Фридрих Незнанский - Первая версия
В довершение ко всему я вспомнил идиотский анекдот, когда-то рассказанный дядей Степой. Необыкновенно изящный анекдот. Я нашел, кажется, самое подходящее место, чтобы насладиться его фабулой. Анекдот вот какой: звонок в дверь, муж открывает. Молодой человек, стоя в дверях, говорит: «здравствуйте, я душитель женщин из Бостона». Муж оборачивается и кричит в глубину квартиры: «Милочка! К тебе пришли...»
Но я был пока не в состоянии ни оправдываться, ни объяснять причины своего поведения. Я хохотал, и слезы текли по моему лицу — ведь я-то знал-, что сыграл роль мужа, позволив душителю из Бостона спокойно выполнить свое черное дело. Но что я мог поделать?
Потом я снова вырубился. Очнулся на краткий миг в машине на заднем сиденье между двумя дюжими мужиками в гражданском.
— Куда мы? — выдавил я из себя.
Мой собственный голос напоминал ультразвуковой писк летучей мыши.
— В Лефортово, голубь мой. Там придешь в себя.
...Окончательно в себя я пришел, видимо, только поздно ночью в одиночной тюремной камере. Чего-чего, а времени поразмышлять у меня пока было достаточно.
Неужели эти гады не могли подставить меня как-нибудь по-другому? И не убивать бедную девочку... Я буквально был готов биться головой о каменные стены камеры.
Почему я не мог предусмотреть подобного исхода? Похоже, те, кто это сделал, были, с одной стороны, заинтересованы устроить провокацию против меня, с другой — устранить Баби Спир.
Вряд ли они пошли на убийство американки только для того, чтобы подставить меня. Гораздо
легче было подсунуть мне в квартиру какой-нибудь наркотик и взять с поличным. Тем более что это их испытанный метод.
Кроме как на спецслужбу, мне не на кого было грешить. К тому же Лефортово — это их исконная вотчина. Иначе меня отвезли бы в Бутырку...
Но зачем же они ее-то убили? Значит, она им тоже мешала. И тут меня озарило — дневник! Они приходила за ним. И Баби убили потому, что она знала, о чем говорится в этом дневнике. А в дневнике говорится о Кларке. Что же он за тип такой, что и наши, и американцы так боятся, что мы что-то раскопаем?
Баби сказала, что тайна Кларка — в его родном городе. Ну ладно, об этом потом...
Так. Что мы имеем на сегодняшний день? Точнее, ночь. Баби убита. Мне шьют дело. Надеюсь, что Меркулов уже в курсе, что я здесь.
До утра меня, похоже, никуда не вызовут. К тому же у них что-то не клеится, иначе меня бы уже допрашивали. Сразу, тепленького.
И вновь получается, что вопросов у меня почему-то гораздо больше, чем ответов. Интересно почему.
Так, значит, мне подсунули в карман обрывок веревки, доллары и кредитную карточку. С карточкой они явно перемудрили — как же по именной карточке можно получать деньги? К тому же как они мне объяснят, почему я мирно заснул, совершив тяжкое преступление и вдобавок грабеж? Видимо, они плохо подготовились к этой операции, времени, что ли, мало было?
А почему, спрашивается, у них было мало времени? Если они за мной следили? А если не следили, то как узнали о моей сегодняшней встрече?
И тут в мои размышления вклинился разъяренный мой маленький внутренний Турецкий. Давно я не видел его в столь бурных чувствах.
«А ты больше перед бабами выпендривайся, старый козел!» — шипел он, брызгая от бессильной ярости слюной.
Стой! А при чем здесь бабы?
А при том, что кроме них и Кости Меркулова, никто и слыхом не слыхивал, что ты собираешься на встречу с Баби Спир. Ты можешь, конечно, подозревать, что наводчик Меркулов собственной персоной. Но это столь же похоже на правду, сколь следователь Турецкий на Брижит Бардо.
На Брижит Бардо я походил менее всего на свете. Особенно сейчас, когда моя голова продолжала раскалываться на множество кусков, каждый из которых по отдельности причинял мне невыносимую боль.
Насчет дневника Спира можно было не сомневаться и не проверять. Я был уверен на двести процентов, что к приходу милиции его в комнате уже не было.
Как я ни крутил вокруг да около, но мне все равно пришлось вернуться мыслями к двум женщинам, которым я по дурости растрепал о своей встрече.
Марина еще сказала при прощании: только не провались. Неужели она сразу бросилась стучать, еще лежа в неостывшей от нашей любви постели?
А Люба? Что говорила Люба? Она как-то не стала акцентировать на моем свидании внимания, наоборот, перевела разговор и рассказала смешную историю, как девочки балетного училища, влюбившись в мальчика, срезали в раздевалке пуговицу с его пальто и носили как талисман на веревочке, чтобы ближе к сердцу.
Так кто же: Люба или Марина? Мне грозила опасность заблудиться в двух соснах. Хотя можно ли это считать опасностью после того, что сегодня произошло?
Существовала и иная, более приятная вероятность, что они просто все идиоты. Если этим делом занимались типы, подобные тем украинским гэбэшникам, одному из которых я так славно прищемил нос, то я не удивлюсь, что это они просто плохо сработали. У них было полно времени, чтобы дневник элементарно выкрасть, а Баби срочно выпереть из страны, найдя какой-нибудь невинный «компромат» на нее. Ну, наконец, могли подбросить свою вечную палочку-выручалочку — наркотики.
Ладно, надо думать о деле. Бедной девочке я уже ничем не помогу, но должен, во-первых, отомстить за нее во что бы то ни стало, найдя ее убийцу и того, кто его направил. А во-вторых, я опять же должен раскопать эту историю с этим самым Норманом Кларком, сама смерть которого начинает вызывать какую-то эпидемию смертей вокруг себя. Я был уже почти уверен, что смерть и Дэвида Ричмонда, и Ольги Лебедевой, и, естественно, Баби Спир, все эти насильственные смерти так или иначе связаны с этим высокопоставленным американцем.
Так, значит, еще раз: Баби успела только сказать, что ниточка тайны Кларка тянется из его родного города. Значит, надо срочно лететь в Америку.
Хорошо сказать — лететь в Америку, да еще и срочно, сидя в лефортовской одиночке. Во всяком случае, история не донесла до нас ни единого факта побега отсюда. Но даже если бы это и было возможно, хорош бы я был — следователь по особо важным делам Прокуратуры России сбежал из Лефортовской тюрьмы, скрывшись от правосудия. Вот заголовочек-то для первых полос газет!
Особенно импозантно я выглядел бы в аэропорту, предъявив паспортному контролю обрывок веревки вместо выездных документов. К тому же даже этот несчастный клочок у меня изъяли.
Ну, в общем, дело мое шито гнилыми нитками. Но возможно, даже скорее всего, они и не рассчитывают всерьез меня засадить. Им просто необходимо выиграть время. Похоже, мы действительно на верном пути в этом расследовании, раз и русские и американцы прилагают столько усилий и обаяния, чтобы объяснить мне, что этим делом заниматься не надо.
Я понял, что необходимо хотя бы немного поспать, потому что завтра в любом случае будет тяжелый день. Либо мне придется отвечать на вопросы следователя, либо Меркулов вытащит меня отсюда, и надо будет работать.
Уже проваливаясь в сон, я подумал: надо скорее добраться до родного городишка Кларка, не то к моему приезду я застану там уже только покойников. Которые, как известно, умеют хорошо хранить самые тайные тайны.
Глава восьмая НАСЛЕДСТВО БЕРИИ
4 августа 1994 года
Я заблудился в лабиринте. Похоже, что этот лабиринт находился под землей. На меня как бы давила огромная и тяжелая масса земли. Дышать было тяжело.
Сквозь сумеречный свет, непонятно откуда идущий, я увидел, как что-то темное и крылатое летело мне прямо в лицо... Я едва успел увернуться от омерзительной летучей мыши, своими большими круглыми глазами она мгновенно глянула в глубину моих глаз. Пронзительный холод сковывал меня. Это самое страшное сочетание для человеческого организма — духота и холод одновременно.
Вдалеке показалась еще одна мышь, за ней еще и еще одна... Я едва успевал уворачиваться, но теплее не становилось. Мыши били меня по лицу крыльями, но боли я не чувствовал. Наверное, от холода.
Я понял, что если не хочу замерзнуть окончательно, то должен немедленно продвигаться туда, вперед, к источнику света. Ноги не слушались меня, каждый шаг давался с чудовищным трудом, будто бы я шел по глубокому сыпучему песку.
Вдруг я увидел бредущих мне навстречу двух женщин. Они шли, взявшись за руки. Мне очень не хотелось встречаться с ними, но путь был один. И разминуться было невозможно.
Это были Марина и Люба. Подойдя ближе и заметив меня, они тотчас же растворились в пространстве. Я не удивился этому — я был рад.
Свет становился все ярче, но все же не напоминал солнечный, лунный, белый и бесстрастный. Наконец возникли звуки. Я слышал шуршание песка (все-таки шел я, оказывается, именно по песку), тонкий свист, отдаленно напоминающий плач ребенка. В конце концов раздался металлический скрежет, будто ветер раскачивал отставший от крыши железный лист...
