Эндрю Тейлор - Загадка Эдгара По
— Когда я увидела вас впервые, мне показалось, что вы нездоровы. Нет, не так… Вы выглядели так, словно между вами и внешним миром — стекло, и если стекло разобьется, то и вы тоже разобьетесь.
Я сказал, тщательно подбирая слова:
— Я впал в такое отчаяние, что однажды лишился рассудка. Лишь на мгновение, но этого было достаточно. Я швырнул медаль в офицера в Гайд-парке, лошадь понесла и сбросила его. Меня арестовали. Я боялся, что меня упрячут за решетку навечно или отправят на каторгу, но мне повезло: мне попался гуманный магистрат, решивший, что я страдаю временным помрачением рассудка, которое можно излечить.
— Мне часто бывает очень страшно, — заметила миссис Франт. — Когда у женщины есть ребенок, то она всегда боится за него, а порой и за себя тоже. А сейчас нам с Чарли есть чего опасаться, — она помолчала немного, потом подняла голову и внезапно спросила: — Зачем же вы пошли на службу, мистер Шилд?
Я вспомнил свои молодые годы и удивился, как же был глуп тогда.
— Одна девушка увлекла и обманула меня, мэм. Я пытался утопить печаль в вине, а когда напился, то нагрубил отцу девушки, по совместительству директору школы, где я преподавал, и в результате потерял место. Чтобы показать окружающим, что я плевать хотел и на девушку, и на ее отца, взял из рук вербовщика королевский шиллинг, о чем пожалел почти сразу же, как протрезвел.
— Прошу прощения. Вы, наверное, считаете меня дерзкой. Мне не стоило спрашивать.
— Это неважно.
— Еще как важно.
Миссис Франт посмотрела мне прямо в глаза, и меня встревожило то, что она может в них увидеть, — страстное, всепоглощающее желание. Одновременно с этим я вдруг понял, что задержал дыхание, — словно в надежде, что, перестав дышать, смогу продлить этот момент до бесконечности, остановить время.
Тут раздался громкий стук во входную дверь, голоса и смех. Я снова позволил себе дышать, пересел за стол и вернулся к газете, которую отложил, как мне показалось, в другой жизни. Миссис Франт молчала.
Через мгновение мы услышали шаги по коридору и торжествующий голос мистера Карсуолла:
— Этот идиот не понял, что у меня последняя червовая карта, он думал, что черви у леди Руиспидж. Нет, с божьей помощью все прошло как по маслу, и после этой взятки партия была у нас в кармане.
Дверь распахнулась, ударившись о спинку кресла. А еще через минуту тишину гостиной нарушили яркий свет, шум, люди. Кроме мистера Карсуолла, мисс Карсуолл и миссис Ли, приехали сэр Джордж и капитан Руиспидж. Леди Руиспидж уехала к себе, но ее сыновья настояли на том, чтобы сопровождать мистера Карсуолла в «Фендолл-Хаус».
Мистер Карсуолл был не пьян, он был возбужден. В отсутствие миссис Джонсон леди Руиспидж снизошла до того, чтобы играть с ним в паре, и насколько я понял, он считал, что отлично держался — и в игре, и в обществе. За карточным столом им выпало сражаться с миссис Ли и каким-то пастором, и миссис Ли изо всех сил делала вид, что весьма благодушно относится к тем убыткам, которые ей пришлось понести.
Мисс Карсуолл, как мы узнали, танцевала чуть ли не все танцы, большинство с сэром Джорджем, два с капитаном и еще несколько с офицерами местного ополчения. Она казалась просто очаровательной — щеки горели, а оживление бежало по ее жилам словно ток. Сэр Джордж проводил ее поужинать в ресторан, и вообще все были очень предупредительны.
Сэр Джордж сидел тихо, но был в равной степени доволен собою. Его брат тем временем приложил все усилия, дабы большую часть времени казаться несчастным: сначала он сетовал, что миссис Франт осталась без кормильца, а потом, прослышав про недуг миссис Джонсон, оценил доброту миссис Франт по отношению к его несчастной кузине. Послушать его, так миссис Франт — первый кандидат на канонизацию. Никто особенно не пекся о здоровье миссис Джонсон. Сэр Джордж заметил, что у нее такой склад характера, что периоды повышенной активности сменяет плохое настроение и общая слабость, и выразил надежду, что недомогание кузины не доставит нам никаких неудобств. Хороший сон поставит ее на ноги.
— Она так громко храпит! — воскликнула мисс Карсуолл. — Я слышала храп, проходя мимо дверей ее спальни.
Время было уже позднее — второй час ночи. — Проводив Карсуоллов до апартаментов и расспросив о здоровье миссис Франт и миссис Джонсон, Руиспиджи вынуждены были откланяться, поскольку поводов задерживаться не осталось. Почти сразу после их отъезда я стал свидетелем безобразной сцены и подумал, что Карсуолл пьянее, чем кажется.
Миссис Франт поднялась и, сославшись на усталость, собралась уходить. Я хотел открыть дверь, но тут Карсуолл бросился через всю комнату и опередил меня. Когда миссис Франт проходила мимо, он схватил своей лапищей ее за руку и начал требовать, чтобы она поцеловала его на ночь.
— Мы же как-никак родственники, — сказал он. — Разве родственники не должны любить друг друга?
Но интонация не оставляла никаких сомнений, какую именно любовь он имеет в виду.
— Папа! — воскликнула мисс Карсуолл. — Пропусти Софи, бедняжка совсем устала!
Скорее звук голоса дочери, а не ее слова на мгновение отвлекли старика, и миссис Франт выскользнула в коридор. Я услышал сначала, как она говорит с горничной мисс Карсуолл, потом дверь открылась и закрылась.
— Что? — спросил Карсуолл, ни к кому конкретно не обращаясь. — Устала? Неудивительно, посмотри на время! — Он залез в карман жилета и подкрепил слово делом, потом повернулся к нам спиной и встал к окну. — Черт побери, все еще идет снег!
Он отрывисто пожелал нам спокойной ночи и вышел из комнаты, громко топая и звеня мелочью в кармане. Мы почти сразу же разошлись по своим комнатам. Мисс Карсуолл задержалась в коридоре, поправляя фитиль свечи. Миссис Ли скрылась в спальне. Мисс Карсуолл повернулась ко мне.
— Жаль, что вас не было на балу. Конечно, это обычное деревенское собрание, на котором полно торговцев и фермерских женушек, но довольно миленько. — Она понизила голос: — Но было бы еще лучше, если бы там присутствовали вы.
Я поклонился, не сводя с нее глаз, — то, что я видел, не могло не восхищать.
Мисс Карсуолл несколько секунд пристально всматривалась в мое лицо, а потом взяла свечу и собралась было уходить, но вдруг остановилась.
— Не могли бы вы кое-что для меня сделать, сэр?
— Конечно.
— Я хотела бы провести один эксперимент. Когда придете к себе, встаньте, пожалуйста, у окна и выгляньте наружу.
— Как вам угодно. Могу ли я поинтересоваться зачем?
— Нет, сэр, не можете, — она обезоружила меня своей улыбкой. — Это ненаучный подход, я вам ничего не скажу, иначе нарушится чистота эксперимента. А мы, естествоиспытатели, всячески стараемся избегать подобного исхода.
Вскоре я остался в одиночестве и петлял по лабиринту коридоров и лестниц. Старый дом был полон звуков, по дороге мне встретились несколько слуг, спешащих по своим делам.
Наконец я преодолел последний лестничный пролет и оказался у дверей своей комнаты. В ней было почти так же холодно, как в леднике в Монкшилл-парк. Я устал физически, но мой разум, взбудораженный событиями прошедшего вечера, никак не мог угомониться. Я накинул пальто и нащупал в саквояже пачку сигар. С трудом открыв оконную раму, утепленную старыми газетами, я оперся о подоконник и затянулся сладким успокаивающим дымом.
Крыши домов блестели серебром и белизной. Где-то вдали часы на ратуше пробили половину второго, им вторили другие, выпавший снег слегка заглушал звук колоколов. В моей голове кружился хоровод образов — также медленно, как снежинки, все еще падавшие с неба.
Разумеется, я увидел мисс Карсуолл с ее многообещающей улыбкой, прекрасное и серьезное лицо миссис Франт, освещенное подрагивающим огоньком свечи и оранжевым пламенем, пляшущим в камине. Миссис Джонсон, свернувшуюся клубочком на мостовой, и какого-то типа, перебегающего дорогу. Затем, вспомнив о более отдаленных событиях минувших дней, я увидел лицо человека в окне Грандж-Коттеджа, высохший желтый палец, найденный мною в сумке, и обезображенное тело на Веллингтон-террас.
К хороводу присоединились Дэнси и мистер Роуселл, и я задумался о причинах их теплого отношения ко мне. Одна из самых странных черт привязанности — то, что зачастую объект привязанности менее всего ее заслуживает. Передо мною мелькнули лица мальчиков, столь схожих внешне, одинаково утонченных и ранимых, но такие разных по характеру. Я познакомился с маленьким американцем в свой первый приезд в Сток-Ньюингтон, в тот день, когда впервые увидел Софию Франт, и он, пусть и неосознанно, во многом явился причиной всех последующих событий. Это из-за него в мою жизнь вошел Дэвид По, а без Дэвида По я не оказался бы втянутым в дела Карсуоллов и Франтов.
Я чувствовал смутную тревогу, тонким слоем выстилающую мой разум. Это ощущение казалось знакомым. И когда сигара укоротилась еще на полдюйма, я поймал, словно бабочку на булавку, невнятное ощущение: да, именно это я переживал перед Ватерлоо — предчувствие беды, неумолимо надвигающейся катастрофы.
