Семен Клебанов - Прозрение. Спроси себя
Он первый раз в своей жизни участвовал в судебном процессе и поэтому с нескрываемым любопытством разглядывал зал — познание жизни для него было беспрестанным. Особенно Михеева поразили судейские кресла, высокие, массивные, украшенные строгим орнаментом. А кресло Марии Градовой венчалось полукружьем, на котором виднелся герб, искусно сработанный резчиком по дереву.
В былые времена Макар Денисович тоже увлекался резьбой. Кое-что даже сейчас осталось: наличники на окнах, крылечный навес…
— Сколько километров от вашего водомерного поста до запани? — спросила Градова свидетеля.
— Кругленько — пятьдесят километров.
— Сколько раз в день вы производите замеры уровня воды?
— Два. В восемь утра и в восемь вечера. Вроде симметрии, — отозвался Михеев. Он любил разные ученые слова и свято был убежден, что мог толковать с людьми на любые темы. А если чего и не знал Макар Денисович — хитростью брал. Пойди потом разберись, где он прав, а где нет.
— Вы сделали замер. Что происходит дальше?
— Беру журнал водомерных наблюдений и пищу, к примеру, три метра или три двадцать. Между прочим, пишу чернилами, карандаш-то, он блеклый — не пользуюсь.
— Дальше что? — по-деловому перебила судья, почувствовав привязанность свидетеля к разговорам.
— Записал аккуратненько, значит, и звоню в контору, на запань. Докладываю по форме: Вербинский водомерный пост в восемь часов утра — три метра.
— Что еще входит в круг ваших обязанностей?
— Я к реке приставлен. Слежу за уровнем воды. Пойдут дожди — река богатеет. А дождь, он ведь не по расписанию хлещет. Иду, замеряю. А когда лес молем идет, глаз не свожу со своего участка. Всяко случается: заторы, завалы. Лес-то в воде дичает. За ним присмотр нужен. Вот помнится…
— Это понятно, — сказала Градова. — Одиннадцатого июня вы передали сводку?
— Нет.
— Почему?
— Не смог. Заболел. Скрутило меня — дыхнуть не мог, симметрия вся моя вышла. В животе, простите, боль, будто по живому режут. Я один, вокруг ни души. Что делать, думаю? Хоть бы до утра дотянуть.
— У вас же есть телефон, — напомнила судья.
— Ясное дело, как мне без телефона? Но на дворе ночь. Кому позвонишь? Дотянул до утра — совсем худо стало. Не пропадать же задаром, думаю: сполз с койки — и к дороге.
— Бюллетень в тот день получили?
— Полная симметрия — меня ж в больницу положили. Справка при мне, — Макар Денисович полез в карман, в другой и, гордый за свою догадливость, вытащил справку. — Из-за этого аппендицита и сводки не было. Такая болезнь, знаете…
— Подсудимый Каныгин, — снова прервала судья подробности объяснения Михеева, — когда вы узнали, что Вербинский водомерный пост молчит?
— Одиннадцатого июня в восемь двадцать утра.
— И что вы предприняли?
— Случается иным часом, что бывает задержка. Но Михеев — человек надежный. Вот и решили обождать.
— И долго вы ждали?
— До вечера.
— Какие потом приняли меры?
— Хотел послать Василия на машине — это наш шофер, — чтобы он проверил на месте, в чем дело.
— А почему катер не направили?
«Вот дурная баба! Какой там катер, ей-богу», — подумал Каныгин и сердито объяснил:
— Река забита лесом.
Слегка смутившись от допущенной оплошности, судья спокойно спросила:
— Что же было дальше?
— Вызвал я шофера и говорю: «Дуй, Василий, в Вербинку». А он отвечает: «Мотор барахлит. По этой дороге я сутки добираться буду. Пусть Леший сам едет на ночь глядя». Я тогда…
Мария задохнулась, словно ее сердце было пробито насквозь шальной пулей.
«Леший, — ожгло Градову. — Точно. Того летчика звали Леший… Ну вот мы и сочлись…»
Она нашла в себе силы, чтобы успокоиться, и спросила:
— Минуточку, подсудимый Каныгин. Кого шофер Василий назвал Лешим?
— Про Щербака он так сказал, — ответил Каныгин. — К Алексею Фомичу фронтовые друзья, летчики, иногда съезжались. Рыбачили. Так они его все Лешим кликали. А возил их Василий. Вот, верно, и подхватил — язык-то без костей.
ПамятьПеред тем как отправить молодую радистку Машу Градову в партизанский отряд, ее пригласили в штаб командования.
Курчавый майор, у которого отчаянно скрипели новые хромовые сапоги, сообщил радистке Градовой кодовый шифр — стихотворную строку Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу».
Маша спросила, смущаясь от робости:
— А можно из Пушкина?
Майор, конечно, мог настоять на своем, но вопрос радистки заинтересовал его. Проскрипев по комнате сапогами, он спросил:
— Не уважаешь, Градова, поэзию Михаила Юрьевича?
— Вы меня не так поняли.
— Зря. Красивый человек был поручик Лермонтов.
— Я знаю. Но мне хочется другой код: «Там чудеса, там леший бродит».
С тех пор Градова два года не расставалась с этим кодовым шифром, сказочной пушкинской строкой. А потом, когда она была тяжело ранена и лежала на окровавленной плащ-палатке в туманном осеннем лесу, Маша услышала горькие слова командира отряда:
— Возьми нашу радистку. Добром прошу тебя, Леший! Не выдержит долго она.
И ответ того летчика, который она никогда не забудет:
— Живых надо вывозить, а не покойников!
Но, видно, и вправду от судьбы не уйдешь: спустя много лет, хотя она не искала этого человека, он появился перед ней как подсудимый, доверив ей свою жизнь, как когда-то она ему. Однако Градову все же поражало совпадение случайностей, словно кем-то заранее подготовленных: и кодовый шифр — «леший», и летчик — Леший, и подсудимый — Леший.
Интуитивные предположения, смутные догадки, наконец, предчувствие никак не укладывались в систему убедительных доказательств, дающих ей право окончательно решить, что тот летчик и есть Алексей Щербак, ее теперешний подсудимый.
* * *Во время перерыва все вышли из зала, кто покурить, а кто просто поразмяться.
День был погожий, румяный.
Алексей стоял в коридоре у раскрытого окна. Ветерок освежал его, успокаивал.
Рядом остановились Каныгин и адвокат.
— Алексей Фомич, — сказал адвокат, — показания моего подзащитного меня удовлетворили. Хочу дать вам несколько советов.
— Но вы же не мой защитник.
— Это, конечно, так, — согласился адвокат. — Но, видите ли, ваши ответы и ответы моего подзащитного не должны иметь разночтений. Вы, собственно, связаны нынче одной веревочкой. Помните главное: не торопитесь отвечать. Вы — хозяин времени.
— Что еще?
— Ваша ирония — это эмоции. Обходитесь без нее. Вы когда-нибудь были в парикмахерской?
— Заходил.
— Значит, видели, как действует хороший парикмахер? Классный?
Каныгин крякнул от удовольствия, потому что давно уже знал эту премудрость, и, не удержавшись, сказал:
— Пять минут мылит, две минуты бреет.
— Именно так, — холодно заметил адвокат.
Он сдержанно поклонился, всем своим видом показывая, что удивлен поведением Щербака, и торопливо увел с собой Каныгина.
Алексей повернулся к окну и с молчаливым достоинством смотрел на город.
Услышав знакомый голос за спиной, оглянулся и, пораженный, замер.
Перед ним стояла судья Градова.
— Мне хотелось бы с вами поговорить.
— Пожалуйста, — сказал Щербак.
— Алексей Фомич… — произнесла Градова и умолкла.
— Я вас слушаю, — напомнил о себе Щербак, не догадываясь о состоянии судьи.
— Вы летали в Кремневку? Это очень важно для меня, — чеканя каждое слово, заявила она. — И для вас тоже.
— Я говорил уже, что летал. Осенью. В гостинице я потом долго вспоминал, когда это было. И представьте себе — вспомнил! Восемнадцатого октября.
— Восемнадцатого?
— Да.
— Вы точно уверены?
— Абсолютно. — И с участием спросил: — А что, вы бывали там?
— Бывала.
— В это время?
— Да. — Градова резко повернулась и зашагала по коридору.
Вечером, когда на улице стало тихо и прозрачно, когда смирился ветер, задремав на крышах, Градова, поразмыслив, пришла к выводу, что не может вести дальше этот процесс, иначе засудит этого подлого летчика.
Ей нужен был дружеский совет мудрого человека. Таким для нее был Александр Павлович, бывший председатель городского суда, юрист больших знаний и опыта. К нему многие приходили за советом, а случалось, что и он сам, познакомившись с запутанным делом, деликатно вступал в беседу с судьей, тактично привлекая его внимание к сложным вопросам, которые не бросались сразу в глаза.
Градова ценила его чуткость, привязанность к людям и с гордостью считала Александра Павловича своим духовным наставником. А когда он ушел на пенсию, не забывала дороги к нему, каждый раз восхищаясь щедростью его сердца. Александр Павлович не ошибся, поняв, что приход Градовой в поздний час не просто визит вежливости, а вызван необходимостью посоветоваться по важному для нее делу.
