Ури Шахар - Мессианский Квадрат
– А русские, оказывается, понесли бы евреев в Святую Землю на руках?
– Ну да. Еще Потемкин в случае победы над Турцией собирался переселить евреев в Палестину. Он даже для этой цели стал формировать Израильский полк, в котором одни евреи служили. Если бы век спустя Скобелеву позволили довести дело до конца, он бы, поверь мне, то же самое евреям предложил...
– Спасай жидов, спасай Россию! – рассмеялся Андрей. – Остроумная инициатива. Но в любом случае Путин – это и не Потемкин, и не Скобелев. Под его управлением возродиться может только КГБ.
– Ты, Андрей, просто Фома неверующий совсем стал.
– В новую Россию под предводительством Путина, положим, я не верю, ну и что? От этого сразу уже и Фома неверуюший?
– Да ты и в самого Христа, Бога нашего, не веришь, выдумал какое-то частное христианство, да еще с двумя Иисусами, просто смех и грех. И грех, Андрюша!..
– Ну и что ж в этом такого смешного и грешного?
– Просто непостижимо, Андрей, как ты сам этого не видишь. Ну скажи на милость, к кому же обращаться простому человеку, к какому Иисусу? Неужели ты не видишь, что твоя теория губительна для христианства?
– С одной стороны, я делаю все, чтобы она таковой не оказалась, а с другой– все больше убеждаюсь в том, что принципиальных трудностей вера в двух Иисусов не создает...
– Как это не создает? – удивился уже и я. – Еще полгода назад, в Старом Городе, ты, я помню, прямо обратное утверждал.
– Может быть, но сейчас мне так уже не кажется. Посмотри сам. Ведь никому никогда не мешало то, что образ Иисуса из Евангелия Иоанна отличается от образа Иисуса из прочих Евангелий. Причем разные люди всегда предпочитали разных Иисусов. Лютер и Гегель, как известно, не жаловали синоптиков и восхищались Евангелием от Иоанна. Ницше и Розанов – ровным счетом наоборот. Подумайте, два разных образа одного человека или два разных человека, облеченных единой миссией – какая разница?
– Есть разница, мой милый! У меня Катя, например, разная бывает, скажем, грустная и веселая. Но это ведь не то же самое, что иметь двух жен – одну грустную и другую веселую... пусть их даже обеих Катями зовут. Твоя теория разрушает христианство, как двоеженство разрушает таинство брака.
Меня поразило, что, произнося эту тираду, Семен ни разу не взглянул в сторону жены, которая, подняв брови, тихо заметила нам с Сарит:
– Наши воздухоплаватели, кажется, снова взмыли в небо.
– Это только сначала так кажется... – не замечая ничего вокруг, протестовал Андрей. – Но зато моя теория решает практически все евангельские противоречия, которые не могут иметь никакого иного объяснения, кроме недостоверности евангельских историй. Даже многие странности она объясняет. Я тебе только один пример приведу: Лука начинает описание галилейского служения Иисуса с его появления в Назарете, где ему говорят: «Сделай и здесь то, что, мы слышали, было в Капернауме». Но ведь никаких чудес Иисус вроде бы пока не совершал, а в Капернауме и вовсе не появлялся. Значит, люди говорили о чудесах, сотворенных другим Иисусом.
– Ты цепляешься к мелочам...
– Я не цепляюсь. Я просто понял, что противоречия в священном тексте не могут не иметь священного смысла. Если ты, Сема, всерьез веришь, что Евангелие составлялось под водительством Святого Духа, то у тебя только два варианта, два ответа: либо гипотеза, что Иисусов двое, либо какая-то иная гипотеза, согласно которой Иисус один, но Святому Духу почему-то понадобилось представить его в виде двух лиц, то есть спектрально Его образ разложить.
– Не понимаю...
– Хорошо, я тебя по-другому спрошу: зачем Святому Духу понадобилось составлять книгу, герой которой при пристальном всматривании вдруг раздваивается? Что это – сознательная мистификация, или так случайно вышло? В случайность в произведениях Святого Духа я не очень верю...
– Но ведь эти противоречия не одним «раздвоением» можно объяснить! Я, например, сейчас вспомнил, что в своем «Евангелии от Афрания» Кирилл Еськов очень убедительно объяснил некоторые разночтения между Иоанном и синоптиками непростыми отношениями между Иоанном Крестителем и Иисусом, на которые разные евангелисты по-разному реагировали.
– Хорошо! Допустим твой Еськов прав, но Святой Дух-то куда смотрел? Он что, не видел, что у Него из-под пера выходит? Поверь, Святому Духу гораздо раньше, чем нам с тобой, были открыты все смыслы создаваемого Им текста. Святой Дух деконструктивизмом не напугаешь. Значит, мистификация? Но если Святой Дух нас мистифицирует, то мы обязаны отнестись к его мистификации совершенно серьезно... иными словами, серьезно отнестись к первой гипотезе, согласно которой Иисусов действительно двое... Поверь, с гипотезой, что Святой Дух объединил два образа, христианской душе жить даже легче, чем с гипотезой, что Он литературно разложил один образ на два...
– Поверь, моя христианская душа живет не гипотезами, она живет реальностью. Гипотезами мозги живут, – сказал Семен.
– Ну хорошо, тогда поверь, что христианским мозгам легче жить с гипотезой, что два лица объединены в одно.
– Да не объединяется и не раздваивается никакой образ, – махнул рукой Семен. – Чем тебе не подходит обычное объяснение, что Иоанн специально привел отсутствующие в прочих Евангелиях речения и эпизоды? ...
– Эй, на палубе! – окликнула мужа Катя, для привлечения внимания щелкнув перед его носом пальцами. Но Семен даже не заметил.
– Или вот ты говоришь, что разрешаешь внутренние противоречия Евангелий, но ведь при этом ты создаешь на порядок больше противоречий! Если черным по белому написано, что пострадал Иисус на Пасху, то при чем здесь Кущи?
– Ты что, действительно не понимаешь? – Андрей с каким-то сожалением посмотрел на Семена.
– Чего не понимаю?
– То, что меня не противоречия между Евангелиями волнуют, а истина! Меня рукопись моя вдохновляет, а не библейская критика! Если бы я просто Евангелие на противоречиях подлавливал, то ни о каких Кущах, поверь, речи бы не шло: просто события, описанные Иоанном, отставали бы от описанных синоптиками не на полфазы, а на фазу. Евангельский образ двоится ничуть не хуже, если посчитать, что второй Иисус был распят ровно через год после первого.
– Фаза! Полфазы! Ты хоть видишь, что твоя теория совершенно вздорна с точки зрения библеистики. Это ни то, ни се. Я библейской критике, положим, не очень доверяю, но кое-что читал и кое-что, признаюсь, считаю убедительным. Но твоя критика какая-то совершенно нелепая…
– Потому что это никакая не критика. Я не критикую, я реконструирую события, как они изложены в наличном евангельском тексте. Критика текста у меня самая минимальная. Поскольку я иду согласно материалам рукописи, а не просто по каноническому тексту, я действительно вынужден несколько евангельских фрагментов признать искажениями. Но их совсем немного. Я просто описанные у Иоанна события Кущей связываю с событиями Пасхи в одну последовательность, относя их именно к Кущам, а не к Пасхе. Вот, погоди, что я тебе покажу.
Андрей снял с книжной полки Евангелие и стал его листать.
Я между тем вспомнил о некоторых своих расчетах, сделанных по следам нашей беседы в Старом городе, и подлил немного масла в огонь:
– Я тут, кстати, Андрей, заглянул в одну календарную программу, и, ты знаешь, все сходится! То есть, если Песах пришелся на пятницу – во времена Храма такая возможность существовала, – то наступающий через полгода праздник Ошана Раба также выпадает на пятницу, то есть буквально так, как ты это и представляешь. А само такое совпадение могло иметь место как раз в 30-м году.
– Ну ты слышал, Семен? Каких знамений тебе еще надо? – обрадовался Андрей и дальше стал что-то показывать Семену в Евангелии.
– Смотри. Делается небольшая инверсия: три главы – 9,10 и 11-я вставляются между 5 и 6-й главами, и соответственно 8-я глава смыкается с 12-й. Это единственное «насилие над текстом». Ну и там, где у Иоанна в последних главах написано «пасха», читай «кущи» – вот и все. Когда будет опубликована моя находка, в ней все будет именно так излагаться. Вот увидишь!
– Андрей, ты уверен, что эта тема всех здесь занимает? – поинтересовалась Катя. – Я к вашим прениям, положим, привыкла, но Сарит, как мне кажется, уже скучает?
– Я вся внимание! – отозвалась Сарит, виновато отодвигая лежавший на подоконнике журнал.
– Сейчас я закончу, – сказал Андрей, – только попробую еще с одной стороны все это Семену показать. Пойми, Сема, что Евангелие – это не фотография и даже не картина, это икона. В этом, на самом деле, и состоит необыкновенная и небывалая сила воздействия этой книги. Ветхий Завет в этом отношении гораздо более документален… В Евангелии же описываются как бы реально происходящие события, но все они преображены, все они подчинены керигме – это библейская критика хорошо показала. Она попыталась ободрать этот иконографический слой и под ним обнаружить «исторический документ». Я, например, со многим могу согласиться из того, что тот же Маккоби написал. Но, как верно заметил Ури, поезд ушел. Перед нами икона, а не фотография. И вот я смотрю на эту же самую икону и в одной из ее собственных причудливых обратных перспектив невольно обнаруживаю другое изображение. Знаете, такие картинки бывают? На первый взгляд седой старик изображен, приглядишься – нет, чернобровая девица. Так же и здесь. Удивительная все-таки книга – Евангелие…
