь в моем переводе.
Но вот Малютка Лю наклонилась к уху Китаезы-Деньгам-Угрозы и что-то ему сказала. Тот мягко спросил:
- Быть может, мой благороднейший противник соблаговолит указать место, где теперь находится содержимое коробок из-под сахара?
- В банке. Разумеется, в швейцарском.
Чжу Ян обратил глаза-щелки к своей верной подруге. Та в знак согласия опустила нескончаемые накладные ресницы.
- Прекрасно, - проговорил он, - сыграем на наследство вашей достопочтенной бережливейшей бабушки.
И он пододвинул старый носок с жемчугом к середине стола.
Морис первым взял карту. Я стояла у него за спиной, и сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди, когда я увидела у него в руках бубновый туз. С видом победителя он бросил карту на стол перед Чжу Яном. Зрители загудели, а Вирджиния Косентино, не удержавшись, захлопала в ладоши и вслух выразила свою радость. Лишь китаец и китаянка смотрели бесстрастно. Чжу Ян осторожно положил карту поверх карты Мориса.
Мы взглянули - туз пик.
- Свара! - впервые за все время игры произнес китаец.
И снова каждый вытянул по карте. Я опять заглянула Морису через плечо, и по нашим лицам все поняли, что ему не повезло. Он с досадой бросил семерку, генерал покрыл ее десяткой.
Чжу Ян не стал терять времени на выражение бесплодных соболезнований и всякие там китайские церемонии. Он вытащил из кармана кителя блокнот и ручку.
Дождь между тем перестал. Было совсем светло, и я увидела, как Морис, совершенно уничтоженный, начинает писать долговую расписку.
Я не могла на это смотреть и крикнула:
- Нет! Подождите! Француз не все еще проиграл!
Я сорвала с головы шапочку и с вызовом, со слезами на глазах стала надвигаться на бритоголового генерала.
- У него еще есть я!
Невозможно описать овладевшее всеми замешательство. Вирджиния Косентино, не в силах выговорить ни слова, в ужасе схватила меня за руку. Морис вскочил, желая удержать меня. Яростно вырвавшись, я взглянула китайцу в глаза. Откинувшись на спинку стула и положив руки на стол, он процедил:
- Не нуждаюсь!
Я кинулась к аптечному шкафу. Достала оттуда и бросила на стол семь бельевых прищепок. Обычных деревянных прищепок - когда-то я сняла их с веревки за кухней, где сушили белье. Что можно сотворить с этими семью прищепками - даже и не спрашивайте, все равно не скажу.
Замешательство сменилось у зрителей испугом. Только Морис снова уселся, подперев голову руками, и Малютка Лю опять принялась нашептывать что-то на ухо своему другу. Пока она говорила, устремленные на меня глаза Китаезы-Деньгам-Угрозы сужались все сильнее, пока не превратились в две черные полоски на каменно-неподвижном лице.
В конце концов Чжу Ян сгреб обеими руками прищепки и, ни слова не говоря, пододвинул их на середину стола.
Я снова стояла за спиной Мориса, судорожно вцепившись в его плечо. Я чувствовала, как мало-помалу к нему возвращается мужество и плечи у него расправляются. Воцарилась такая тишина, что слышно было, как над рисовыми полями кричат птицы.
В колоде оставалось всего четыре карты. Китаец хотел было перетасовать отыгранные и присоединить их к колоде, но Морис, что сидел понурившись, поднял ладонь и остановил его.
Все мускулы у него напряглись, когда он сказал:
- Сперва ты. Твой черед!
Китаец взял карту, Морис тоже и взглянул на нее снизу, не переворачивая, так что я ее не видела. Китаец выложил десятку. Все затаили дыхание.
Но Морис, вместо того чтобы открыть свою карту, положил ее рубашкой вверх.
- Моя старше, - произнес он тихо и не без некоторой жестокости, глядя на своего противника. - Я отыграл наследство, но ты, если хочешь, тяни еще. Иду ва-банк! Ставлю все против всего.
В колоде теперь оставались только две карты. Слушая, что ему нашептывала Малютка Лю, Чжу Ян несколько раз кивал в ответ. А после произнес:
- Мой высокочтимый противник, надеюсь, отдает себе отчет в серьезности сказанного? Я не ослышался, было произнесено; "Все против всего"?
- Нет, ты не ослышался, - ответил Морис.
Тогда Чжу Ян вытащил правой рукой из рукава что-то длинное, блеснувшее черным лаком. Прежде чем положить это что-то между собой и Морисом на стол, он раскрыл его, и мы увидели лезвие бритвы.
Все инстинктивно отпрянули - все, кроме меня. Я еще не поняла, в чем дело, и по-прежнему держалась за плечо Мориса.
- Все против всего, - медленно проговорил Чжу Ян. - Деньги, радости плоти, ничтожная наша жизнь - что это в сравнении с красотой игры?
Я взмолилась:
- Нет-нет! Только не это!
Но меня оттащили от Мориса. Он кивнул мне - мол, не беспокойся. Щелкнув ногтем по рубашке своей карты, он сказал:
- Ты стал что-то уж слишком разговорчивым, генерал. Чего ждешь? Играй!
Китаец протянул руку и, немного помедлив, взял полагавшуюся ему карту. С непроницаемым лицом какое-то время смотрел на нее, затем положил на стол. Ему достался пиковый валет.
Теперь все взгляды были устремлены на Мориса, но и его лицо оставалось непроницаемым. Казалось, он смотрит в глаза своей судьбе. А что, если он сблефовал? Все мы задавали себе только этот вопрос. Чжу Ян и Малютка Лю не сомневались, что так оно и есть. Морис щелчком перевернул карту: червонная дама!
На радостях все бросились обниматься. Сержант Уилкинсон заиграл на гармонике буги-вуги. Вирджиния Косентино пошла отплясывать с одним из наших. Я пустилась в пляс с британцем.
Морис по-прежнему сидел, подперев рукой подбородок. Его гавайская рубаха почернела от пота. Генерал Чжу Ян молча поднялся из-за стола. Надел на голову фуражку, забрал бритву и удалился своим обычным размеренным шагом. Лишь минуту помедлил он у входа в палатку, вдыхая свежий утренний воздух, а затем исчез.
Никто так и не узнал, что сталось с Китаезой-Деньгам-Угрозой. Может быть, он покончил с собой, может быть, нет. Однако у нас в Бирме, в дельте Иравади, говорили, что именно он выдал беглого француза.
Последнее, что осталось у меня в памяти от той кошмарной ночи, - это неподвижно стоящая перед столом Малютка Лю. В своем шелковом платье с глубоким вырезом она стояла выпрямившись, устремив загадочный взгляд огромных глаз на Мориса, и посасывала длинный мундштук, словно бы безучастная ко всему на свете.
ТОЛЕДО (7)
В последующие дни никто уже нам не говорил о возвращении на родину. Каких только слухов ни ходило по госпиталю, каждый старался что-то узнать по своим каналам, но прошла целая неделя, потом вторая, а о нас, казалось, забыли начисто, вот разве что медсестры, и я в том числе, получили анкеты для желающих остаться на сверхсрочную.
Из нас всех одна только Падди пожелала остаться в Военно-морских силах. У нее не было ни семьи, ни дружка. Как-то разоткровенничавшись со мной, она рассказала, что однажды плавала на минном тральщике и за все три недели после Гуадалканала ни одному из экипажа ни разу не помешали такие мелочи, как пластинка на зубах или несоразмерная задница. Потом я получила от нее открытку со штемпелем одной из оккупационных частей в Токио с одной только фразой: "Погрязла в соблазнах".
Сама я, пока мне не доставили мой личный "соблазн" на носилках, думала, что вернусь во Флориду, разыщу Бесси Дункан, свою подружку с "Пандоры", и мы снова заведем какое-то дело. Например, можно на мои сбережения и пособие по демобилизации приобрести в кредит славную яхточку и вывозить туристов на ловлю крупной рыбы в открытое море. Или, скажем, открыть погребок с кубинской музыкой, или издавать газету частных объявлений, или торговать на пляже горячими сосисками. Теперь я уже и не знала, что буду делать.
