Наталья Александрова - Завещание алхимика
Человек перед мольбертом держал в руках палитру и кисть и быстрыми, нервными движениями наносил на холст мазки краски.
Сделав несколько мазков, он отскочил в сторону, вгляделся в холст и взмахнул рукой:
– Не то! Все не то! Я не могу воплотиться! Я должен, должен стать самим собой! Уроборос мне поможет…
Он снова бросился к мольберту и заработал.
Старыгина он явно не замечал.
Дмитрий Алексеевич, стараясь не шуметь, приблизился. Он взглянул через плечо художника на холст.
Та же композиция – сквер перед Александринским театром, памятник Екатерине Великой, а вокруг его постамента обернулась огромная отвратительная личинка…
Но эта картина была похожа на те холсты, что висели на стенах, как ученические подделки похожи на шедевры мастеров или как неумелая пародия похожа на блестящий оригинал. В ней не было ни выразительной точности тех картин, ни, что гораздо важнее, их ужасного, отвратительного обаяния. Эта картина никого не могла напугать, ни у кого не могла вызвать настоящего отвращения.
– Не то, не то! – воскликнул художник и отступил, едва не сбив Старыгина с ног.
Только теперь он заметил его и оглянулся.
– Ты здесь?! – воскликнул он, полоснув Старыгина полным ненависти взглядом. – Выследил меня?! Я знал, что тебя нужно убить! Это она, она не захотела!
Старыгин вглядывался в это лицо.
Теперь в нем почти ничего не осталось от Лидии.
Жесткий рот, узкие бледные губы, колючий взгляд темно-лиловых глаз… только в уголках рта еще таилось что-то мягкое, женственное…
– Лидия! – воскликнул Старыгин в последней надежде разбудить это исчезающее, тающее существо. – Лидия, не уходи!
И лицо художника снова переменилось. Глаза посветлели, наполнившись морской зеленью, рот страдальчески скривился, и мягкий, женский, измученный голос проговорил:
– Зачем ты сюда пришел? Уходи! Уходи скорее! Скоро меня не станет… он… Вадим… вернется, займет мое место… он нашел уроборос, и теперь превращение произойдет… уходи скорее!
– Но я хочу спасти тебя! – Старыгин протянул к Лидии руки. – Хочу помочь тебе! Еще можно что-то сделать…
– Поздно! – Лидия помотала головой. – Здесь, в этом убежище, среди своих картин, он гораздо сильнее… особенно теперь, когда он нашел уроборос… он всегда хотел его заполучить… Тогда, много лет назад, когда он понял, что Яков Романович, тот старик, что жил в доме на Кирочной, – хранитель уробороса, Вадим пытался уговорить его отдать талисман. Но старик отказался. Тогда Вадим убил старика, предварительно обеспечив себе алиби, но не успел найти талисман. А потом в комнату Якова Романовича въехали другие люди, Вадим не мог туда попасть…
Лидия перевела дыхание. Ее вдруг забила мучительная судорога, лицо снова стало меняться, но невероятным усилием воли Лидия задержала эту перемену и продолжила, задыхаясь:
– Потом… потом Вадим хотел вернуться сюда… он ехал вместе со мной в машине и попал в аварию. Он погиб, но часть его души выжила во мне и сейчас пытается вернуться, чтобы использовать все могущества уробороса. Так что уходи, уходи, пока не поздно!
По телу Лидии снова пробежала судорога, лицо начало каменеть, в глазах загорелся темный предгрозовой огонь.
– Никуда ты не уйдешь! – проговорил холодный мужской голос. – Ты слишком много узнал!
Сильная худая рука метнулась к кувшину с кистями, выхватила оттуда мастихин – нож для разравнивания краски – и замахнулась…
Старыгин отскочил в сторону, схватил старый холст на подрамнике, чтобы отбить удар.
Однако с его противником происходило что-то непонятное: его била непрерывная судорога, лицо то и дело менялось… в нем снова проступили черты Лидии, и женский голос страдальчески выкрикнул:
– Уходи скорее! Беги! Я долго не смогу…
И тут же она бросилась к двери и выскочила из мастерской.
Старыгин бросился следом.
Тонкая фигура неслась по покатой крыше, делая огромные прыжки. Вот она пробежала по самому краю, загремела водосточным желобом…
Старыгин почти нагнал ее, протянул руку, чтобы схватить… и оба они сорвались с края крыши в бездонную пропасть двора.
В последний момент Старыгин успел схватиться за край желоба и висел на нем, опасно раскачиваясь.
Скосив глаза вниз, он увидел страшно далеко под собой мостовую, и на ней – нелепо разметавшуюся фигуру – то ли мужскую, то ли женскую.
Железный желоб начал с мучительным скрипом гнуться. Еще немного, подумал Старыгин, и он полетит туда же, и его тело распластается на асфальте рядом с телом Лидии…
Вдруг над его головой загремели тяжелые шаги, над ним появились два лица – мужское, с цепким рысьим взглядом, и женское, с красными простуженными глазами и распухшим носом.
– Александра… Павловна… – пропыхтел Старыгин. – Как же я рад вас видеть…
– Не могу сказать того же, – отозвалась Ленская. – Держитесь, сейчас мы вас вытащим. Объяснить все вам придется, но попозже…
– Старыгин, к вам пришли! – В дверь палаты заглянула дежурная медсестра.
Дмитрий Алексеевич поднял глаза от книги и поудобнее пристроил ногу в гипсе. Затем заложил книгу вместо закладки фотографией кота Василия на пленэре, застегнул ворот шерстяной клетчатой рубашки и пригладил волосы.
– Опять к нему посетители! – сосед по палате Павел Егорыч недовольно хрюкнул. – Ну что за нашествие на нашу голову!
– Это по работе, Павел Егорыч, – извинительно улыбнулся Старыгин, он по мере сил пытался задобрить ворчливого старика. Третий сосед все время спал, с головой закрывшись одеялом, причем ночью ужасно храпел, а днем вел себя тихо.
В эту больницу привезли три недели назад Старыгина на «Скорой помощи». Выяснилось, что он сломал ногу и два ребра, а также получил легкое сотрясение мозга еще в квартире на Кирочной.
Вошла Вера, поздоровалась громко со всеми, причем Павел Егорыч демонстративно не ответил, отвернувшись к стене. Июль выдался холодный и дождливый, у Веры на отросших волосах серебрились мелкие капельки.
Она выложила в тумбочку яблоки и пачку хорошего чая, вымела крошки от печенья, сообщая Старыгину все новости.
– Видела Татьяну из отдела рукописей, она привет вам передавала и еще вот это… – Вера оглянулась по сторонам и вытащила из сумки перевязанный белой бумагой сверток.
– Это дневник одного из приближенных герцога Мекленбургского, Татьяна говорит, что вам будет интересно его прочитать.
– Вера, неужели вы решились вынести из Эрмитажа единицу хранения? – ужаснулся Старыгин. – Это преступление!
– Да ладно! – Вера махнула рукой. – Я же завтра его на место верну!
Дневник представлял собой аккуратно сшитую книжку со старинной чуть желтоватой бумагой в переплете из телячьей кожи.
На титульном листе отчетливыми, чуть наклонными буквами было выведено по латыни:
«Наиболее интересные события и удивительные случаи, имевшие быть в герцогстве Мекленбургском, записанные дворянином Николаусом фон Нитхардтом».
Далее следовали десятка полтора листов, безнадежно испорченных плесенью. Перелистав эти страницы, Старыгин добрался до сохранившейся части дневника. Начиналась она со следующих слов:
«…после смерти старого герцога его фаворитка, австриячка по имени Луиза, не прождав даже обычного срока, положенного на траур, сошлась с неким беспутным итальянцем по имени Луиджи. Тот Луиджи называл себя то графом, то маркизом, а на деле был беглым аптекарским подмастерьем, весьма смазливым на лицо, но вороватым и бесчестным.
А надо сказать, что австриячка Луиза было в то время чрезвычайно хороша собой, хотя и не первой молодости, и многие достойные горожане намеревались посвататься к ней, едва минует обыкновенный срок траура. Но тут Луиза сошлась с тем итальянцем, невзирая на все предостережения и упреки и вызвав тем в столице и во всем герцогстве многие пересуды и осуждения.
Вскоре после этого случилась с той Луизой некая болезнь, или не болезнь, а поразил ее гнев господний за все ее злые дела, только та Луиза в одночасье подурнела лицом, как будто разом состарилась лет на двадцать. В то же время упомянутый итальянец Луиджи необыкновенно разбогател. Стал он вести жизнь, не подобающую простолюдину – завел себе золоченую карету, и богатый дом, не уступающий роскошью герцогскому дворцу, и множество слуг. Едва не каждый день устраивал он в своем доме пиры и увеселения, на которые приглашал знатных господ. Разбогатевши, он вытолкал взашей австриячку Луизу, каковая Луиза несколько тронулась умом и стала говорить на всех углах, что тот Луиджи украл у нее некий магический талисман и вместе с тем талисманом похитил ее молодость и красоту, и что от того бесовского талисмана происходит все его удивительное богатство.
Скоро нечестивые разговоры те дошли до почтенного каноника отца Сильвестра, мужа мудрого и благочестивого, который твердо стоял в нашем герцогстве на страже благочестия и морали.
