Татьяна Полякова - «Коламбия пикчерз» представляет
– Здравствуйте, – растерянно поздоровалась я; хоть мы с Женькой и жаждали с ним встретиться, но теперь я вовсе не была уверена, что он захочет отвечать на наши вопросы.
– Что, водил вас леший этой ночью? – хитро подмигнув, сказал Слава.
Женька моргнула и уставилась на него в немом изумлении, после некоторой паузы пискнула:
– Откуда вы знаете?
– Вижу хорошо. Бывает, за сотню верст вижу.
Мы не нашли, что на это ответить, а вот Илья усмехнулся и сказал:
– Слышите вы, я полагаю, тоже хорошо, об этом вся деревня болтает.
Слава засмеялся, а мы с Женькой почувствовали себя идиотками.
– Знакомьтесь, – продолжал Илья, подходя к столу, за которым сидел Слава. – Велесов Вячеслав Иванович. Отомрите, – разрешил он, насмешливо взглянув на нас, и добавил: – Я же сказал, пока вы шастали по лесу без всякого толка, я зря время не терял.
– Но как тебе удалось?.. – удивилась я.
– Вы в каком веке живете? Правильно, в двадцать первом. Я обожаю фэнтези, но в нашем мире, к сожалению, для волшебства места почти не осталось. Вот и Вячеслав Иванович не только волшебник, но и по совместительству егерь охотхозяйства «Заречье», что в соседней области. Область соседняя, но до «Заречья» отсюда всего двенадцать километров. Верно я говорю, Вячеслав Иванович? – спросил Илья.
– Верно, – улыбнулся тот.
– Глава тамошней милиции Вячеслава Ивановича хорошо знает, будучи страстным охотником.
– Значит, не было никакой деревни? – жалко прошептала Женька. – И все это выдумки?
– Почему же, – усмехнулся Слава. – Была деревня. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.
Мы сели, он нам подмигнул и опять улыбнулся.
– Была деревня, – продолжал он, – дальше, в болотах, называлась Велесово. Жили люди, своему богу молились.
– Это какому же? – насторожилась подружка.
– А бог – он у всех один. Как ни назови.
– Но… как же… все эти рассказы…
– Людей хлебом не корми, дай языком почесать.
– А это… – робко кивнула я на татуировки, покрывающие его руки.
– Это? Это для того, чтобы с богом разговаривать было удобнее. Все мужчины в нашем роду носили такие. Оттого и прослыли колдунами. Люди, когда чего-то не понимают, начинают бояться. В этом смысле мир за последнюю тысячу лет совсем не изменился. Припрет нужда – бегут к знахарю: помоги. А дождь зарядит – колдуны напасть наслали, надо их дома жечь и их самих извести под самый корень. Вот мои предки и обосновались на болоте, подальше от людей. Если тропу через болото не знаешь, то и сгинешь. Любопытных у нас не жаловали.
– А что случилось потом? – спросила я.
Слава ответил не сразу.
– Вырождаться деревня стала. На чужих жениться был запрет, а велесовские промеж собой все родня. После революции в деревне жило всего-то человек тридцать, так дед сказывал, а перед самой войной начался мор, эпидемия по-современному. И остались из всех только дед мой да его дочь, моя мать.
– И она… покинула деревню? – робко поинтересовалась я.
– Дед приказал. Боялся, что она одна останется, как он помрет. Только пользы ей это не принесло. Среди людей она была как в пустыне. Хотела в деревню вернуться, да дед запретил. Вышла замуж, хоть и знала, что без любви грех это. И стала ее душа странствовать, улетит далеко-далеко, бывало, что назад дорогу с большим трудом отыскать могла.
– Летаргический сон, – пробормотала Женька.
– Это по-вашему. А по-нашему – странствие.
– И в одно из таких странствий ее похоронили?
– Она дорогу искала, к любимому. И нашла.
– Как странно вы это сказали, – подумала я вслух. – Крест, что вы у монастыря поставили, он кому предназначен?
– Матери. Жене моей покойной. Ефросиньюшке. Всем, чья любовь их самих пережила. Вон сколько времени прошло, а люди о них все легенды слагают.
– Ваша мать похоронена здесь?
– Нет, – покачал головой Слава и промолчал, а я не решилась спросить, где.
– Мы думали, крест пленным немцам поставили, что здесь погибли, – сказала Женька. – На нем кто-то цифру «25» написал, вот мы и решили, что…
– Девушки решили, что бывшие охранники лагеря и их родня пали от рук неизвестных мстителей, к коим отнесли и вас, Слава, – усмехнулся Илья. – Простите им их фантазии.
– Мстить жителям деревни и их родне некому, а главное, не за что, – усмехнулся Слава.
– Почему вы так уверены? – возмутилась Женька. – У нас есть сведения, что храм взорвали они и…
– Храм взорвал муж моей матери, – спокойно ответил Слава, и пока мы пытались прийти в себя от этой новости, с грустной улыбкой отодвинул чашку и сказал: – Вам, небось, уже рассказали, что она влюбилась в пленного? Ну вот. А муж узнал. Сердце у него было чернее ночи, и не осталось в нем любви, только ненависть.
– Откуда вам знать, что произошло тогда? – насупилась Женька.
Слава пожал плечами:
– Кое-что дед рассказал, кое-что люди, о чем-то сам догадался.
– Это просто невероятно, – покачала я головой и, тут же вспомнив слова Волкова, вздохнула. У начальника строительства были возможности этот «подвиг» совершить, а главное, замять дело. – Он же… Хорошо, допустим, он ненавидел соперника, но там ведь… господи… – Я едва не заревела, так мне стало страшно. Слава посмотрел на меня и легонько погладил по руке:
– Ну, ну, будет… дело давнее, что должно быть, того не миновать.
– Значит, нет никакого проклятия? – с большой обидой спросила Женька.
– Как нет, есть, конечно, – вновь улыбнулся Слава. – Проклятье золота.
При слове «золото» Женька навострила уши.
– Какого золота? – спросила она.
– Того самого, из-за которого дядя Ефросиньи ее в монастырь отправил. Вы что ж, легенду не слышали?
– Про золото там ничего не было, – нахмурилась Женька.
– Ну как же… После ее смерти дядя исчез и вместе с ним золото, что он получил по наследству. Искали и его, и добро, говорят, долго искали, и никому невдомек было, что они тут, рядышком. В гробнице Ефросиньи. Парень супостата туда живьем положил, вместе с его золотом, чтоб он им подавился. А золото-то он проклял, Ефросинью же похоронил на вольном просторе, под березкой, той, что она так любила.
– Подождите, – тряхнула я головой, пытаясь собраться с мыслями. – Вы же сами только что сказали: дядю Ефросиньи и добро его искали, следовательно…
– Местные знают только часть легенды, а я вам всю поведал. Да и не легенда это вовсе, а чистая правда. Все это рассказал сам возлюбленный Ефросиньи.
– Вам рассказал? – брякнула Женька.
– Меня тогда в помине не было, прадеду моему поведал, он детям своим, а те своим. Так и до меня дошло. Парень-то этот разбойничал в наших краях. Вот как-то раз он уходил от погони и заплутал в болоте. Ранен был, кровью истекал. Наши его и подобрали, в деревню принесли. Лечили, только жизнь ему не мила была, не захотел он жить и помер. Просил похоронить его рядом с невестой, все так и сделали.
– А этот клад, – заволновалась Женька. – Он что, до сих пор где-то там? – ткнула она рукой в сторону монастыря.
– Там, там, куда ему деться? На него пленные как раз и натолкнулись, когда пол в храме разбирали. На кладе проклятье, кто его тронет, тому и на этом свете и на том не будет покоя, душа прямиком в ад отправится. Когда плиту подняли, позвали охрану, те горшок этот и нашли. Дьявол тут как тут, он ведь хитрец, нашептывать стал, вместо того, чтобы бежать от золота сломя голову, они сначала перепугались, потом решать стали – что делать? Были б умные, начальству сразу бы доложили, так ведь жадность, опять же дьявол в уши дует, как против соблазна устоять? Но охранники и пленных боялись: вдруг кто о находке проболтается, заинтересуется начальство, начнет пытать, а не было ли в яме еще чего-нибудь, кроме костей? Опять переругались и решили до конца смены все как есть оставить. Думаю, каждый надеялся за это время прихватить из горшка понемногу золотых монет. Само собой, друг за дружкой приглядывали. Да не повезло им. В тот день храм взорван был, и золото под завалом осталось.
– Откуда вы знаете про находку? – спросила я. – Ваш… немецкий офицер что-то успел рассказать вашей матери?
– Петька Плещеев болтал по пьянке. Клялся, что собственными глазами видел горшок с золотом.
– Теперь понятно, почему трое из четырех охранников здесь остались, надеялись до него когда-нибудь добраться. Но им не повезло, завал разбирать не стали. Потом в монастыре устроили тюрьму… в общем…
– Видит око, да зуб неймет, – подсказал Слава.
– Почему тогда отец Кошкиной уехал? – спросила Женька, ни к кому не обращаясь.
– Может, серьезно отнесся к легенде? – пожала я плечами. – Или просто оказался умнее и решил не тратить жизнь на поиски клада. А сейчас в монастыре идут раскопки, оттого местные не ждут ничего хорошего.
– И правильно, – кивнул Слава. – Золото проклято.
– И что, нет никакой возможности взять его… безопасно? – заволновалась Женька.
– Взять можно, если заклятье снимешь. А для этого надо отдать одну душу за другую.
