Рейчел Эббот - Только невинные
– Ну что ты волнуешься? Включи разум. Это все мелочи, не позволяй им вывести себя из равновесия. Эти парики мог взять кто угодно. Если уж на то пошло, даже миссис Беннет, чтобы, например, продать на барахолке. Да к тому же, если старая ведьма их носила и заказывала новые, логично будет предположить, что какие-то приходили в негодность и их выкидывали. Два пропавших парика еще ничего не означают.
– Может быть, и не означают. Но ты считаешь, полиция будет думать так же?
Лора искренне не понимала, почему париков оказалось только три, и это действительно выводило ее из равновесия.
Некоторое время они просидели молча. Наконец Лора решительно встала и отодвинула коробку ногой:
– Ну ладно. Вот что я собираюсь сказать – и надеюсь, он мне поверит. Когда Алекса была маленькой, мы с ней играли в переодевания. Дурачились. И использовали один из париков. Она, разумеется, была слишком мала и вряд ли это помнит. Я скажу, что понятия не имею, куда он потом делся. Так. Это объяснит один. А что касается второго, то я вроде бы припоминаю, что мать Хьюго похоронили в парике – так он мне говорил. Таким образом получается два, а остальные три на месте. Как ты думаешь, звучит правдоподобно? – Лора с надеждой посмотрела на Имоджен.
– Отлично. Надеюсь, после этого прекрасный инспектор сбавит обороты. Хотя, честно говоря, я не вполне понимаю, зачем ты вообще считаешь нужным это объяснять. – Имоджен тоже встала.
Однако Лора прекрасно знала, что придуманная для полиции история не решит эту загадку. Париков должно было быть больше, и она понятия не имела, почему в коробке оказалось только три.
Теперь нужно было сообщить Имоджен еще одну дурную новость.
– Погоди, Имо, не спеши. Есть еще одна проблема. Том хочет, чтобы я рассказала ему о своей болезни – что конкретно со мной случилось и почему меня заперли так надолго. Как ты думаешь, что мне ему сказать?
Имоджен пожала плечами:
– Ты вовсе не должна об этом рассказывать. Ты там была и этого не скрываешь, а почему там оказалась – их не касается.
– Но он же не дурак. Он захочет узнать, что такого страшного со мной случилось, что привело к психбольнице.
Лора полагала, что приготовилась к подобным вопросам, но она была не готова к Тому Дугласу и его способности буквально пролезать ей под кожу.
– Может быть, просто сказать ему правду?
Лора схватилась за голову. Это было самое глупое предложение, которое она слышала от Имоджен за всю свою жизнь.
– Что? Да ты что, совсем сошла с ума? Что я, потвоему, должна сказать? Видите ли, Том, мой муж подсыпал мне рогипнол, но я сообразила, что к чему, и не допила свое вино в тот вечер. Поэтому я застукала его, когда он играл в свои мерзкие игры, и высказала ему прямо в лицо, что о нем думаю. И за это он упрятал меня на два года в психушку.
– Господи, Лора, о чем ты говоришь? Рогипнол? Я думала, мы закрыли эту тему.
– Я давно поняла, что тогда он действительно опоил тебя этой гадостью. Но я еще долго не догадывалась, что со мной он регулярно делает то же самое. – Лора удивленно взглянула на Имоджен. – Разве ты не прочитала это в письмах?
Имоджен опустила голову:
– Пока нет. Извини, я не смогла прочитать их все сразу. Я знаю, ты сама этого хотела, но все равно – у меня такое ощущение, будто я за тобой подглядываю.
– Я тоже понимаю, что, может быть, требую от тебя слишком многого. Сначала я не хотела, чтобы ты это читала, но теперь мне это просто необходимо. Иди, Имоджен. Иди и прочитай. Не знаю, сумею ли я рассказать тебе все, глядя в глаза. Тому я точно ни в чем не признаюсь. Прочитай следующее письмо, а я подожду тебя здесь.
Лора снова села и закрыла лицо ладонями. Она вдруг вспомнила, что забыла сказать Имоджен про Бекки и про то, что та слышала их утренний разговор. Но почему-то теперь это казалось ей не таким уж и важным – воспоминания накрыли ее с головой.
Март 2004 года
Дорогая Имоджен,
я собираюсь снова начать писать тебе письма, хотя не могу с тобой ни видеться, ни говорить. Так мне легче представить себе, что жизнь вполне нормальна. Я бросила эту затею несколько лет назад, потому что мне – честно – нечего было тебе рассказать. Каждый день был похож на предыдущий. Меня радовала одна только Алекса. Я так люблю эту девочку! И я совсем не знаю, как ей помочь. От ее матери, конечно, нет никакого толку. Но что это я?.. Я как будто заговариваюсь. Может быть, они и правы. Может быть, я правда сумасшедшая.
Видишь ли, я сейчас в психушке. О, разумеется, они называют это покрасивее – закрытая лечебница для людей с психическими расстройствами. И упрятал меня сюда Хьюго. Для него это был единственный способ скрыть свои мерзкие поступки. Теперь все, что бы я ни сказала, отнесут на счет моей болезни. Ублюдок!
Не знаю, найду ли я в себе силы описать, как сюда попала, но я попытаюсь. Я здесь уже несколько месяцев, и все равно произошедшее никак не укладывается у меня в голове. Поэтому я и пишу тебе снова – может быть, это поможет.
Наверное, мне следует начать с самого начала и постепенно продвигаться к сути. Надеюсь, пока пишу, я наберусь храбрости, чтобы озвучить самое главное. Не хочу описывать все годы, прошедшие между моим сегодняшним письмом и последним, потому что, как я уже сказала, ничего нового в моей жизни не происходило. Внешне все было благополучно; но на самом деле благополучием в нашей семье и не пахло. Впрочем, не было ни одного скандала, ни одного грубого слова, потому что к тому времени я уже всегда поступала так, как мне говорили.
Хьюго немного ошибся. Он подумал, что, заперев в психушку, сделает меня еще более послушной. Но о-о-о… как он не прав!
Я здесь из-за того, что кое-что о нем узнала. А началось все с бокала вина, который я не выпила. Я заметила, что каждый день просыпаюсь с тяжелой головой и буквально не могу разлепить глаза, и подумала, что пью слишком много вина. Но когда Хьюго, как обычно, налил мне большой бокал, я не смогла отказаться. Он мог бы принять это как личное оскорбление – недовольство его выбором и все такое, и тогда о спокойном ужине можно было бы забыть. Он бы непременно нашел какой-нибудь способ наказать меня за проявленное неуважение, поэтому я просто решила не пить много. Во время первого блюда я едва пригубила свой бокал. Когда я встала, чтобы отнести тарелки на кухню, он, конечно, это заметил.
– Я вижу, ты не пьешь вино, Лора. В чем дело? Оно пришлось тебе не по вкусу? Тебе не нравится мой выбор?
– Нет, Хьюго, вино великолепное, как всегда. Я возьму бокал с собой на кухню – мне нужно разложить на блюде рыбу и добавить кое-какие последние штрихи. Все будет готово через минуту или две.
К тому времени я уже усвоила эту особую, угодливую манеру разговора. Хьюго ее обожал.
Мне, правда, совсем не хотелось пить, поэтому я вылила вино в раковину и вместо этого налила в бокал воды пополам с яблочным соком, чтобы было похоже по цвету. Довольно отвратительная смесь, но все лучше, чем вино, подумала я.
После ужина я заметила, что Хьюго поглядывает на меня особенно внимательно. Слишком внимательно. Наверное, я веду себя не так, как всегда, поняла я. Ну конечно! Обычно к этому часу я уже начинала клевать носом. Хьюго всегда предлагал мне отправиться спать пораньше, и я засыпала, как только добиралась до кровати. Как раз в этот момент меня и осенило, что дело нечисто – один бокал вина, хотя и большой, никак не мог довести меня до такого состояния. Разница между мной до вина и после была поразительной. Он мне что-то дает! Подсыпает или подливает в вино. Подонок! Но зачем? Этого я понять не могла. Под воздействием снотворного я никак не могла участвовать в его маленьких играх. Кстати, эти случаи становились все реже и реже, и я была неимоверно этому рада. Видимо, Хьюго не нравился мой недостаток энтузиазма.
Я сделала вид, что зеваю.
– Наверное, я пойду спать. Ты не возражаешь?
– Конечно нет. Иди. Спокойной ночи и желаю тебе хорошо выспаться. – Хьюго улыбнулся, но его глаза оставались холодными.
Конечно же я не смогла уснуть. Я ворочалась в постели часа два, а потом вдруг услышала этот звук. В этом доме такое можно было услышать нечасто, и, кажется, звук шел из соседней комнаты. Я прислушалась. Совершенно точно – это был смех! Приглушенный, но несомненно смех. Что там происходит? Может быть, Хьюго слушает радио? В доме были толстые стены, но я различила низкий мужской голос и высокий переливчатый смех, как будто серебряный колокольчик.
Я набросила на себя махровый халат, туго завязала пояс, открыла дверь и вышла в коридор. В тот момент я уже почти жалела, что не выпила тот бокал вина. На мгновение я нерешительно застыла перед дверью, и у меня больно сжалось сердце. Я знала, что не хочу видеть происходящего за дверью, потому что это будет иметь необратимые последствия и моя жизнь уже никогда не будет прежней, и в то же время понимала, что не могу этого игнорировать. Я осторожно повернула ручку и открыла дверь.
