Т. Ричмонд - По ее следам
– Время не лечит. Боль не проходит, ты просто привыкаешь и приспосабливаешься к новой жизни.
На столе лежат сигареты, коричневый пузырек с таблетками, газеты, оставшиеся с прошлой недели, пестреют яркими заголовками про дебаты между Бараком Обамой и Миттом Ромни, столкновение с паромом в Гонконге и грузинскую долгожительницу, которая, если верить автору, умерла в возрасте ста тридцати двух лет. Вот она, новая жизнь.
– Не нужно стыдиться шрамов. Они тоже часть нашего прошлого.
Рядом с Мег я еще острее почувствовала, что Алисы больше нет: от человеческого тепла могильный холод становился только сильнее. Моя дочь далеко. Так далеко – никогда не дотянуться. Я помню детские голоса, доносившиеся со второго этажа, заливистый хохот, шепотки, проказы, песни. Девочки копили карманные деньги, чтобы купить роликовые коньки. А еще через пару лет – наряды и вечеринки, Алиса и Мег часами напролет крутились перед зеркалом, веселые, бесстрашные.
– Некоторые родители называют звезды в честь погибших детей. Взгляни на небо ясной ночью, Мег. Там наверху сияет целая галактика ребятишек. – Мы плакали и утирали друг другу слезы; когда-то Алиса тоже ее утешала. – У тебя обязательно будет ребенок, милая моя, и ты поймешь, какое это счастье! Алиса принесла мне столько радости, столько света…
– Зачем она это сделала, тетя Лиз?
Я продолжала поглаживать Мег по щеке, будто пытаясь стереть невидимый след.
– Почему она выбрала для себя такой конец? Алиса ведь…
Странно, о чем это она? Я сообразила не сразу.
– Солнышко, это был несчастный случай.
– Простите, тетя Лиз. Мы не сможем помочь друг другу, если будем кривить душой.
– Алиса никогда не пошла бы на такое.
– Но это очевидно.
– Не надо, не говори так.
– Простите. Я должна поговорить с вами начистоту, просто чтобы спокойно жить дальше. Вам нечего стыдиться. Самоубийства… Послушайте, люди сводят счеты с жизнью по самым разным причинам. Алиса сделала осознанный выбор, хотя нам трудно с этим смириться.
– Моя дочь не такая.
– Дело не в характере, так сложились обстоятельства. Это может случиться с каждым.
Стало нечем дышать: Алисы больше нет, я ее никогда не увижу.
– Она рассказывала мне о том, что произошло, когда вы преподавали в Саутгемптоне. Что вы… ну… в общем… Дедушка проболтался.
– Тридцать лет прошло.
Говорят, в эпоху Интернета не осталось секретов и тайн. Но это не так, Джем. Я получила сообщение от Алисы.
Полицейские говорили про анализ данных сотовой связи. Сбор доказательств. Сообщения Алисы, телефонные разговоры, даже история интернет-браузера стали известны широкой публике – просочились по капле в комментариях следователей, случайных догадках, сплетнях и рассказах ее собеседников. В вихре лжи мелькали цитаты с ее любимого айфона, извлеченного со дна реки, факты переплетались с выдумкой, миф с реальностью.
Однако не все сообщения вышли на свет, одно так и осталось тайной. Она отправила его мне в свою последнюю ночь.
Опять секреты.
Что мне делать, Джем?
Твоя, Лиз
* * *Речь Элизабет Сэлмон на похоронах Алисы Сэлмон, 13 февраля 2012 г.
Смерть ничего не значит.
Я просто вышел в соседнюю комнату.
Я – по-прежнему я, а ты – это ты.
Друг для друга всегда будем теми,
Кем были и раньше.
Называй меня ласковым прозвищем,
Говори так же радостно,
Как всегда говорила.
Пусть не дрогнет твой голос,
Пусть отчаяние не нахмурит твой лоб.
Смейся, как мы вместе смеялись
Над любимыми шутками.
Веселись, улыбайся. Молись за меня.
Повторяй мое имя спокойно, привычно,
Как всегда повторяла.
Говори про меня без надрыва и боли.
Говори обо мне легко.
Все осталось по-прежнему.
Жизнь течет неизменно,
Продолжает свой бег.
Разве ты позабудешь того,
Кого нет с тобой рядом?
Я жду нашей встречи
В отмеренный срок.
Я здесь. Совсем близко.
За поворотом.
Все хорошо.
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 10 октября 2012 г.
Ларри, она приезжала ко мне. Ни звонка, ни предупреждения: стук в дверь, и заходит она.
Все еще красавица. Небрежно одета, вид чудаковатый; неуловимо похожа на старых актрис – Редгрейв или Хепберн. Привлекательная женщина, как хорошее вино, с годами становится только лучше, хотя многие бы сочли это сравнение неполиткорректным.
– И где же твои хваленые ответы? – заявила она.
– Лиз… Сколько лет!
Она устроилась на самом краешке стула.
– Давай-ка, Доктор Смерть, ты возишься со своим исследованием сутками напролет. Поделись наконец выводами.
Н-да, любезностей и разговоров о погоде ждать не стоит. Тридцать лет назад наша беседа оборвалась на точно такой же ноте.
– Если ты считаешь себя таким суровым интеллектуалом, может, объяснишь, что случилось с моей дочерью, а? Я жду.
В кабинете пахло алкоголем, но запах исходил не от Лиз, а от бокала красного вина на моем столе. Из глубин памяти поднимались старые воспоминания, зыбкие, постыдные.
– А что, если она и вправду покончила с собой?
– Лиз, она не делала ничего подобного.
– Меган с тобой не согласится.
– Я бы не стал всерьез воспринимать каждое слово мисс Паркер.
– Постарайся побороть свою антипатию, это нелепо. Ты публично раскритиковал девочку, назвал «выдумщицей». Сущее ребячество.
Я хотел было процитировать слова Флисс о том, что Мег явно испытывает ко мне нездоровый интерес, но вовремя удержался. Говорить с Лиз о жене – было в этом что-то в корне неправильное; как и рассказывать Флисс о сегодняшней встрече.
– Меган была ее лучшим другом.
Я оказался в затруднительном положении, Ларри. Мы с Алисой виделись в ночь ее смерти, долго выясняли отношения, как ты помнишь, и она страшно разозлилась. Одно я могу сказать точно: люди, готовые совершить самоубийство, ведут себя совершенно иначе (делиться своим мнением с Лиз я пока не готов; о нашем разговоре с Алисой никому не известно). Да и кроме того, собирая по крупице мельчайшие подробности чужой жизни, волей-неволей составляешь четкое представление о личности этого человека. Она просто не могла покончить с собой.
– Лиз, – начал я. Почти протянул руку.
– Самоубийство – единственное, во что я отказывалась верить. И теперь все вокруг убеждают меня в обратном.
– Нет, Лиз. Она была сильной.
– Джем, старый ты осел, самоубийство – не проявление слабости. Самоубийство, как и депрессия, – болезнь сильных.
Она разглядывала мой офис. Пустой лоток для писем, папки с документами, каменное пресс-папье, которое Лиз подарила мне много лет назад. Я вспоминал гостиничные номера, кафе у обочины, ссоры, эластичное кружево ее белья.
– Я не могла смириться с такой версией событий, не могла поверить, что моя малышка настолько отчаялась. Восемь месяцев отрицания… Но тут как ни отрицай, все равно ничего не поделаешь.
Под глазами глубокие тени – тоже мучается от бессонницы. Вот мы с ней вдвоем на концерте; или едим макрель в комнате, обитой деревянными панелями; маленький пансионат в провинциальном приморском городке, пока еще никому не известный; липкие кожаные сиденья в моем спортивном авто. Воспоминания всплывают одно за другим – слоями, наносами, как в скальной породе.
– Да и вообще, она прислала мне эсэмэску.
– Эсэмэску? Какую эсэмэску?
– Ночью, в двадцать минут первого. А я заметила только утром.
– Какую эсэмэску, Лиз?
– Поначалу я не обратила внимания. Что тут такого? Алиса вечно пишет сообщения после пьянки. Но к десяти часам она по-прежнему не отвечала на звонки, и я уже не находила себе места. Потом раздался стук в дверь – на пороге стояли полицейские, мужчина и женщина. Я сразу поняла, что случилась беда: личные визиты наносят только родственникам погибших. – Она поскребла пятно на подлокотнике. – Я прочитала это сообщение обычным воскресным утром. И после этого обычная жизнь закончилась.
– Лиз, послушай меня! Что за эсэмэска?
– Цитата из Сильвии Плат, чтоб ей пусто было. «Лежать в траве…». Строчка про самоубийство.
Она лизнула палец и принялась скрести пятно на подлокотнике с удвоенным усердием.
– Не оттирается, – пробормотала Лиз, и сострадание тисками сжало мне грудь. – Журналисты пронюхали обо всем, кроме этого сообщения. Мне было страшно взглянуть правде в глаза: ее последние слова могли означать только одно… Как смириться с таким исходом? Я утаила его ото всех, даже от Дэвида.
– Полиция…
– Следователи в курсе, но больше никто не знает. Тем, которые пришли с новостями, я тоже ничего не сказала. У Алисы почти не осталось секретов. Это ее последняя тайна, и никто не имеет права совать туда свой нос.
Воцарилось напряженное молчание, будто после изнурительной ссоры.
– Я сразу поняла, что она перебрала с выпивкой. На трезвую голову Алиса не допустила бы неточности в цитате. – Лиз всхлипнула, на лице появилась слабая улыбка и тут же исчезла. – У тебя всегда на все есть свое мнение. Что скажешь, Джем?
