Наталья Борохова - Адвокат Казановы
– Ну ладно, хватит лирики! – Следователь решительно поставил пустую кружку на место и, зарядившись ядреным напитком, был полон сил, чтобы избавиться от надоедливой посетительницы. – Если хотите знать мое мнение, то я абсолютно не верю в злой умысел господина Вощинского. Дамочка не оставила завещания!
– Но имущество все-таки перешло к нему!
– А к кому оно должно было перейти? – округлил глаза следователь. – Я не особо силен в наследственном праве, но поправьте меня, если ошибусь. Завещания нет, значит, закон дает карты в руки наследникам. Конечно, прохвост муж первый на очереди. Но он обвиняется в убийстве жены. Стало быть, как недостойного наследника его отбросываем в сторону. Остается Вощинский. Он все-таки брат. Стало быть, ему и на яхте кататься!
– Но вы не находите, что все как-то больно гладко получилось? – не унималась Лиза. – Не мог ли Павел Алексеевич этому как-нибудь поспособствовать?
– Как? Вложить кочергу в руки бездельника Сереброва? Вспомните дело! Разве там было мало улик против вашего подзащитного?
– Порой мне кажется, что их было слишком много.
– Я про то же вам и говорю.
– Но слишком большое количество улик свидетельствует иногда об инсценировке преступления, – вспомнила Лиза сведения из учебника по криминалистике. – А что, если Вощинский подставил моего клиента? Может быть, за многочисленными уликами скрывается хитрый расчет?
– Ой, вот только не начинайте! – Следователь демонстративно зажал уши руками. – Инсценировки, постановки… Смотрите на вещи проще. Чаще всего разгадки примитивны.
– Да? Вот только я в этом не уверена, – проговорила Дубровская, собирая уже ненужные бумаги в папку.
Лиза сидела на скамейке в парке, ковыряя сапожком талый снег. Было солнечно, и детишки в ярких комбинезонах, сгрудившись в кучку, расчищали лопатками путь ручейку. Неподалеку расположились молодые мамаши. Беседуя о чем-то своем, они бдительно следили за малышами и улыбались, прикрывая глаза от яркого солнечного света.
Дубровской вдруг захотелось оказаться среди них: обсудить последние газетные сплетни, записать парочку новых рецептов чего-нибудь вкусненького и услышать подробности семейной жизни соседки по подъезду. Это придает жизни домашний уют и безмятежность. Дни кажутся длинными, похожими один на другой, прямо как в детстве. Но в их похожести и неторопливости, по всей видимости, и кроется счастье. В любом случае оно куда лучше того состояния, которое она испытывала сейчас. Загадки и расследования хороши только в детективе, в жизни же причиняют много неудобств.
Может быть, когда-нибудь она будет вспоминать о деле Сереброва с тихой улыбкой, но сейчас ей хотелось только одного – чтобы все наконец распуталось. Причем ее устроил бы любой финал, без особых драматических подробностей. Она чувствовала усталость и уже жалела о том, что взялась столь активно помогать Сереброву. Расследование не сдвигалось с мертвой точки, а все достижения последних дней оказались еще одной пустой иллюзией, этаким мыльным пузырем, сверкающим и призрачным. Но стоило лишь следователю щелкнуть пальцами, он – хлоп! – и разлетелся в мелкие брызги, оставив ее обиженной и растерянной, словно маленького ребенка.
Представить милейшего Павла Алексеевича виновником кровавой драмы в доме Серебровых мог только безумец. В частности, поэтому она не решилась рассказать о своем расследовании и его результатах Андрею. Мерцалов решил бы, что его жена лишилась разума, предоставляя кров преступнику и обвиняя в его злодеяниях доброго, порядочного человека. Вощинского можно было упрекнуть в неискренности, приторности, но вообразить его с кочергой в руках, наносящим удары собственной сестре было сложно.
Дубровская вздохнула. Она оказалась в тупике, откуда имелась одна дорога – назад. Нужно было выкинуть из головы глупые мысли и оставить в покое свое адвокатское расследование, тем более что в ее семье назревал скандал. Но как быть с Серебровым? Выставить его на улицу? Конечно, можно сказать, что возвращается мама и нужно освободить квартиру. Но куда он пойдет?
Хм, а какая ей, собственно, разница! В конце концов, она ему не нянька и не обязана заботиться о нем. И так сделала много. Причем совершенно безвозмездно.
Лиза понимала, что в ней говорят усталость и разочарование. Представив вдруг, как Дмитрий уходит куда-то в холодную мартовскую ночь, Дубровская почувствовала себя уже не так уверенно. Может, стоит еще что-нибудь попробовать? Но что?
Оставалась только одна ниточка, за которую Дубровская пока не бралась, – няня Глафира. Но что ей могла рассказать выжившая из ума старуха? Какие сказки любили Павлик и Инга? Какую кашу они предпочитали в розовом детстве и как относились к пенкам в молоке? Полный бред! Поможет ли ей встреча с няней раскрыть тайну гибели ее воспитанницы? Маловероятно.
Правда, один знакомый психолог был совершенно противоположного мнения на сей счет. «Если хочешь понять что-то в человеке – загляни в его детство», – утверждал он. Может, попробовать все-таки покопаться в далеком прошлом? Найти Глафиру не составит большого труда, конечно, если она вдруг не поменяла адрес. Но пожилые люди нечасто переезжают с места на место.
В тот самый вечер, когда Лиза вместе с Вощинским просматривала семейный альбом, на ее колени выпали несколько поздравительных открыток, подписанных корявым почерком человека, не привыкшего к написанию пространных текстов. Открытки были заткнуты среди толстых страниц, проложенных папиросной бумагой. Воспользовавшись удобным моментом, Дубровская на всякий случай припрятала одну из них, а Вощинский, естественно, не хватился пропажи. Он небрежно сунул пачку открыток в глубину альбома и забыл о них. В самом деле, ненужная вещь! Выбросить жалко, хотя и хранить не имеет смысла. Старые люди и старые письма редко кому доставляют радость…
Прошлое Инги Серебровой и Павла Вощинского обитало в сером неприметном доме на окраине города. Попав в такой подъезд, испытываешь почему-то стойкое ощущение, что все жильцы дома – дряхлые старики. Может, всему виной запах ветхости и бедности, в избытке пропитавший все помещения от подвала до чердака. Здесь непременно пахнет кошками. Затхлый, влажный воздух, едва ли не пар, просачивается из бойлерной. Ступени стерты и покрыты по периметру коричневой половой краской. За десятки лет по ним прошло, пробежало, протарахтело детской коляской, отпрыгало через пару ступенек немало жителей и их гостей, а сейчас вся молодежь куда-то разбежалась, и дом постарел. Теперь уж старики неуверенно шаркают ногами по ступеням, стучат палками и поминают лихом тех, кто посчитал, что лифт в пятиэтажке – непомерная роскошь. В общем, здесь и жила нянька Глафира…
Дубровская, готовясь к встрече, придумала себе подходящую легенду – мол, она является представительницей органов социального обеспечения. Честно говоря, она мало что в этом понимала и не взяла бы на себя труд разобраться в деталях, если бы не одна немаловажная деталь – к старухе была приставлена сиделка. Именно ей в обязанности вменялось не только ухаживать за бабушкой, но и проверять полномочия нечастых посетителей.
Но, как выяснилось, опасения Дубровской были напрасны. Ей открыла дверь приятная женщина средних лет с круглым добродушным лицом и забранными назад волосами. Она едва взглянула на предъявленное удостоверение с фотографией и печатью.
– Здравствуйте, мы проверяем условия проживания долгожителей нашего района, – приветливо улыбнулась Лиза. – Если позволите, я хотела бы переговорить с уважаемой Глафирой Павловной Шляк.
– Да уж проходите, проходите. Вовремя вы пришли, – проговорила женщина, затворяя за Елизаветой дверь.
Разумеется, вчитайся сиделка в написанное на удостоверении Дубровской, у нее бы, без сомнений, появились вопросы. Например, почему работник социального органа пользуется корочками адвоката? Но красная книжечка с голографическим гербом выглядела убедительно, а сиделка не производила впечатления подозрительного человека, изводящего посетителей бесчисленными вопросами.
– Как хорошо, что вы пришли, – повторяла женщина, пропуская Елизавету в комнату. – Я оставлю вас на некоторое время с ней наедине. Разумеется, если вам не нужно мое присутствие. Бабушка сегодня капризничает, и я не могу приготовить обед, а день уже клонится к вечеру.
– О, конечно! – обрадовалась Дубровская, вовсе не желающая посвящать посторонних людей в тайны своего расследования. – Не беспокойтесь, я справлюсь.
Они остановились у кровати, в которой, полусидя в огромных подушках, помещалась маленькая сухонькая старушка с полуприкрытыми веками.
– Она спит? – спросила Елизавета шепотом.
– Нет, что вы! Вам повезло, она сегодня в бодром настроении и не прочь поболтать, – заверила ее сиделка и громко заговорила: – Глафира Павловна, к вам гости!
