Филипп Джиан - Вот это поцелуй!
Я затаил дыхание. Весь превратился в прослушивающее устройство. Наверное, я бы мог услышать, как паук прядет свою нить.
Сначала я ничего не услышал. Море. Антрацитовая глыба. Ничего на горизонте. Тишина – хоть ножом режь. Масляное море.
Но потом до меня откуда-то донеслись очень тихие звуки. Издалека. Слабые, невнятные. Как будто с другого конца света.
Согнувшись в три погибели, я двинулся в том направлении, откуда они шли. Брюки Мэри-Джо висели у меня на плече. Бедная моя верная старая подруга. Ох! Держись, Мэри-Джо! Ужас, неописуемый ужас! Я продвигался вперед так быстро, как только мог. Я проходил эти переплетавшиеся друг с другом зеленые коридоры насквозь один за другим, эти коридоры, покрытые тиной, мерцающими водорослями, пятнами мха, кружевами водянистых растений. Я приближался к цели. Вот я остановился – теперь до моего слуха доносился странный шум, вроде звона надтреснутого колокола. Бум… бум… Охрипший колокол… Бум… бум… Постояв минуту в задумчивости, я пошел дальше.
И вскоре заметил проблеск света. В одном из боковых проходов. Колокол больше не звонил. Я прижался к стене и затаился. Поднял на лоб свои жутковатые и смешные очки, чтобы получше рассмотреть, что происходило там, в конце коридора. Под сводчатым потолком горела голая лампочка, висевшая на конце двух сжатых в гармошку проводов. Кто-то прерывающимся голосом рявкнул: «Чертова шлюха!» Или: «Черт! Шлюха!» Точно не помню. Потом что-то упало и покатилось. Бум-бум-бум… Я бы сказал, что это было железное ведро. Мне тогда и в голову не пришло, что это было ведерко для угля, но теперь, когда вы мне об этом сказали, я понимаю, что вы правы. Да, одно из тех старых ведер для угля, в форме конической печной трубы, такими пользовались в стародавние времена, когда люди жили как скоты, разводя огонь в своих жилищах и задыхаясь от избытка окиси углерода.
– А ты, кретин, знай копай, пидор поганый! – заорал Рамон.
Я не знал, к кому он обращался. В щель между двумя досками деревянной перегородки мне не было видно, что происходит, я видел только его. Его рубашка вся была в пятнах крови. Брюки тоже испачканы кровью и забрызганы грязью. Но он не был похож на раненого, просто переводил дух. С очень довольным видом.
Резким ударом ноги я без малейшего усилия вышиб дверь (я их уже не считал). Это был просто кусок фанеры на петлях из жести, которые от первого же удара треснули, как спички.
Я почувствовал, что слева от меня кто-то есть, и выстрелил Рамону прямо в колено. Это было лучшее, что я мог сделать, прежде чем посмотреть налево.
Там оказались еще двое, через секунду я уже держал их на мушке, одним глазом косясь на Рамона, который с воем рухнул на землю. Это были его дружки. Я едва не всадил в каждого по пуле, чтобы не подвергать себя излишнему риску. Но они застыли, как статуи, с искаженными физиономиями. Молодые совсем были.
Тут я заметил Фрэнка. В яме. Похожего на зомби.
Я приказал парням лечь на живот и положить руки на затылок, целясь то одному, то другому как раз в голову. И они поняли, что этот приказ следует выполнить немедленно, увидев, до какой степени я взвинчен. А точнее, вне себя от бешенства. Когда я смотрел на Фрэнка… На зомби, вылезшего из могилы… Жуть… Сволочи! Когда я смотрел на Фрэнка, я не мог слова вымолвить! Ну, вы меня понимаете.
Я схватил Рамона за волосы и без промедления потащил к тем двоим, сунув ему дуло пистолета в ухо. Мой взгляд за что-то зацепился в глубине подвала, но я был слишком занят. Спешил. Я ударил Рамона кулаком прямо в морду, чтобы он угомонился. Раскроил ему щеку.
Когда-то у нас с Крис была параболическая антенна, и я поймал по ней документальный фильм про родео. Я позвал Крис, чтобы она тоже посмотрела на этих парней, на этих чокнутых молодых американцев. Одно из состязаний заключалось в том, чтобы как можно быстрее связать теленка. Мы с Крис так и застыли перед экраном, разинув рты, совершенно завороженные этим зрелищем. Эти парни связывали телят со скоростью света! Мы не верили своим глазам.
Теперь у меня на все ушло три секунды. Если что, я бы выстрелил им прямо в голову. Я воспользовался синтетическими веревками со специальными защелками на концах. Связал им руки за спиной. Крепко-накрепко стянул запястья. Они не проронили ни слова. Я обращался с ними жестоко. Продыху не давал. Превращал собственный страх в пылающую головню для их устрашения. Нам про это часто твердили.
Ну вот. Неплохо сработано. Я быстро поднялся с колен.
Что-то в глубине подвала притягивало взгляд, но мне еще не хватало духу подойти…
Нет, попозже. Я выглянул в коридор, прислушался.
Обернулся. Мне показалось, что я увидел ее ноги. На какую-то долю секунды. Потом заметил смятое ведро…
Я подошел к Фрэнку. Он весь сгорбился и как будто стал меньше ростом. Сил у него совсем не было, и он не мог мне помочь, когда я стал вытаскивать его из ямы, приговаривая:
– Все кончено, Фрэнк. Все кончено, Фрэнк. Все кончено, Фрэнк.
А он все сползал вниз, на кучу мусора.
Мне удалось усадить его. Он смотрел на меня с изумлением, это было видно даже на его жутко опухшем лице. Он был черен, как угольщик. Понятное дело. Нижняя губа у него дрожала. Кажется, он был готов вот-вот потерять сознание. Я не осмеливался дать ему пощечину. Взял его за руку и снова стал повторять:
– Все кончено, Фрэнк… Все кончено, Фрэнк… Все конечно, Фрэнк…
Потом я медленно повернулся и уставился в глубь подвала…
Мне по-прежнему не хватало духу, но я все же встал… Однажды мне надо было приблизиться к Крис, когда она лежала на больничной койке, мертвенно-бледная, и уже ненавидела меня всей душой. Это не увеселительная прогулка была. Каждый шаг давался мне с болью.
Я заехал ногой в рожу одному из юнцов, вздумавшему поднять голову. Надо было идти туда. Я видел ее босые ноги.
Когда я склонился над ней, я подумал, что она мертва – настолько она была изувечена. Буквально распадалась на куски. Вся в крови. У нее больше не было человеческого лица.
Я выпустил всю обойму в колени Рамона. Но это не могло мне ее вернуть.
Мэри-Джо была почти мертва, но все же не шерла. Сердце ее билось. Санитары пронеслись стрелой к машине «скорой помощи». Синие и красные отблески полицейских мигалок метались по стенам зданий. Люди в белых халатах бежали в одну сторону, полицейские – в другую. Кто-то раздобыл мне пакет апельсинового сока «Тропикана», довольно холодного, и я покорно его пил, закрыв глаза и привалившись к крылу машины. Фрэнку требовался кислород, но с ним все было более-менее в порядке. Когда его увозили, мне позвонила Крис и сказала, что Вольф в больнице, ему наложили три шва на затылок и она сейчас поедет к нему. Я был рад это услышать. Мне хотелось еще апельсинового сока. Я выпил бы еще целый пакет. Тут заявился Фрэнсис Фенвик собственной персоной и стал спрашивать меня, что означает весь этот бардак. Но когда кого-то из наших убьют или ранят, нас всех выбивает из колеи. У меня подкашивались ноги. И Фрэнсис Фенвик опустил голову…
Позже Паула мне сказала:
– Ложись спать. Сейчас три часа ночи. Ты еле живой от усталости. Ложись. Не будь идиотом.
Но я не ложился, курил сигарету за сигаретой у открытого окна в гостиной, сидя на новом стуле, положив ноги на прекрасный новый стол. Я с трудом сдерживался, чтобы не трахнуть ее. В голове не укладывалось, что мне могла прийти в голову такая мысль, что я могу так упорно думать об этом в подобный момент. Это меня пришибло. Чтобы отвлечься, я принялся размышлять о Поле Бреннене.
– Не выпивай весь апельсиновый сок, – сказала Паула. – Оставь немножко на утро.
Мэри-Джо
Сейчас март, но все еще идет снег. Черт-те что. Сад уже опять засыпало. Я включила обогреватель.
– Рекс, лежать, – сказала я. – Ты же видишь, сегодня гулять нельзя.
Но пес продолжал скрести лапами дверь.
– Что мне делать? Выпустить его? – закричала я громко-громко.
Фрэнк утверждал, что утратил слух процентов на пятьдесят, но я бы сказала, что на все девяносто.
Рекс положил лапу на подлокотник моего кресла-каталки.
– Ну, давай, опрокинь меня, – предложила я ему, пристально глядя в его черные глазищи.
Этому псу было необходимо побегать на свежем воздухе. Он ел слишком много мяса. Впрочем, мне уже порядком поднадоели его излюбленные маршруты на прогулках. Я знала их чуть ли не наизусть. Это был рай для любителей бега трусцой. Но не сегодня утром.
Сверху спустился Фрэнк. Рекс начал крутиться у его ног. Он отдавал предпочтение Фрэнку, это было очевидно. Я его выгуливала, но сердце его принадлежало Фрэнку…
– Ну, что с ним делать? Выпустить? Фрэнк ласково посмотрел на меня:
– Нет, Мэри-Джо, не надо его выпускать.
– Но пес подыхает от скуки.
Фрэнк встал у меня за спиной, чтобы помассировать мне плечи. С одной стороны, это меня раздражало, а с другой – было отчасти похоже на то, чего я так хотела…
