Анна Малышева - Завтра ты умрешь
Получив в ответ утвердительный кивок, Валерия прерывисто вздохнула и сказала, что это ужасно тяжело. Не сводя взгляда с ребенка, уминавшего булочку, вспомнила дочерей старой приятельницы и спросила, знают ли девочки правду о болезни матери?
– Я не в курсе. – Ника снова почувствовала под собой тонкий лед. – Меня ведь уволили сразу после поминок. Дети приехали – это все, что мне известно. И еще… Там живет какая-то женщина, похоже, Михаил Юрьевич женится на ней.
– Что ж, удивляться нечему, – довольно равнодушно восприняла новость та. – Если он так торопится, значит, все давно решено. Но чтобы Ксения сошла с ума! Вот этого я не понимаю…
Она подозвала официанта и обратилась к Нике:
– Давайте помянем ее. Чего вам взять?
Ника отказалась от алкоголя, и тогда Валерия заказала себе коньяк.
– Здесь отличное мороженое, разрешите, угощу вас и ребенка, – не дожидаясь ответа, она сделала заказ и отпустила официанта. – Ксения… Вы знаете, это последний человек из моего окружения, которого я назвала бы кандидатом в психически ненормальные!
Ника вспомнила, какое впечатление произвела хозяйка особняка на нее саму во время их первой встречи, и кивнула:
– Согласна! Трудно поверить.
– Красавица, умница, тонкая, начитанная… – Валерия снова приложила к глазам бумажную салфетку. – Она способна была очаровать кого угодно, вне зависимости от пола и возраста. Ее любили, ей подражали, завидовали… Она была создана для обожания. А ее удивительное чувство меры, умение слушать, держать себя в руках, ставить на своем… Есть люди, которым такой дар заменяет все – воспитание, образование – какая-то счастливая раса… Не могу вспоминать ее в гробу! У нее было такое лицо… Словно она никак не могла поверить, что с ней такое случилось, – какое-то детское, удивленное выражение…
– Вы близко ее знали, ведь так? – осторожно поинтересовалась Ника, когда собеседница бросила в пепельницу уже изрядно намокший бумажный комок. – Она только вас и вспоминала, когда была больна. Других имен не называла.
– Не называла… – пробормотала та, беря низкий бокал с коньяком, поставленный на стол официантом. – Что ж, и то утешение, что помнила… Слабое, но… Упокой, Господи, ее душу!
Презрев правила этикета, Валерия выпила коньяк залпом, как водку, и, поморщившись, выдохнула. Ника внимательно следила за ней, попутно поднося ко рту сына очередную ложечку с мороженым и думая мельком, что их новая бродячая жизнь грозит Алешке неминуемым расстройством желудка.
– Конечно, мы давно дружили. – От слез и коньяка Валерия заметно размякла, и из-под ее подчеркнуто деловой оболочки – строгого костюма, дорогих очков и уверенной манеры дамы-начальницы – проступило все то мягкое, сентиментальное и слабое, что неизбежно сохраняется в каждой женщине, независимо от ее образа жизни. – Вместе пришли в банк, вместе начинали секретарями, только я пошла в гору, а Ксюша ни к чему такому не стремилась. Она вообще была не из тех, кто торопится делать карьеру, – ей это даже как-то не шло. Она была будто не из нашего века, а этак из девятнадцатого.
– Когда мужчины были мужчинами, а женщины – нет, – машинально заметила Ника. Ее собеседница кивнула, а затем посмотрела на нее внимательней, словно удивившись, что нашла единомышленницу:
– Точно это я и хотела сказать. Ксюша казалась неприспособленной к нашей гонке, а за таких женщин, как правило, работает кто-то другой. Мы на нее даже пари держали – как скоро она заполучит какого-нибудь богатого дельца? И конкретно какого? Кандидатов было несколько, но пожениться ей предложил один Михаил. Я на него поставила с самого начала, я и выиграла. Она и полугода у нас не проработала – ушла прямо под венец. С тех пор мы виделись нечасто, но она меня не забывала…
…Бывшая секретарша, а ныне жена одного из директоров, несколько раз после свадьбы заходила в банк – как считали ее недруги, чтобы похвастаться нарядами и драгоценностями, а то и новой машиной. Валерия думала иначе – со слов подруги она знала, до чего однообразной оказалась ее семейная жизнь. Впрочем, никакого особенного разнообразия ждать и не приходилось – вскоре Ксения забеременела, и беременность оказалась довольно тяжелой. Единственной, кому она жаловалась, была Валерия – в общении с прочими знакомыми мужа она оставалась легкой, спокойной и сдержанной, как обычно. Родились девочки, и Ксения показала себя заботливой, любящей матерью. Она даже оказывала сопротивление мужу, когда тот настаивал на том, чтобы нанять нянечку – справляться с двойняшками было нелегко. В конце концов тот поставил на своем. В доме появилось аж две помощницы, и молодая мать вздохнула свободней. Она быстро вернула прежнюю форму после родов, более того – расцвела и похорошела. Когда Ксения после долгого перерыва появилась в банке, заехав за Валерией, чтобы посидеть с ней в кафе в обеденный перерыв, по офису пронесся легкий ветер, поднятый завистливыми вздохами сотрудниц.
– …Я сама с трудом поверила глазам, – рассказывала Валерия, облокотившись на столик и задумчиво глядя в пространство, словно созерцая там картины прошлого. – Она сидела напротив меня, вот в этом самом кафе, тогда оно называлось по-другому, смеялась, радовалась, что может заказывать коктейли – она только что перестала кормить детей грудью… А я никак не могла поверить, что Ксения стала матерью. Она так помолодела, похорошела, лицо стало как-то тоньше, значительней. Превратилась в настоящую красавицу! Помню, я сказала, что муж, наверное, теперь влюблен в нее заново, а она только отмахнулась. В самом деле, глупое замечание – Михаил с самого начала был влюблен так, что дальше уж, пожалуй, некуда.
Ника слушала, не перебивая, только следя, чтобы головка задремавшего сына не соскользнула с ее колен. Она давно пересела вместе с ним на диванчик, чтобы не мешал табачный дым – Валерия закурила. Кафе было полупустым, то ли из-за неурочного времени, то ли из-за высоких цен. В зале сидело всего несколько человек, негромко играла музыка, официант к ним больше не подходил, и ничто не мешало рассказу целиком ушедшей в воспоминания женщины.
– Я помню, как она сообщила мне, что Михаил купил большой загородный участок и начинает строить дом. Тот самый, где она провела, как в тюрьме, эти пять лет… Тогда я, признаться, позавидовала. Загородный дом – это было единственное, что казалось мне недостижимым. Все остальное понемногу появлялось – повышение по службе, дорогая машина, отдельная квартира, отдых за границей… Я не понимала, почему у нее такое странное выражение лица, когда она говорит о доме, – Ксения как будто касалась чего-то холодного, скользкого… Она сама не могла объяснить, почему ей так неприятна эта затея, но просто содрогалась, когда вспоминала об этой стройке… Единственное, что она могла сказать конкретно против дома, – что это слишком далеко от Москвы и место уж очень глухое, ни одного соседа.
Валерия выпустила клуб дыма и вздохнула:
– После этого поверишь в предчувствия! У меня никогда ничего подобного не было, я убежденная реалистка, но ведь и Ксения никогда не страдала мнительностью, а вот – что-то чувствовала там!
Ника вспомнила вчерашний разговор с Ксенией, ее странное поведение – одновременно вызывающее и растерянное, загадочные слова, с которыми та исчезла, и встряхнула головой, пытаясь освободиться от наваждения. «Валерия видела ее в гробу! Сама Ксения смеялась над нами, уверяла, что эксгумация ничего не даст! Но что произошло?! Что за дьявольщина?! Если бы она появилась здесь, перед старой подругой, – о, я уверена, от нее бы она так просто и нагло не отделалась!»
– А потом наступил период, когда она стала угасать, – задумчиво проговорила Валерия, играя пустым бокалом. – Даже морщинки какие-то странные появились – возле глаз и губ. Казалось, что она хмурится, думает о чем-то неприятном… А ведь все у них было отлично – Михаил преуспевал, дети росли здоровенькие, красивые, хлопот у нее было столько, сколько она сама хотела, – все остальное за нее делала прислуга… А ей было как будто все равно. Она оживлялась, только когда рассказывала, как ищет новую квартиру – они хотели переехать в центр, Ксюша мечтала о районе Патриарших прудов. Расскажет, какие новости на квартирном рынке, и снова сникнет. Я не понимала, что с ней творится, да она и сама, наверное, не понимала… Это потом, после всего, что случилось, я подумала – а вдруг Ксюша просто слишком быстро и легко всего добилась? Она даже не боролась за успех – он сам ее нашел. Тогда мне вспомнилось, как я читала про один эксперимент, поставленный над оленями. Взяли группу беременных олених, некоторым из них обезболили роды, и что же? Родив без боли, без мучений, они даже не подпустили к себе детенышей и не стали их выкармливать. Те же, кого не обезболивали, кто мучился, облизали детей и приняли их! То, что достается слишком легко, ценится низко – пусть даже на уровне инстинкта!
