Стивен Хантер - Точка зеро
– Но, предположим, у Аллаха расписано, что ты будешь трудиться бесправным слугой до тех пор, пока не потеряешь привлекательность и у тебя не сгниют все зубы. Тогда твой господин выставит тебя на улицу, поскольку ты будешь внушать ему отвращение. Ты станешь жалким кабульским нищим и умрешь от холода в грязи и дерьме убогого закоулка.
– Я… я не думал об этом, повелитель. Но если такова воля Аллаха, значит, именно такую жизнь я проживу.
– Вы, молодежь, полагаете, что в конце каждого пути ждет слава. Однако большинство путей заканчивается лишь нищетой и забвением.
– Как скажете, мой повелитель.
– То есть, если бы тебе предоставили возможность, ты бы избрал славу, так?
– Конечно, повелитель.
– А что, если в славе будет также и смерть?
– Смерть – это ничто, повелитель.
– Это ты ничто. Я не хочу тебя унизить – в конце концов, это Запад, здесь человек не унижает человека, – однако это правда, ведь так? Ты действительно ничто. Ты живешь для того, чтобы приносить мне таблетки, смывать за мной в туалете, подметать мои состриженные ногти, следить за тем, чтобы мое нижнее белье вовремя отдавали в прачечную. Не слишком завидная жизнь, так что расстаться с ней ради славы будет совсем легко, правда?
Красивое лицо юноши исказилось от боли. Ему хотелось ублажить господина, однако он не мог точно сказать, как этого добиться. И еще он боялся совершить ошибку. Юноша промолчал, но вид у него был такой, будто он согрешил.
– А теперь, напротив, возьмем меня, – продолжал Зарси. – Я благороден, одарен красотой, умом, богатством, храбростью, поклонением миллионов. Что мне выбрать – славу и преждевременную смерть или банальное, но уютное прозябание в моральной убогости? Мне терять гораздо больше, чем тебе.
– Уверен, вы выберете славу, повелитель. Вы герой, лев, истинно верующий. Вы сделаете правильный выбор.
Пожилой политик вздохнул.
«Правильный выбор». Молодые уста произнесли это так легко… В этом возрасте все известно и очевидно. Никаких сомнений нет. Однако для великого человека избыток ума и опыта превращал «правильный выбор» в запутанный лабиринт, пробраться через который можно с большим трудом. То есть «правильный выбор» не всегда очевиден.
– Вот, – сказал Зарси, – пойдем со мной.
Он подвел юношу к бюро, на котором плавно качалось из стороны в сторону около сотни часов.
– У тебя есть часы?
– Да, повелитель.
– Дай взглянуть.
Парень снял с руки довольно невыразительные простенькие «Сейко» с убогим кварцевым механизмом, который был изготовлен за гроши в Швейцарии на огромном унылом заводе, полном рабочих из Турции, переправлен в Японию, установлен в неуклюжий корпус из штампованного металла и низкосортной пластмассы, после чего к готовым часам прикрепила тонкий кожаный ремешок иммигрантка-кореянка, получающая двадцать четыре цента в час, из которых тринадцать она должна отсылать родителям в Корею.
– Ха! – презрительно промолвил великий человек. – Это подытоживает твое ничтожество.
Швырнув «Сейко» в мусорную корзину, он обернулся и выбрал двое часов.
Одними были массивные «Фортис» с кожаным ремешком, точный хронограф; судя по рекламе, любимые часы российских космонавтов. Они стоили две тысячи семьсот долларов, и ими можно забивать гвозди или закреплять бомбы на корпуса подводных лодок в Севастополе, и они все равно не ушли бы ни на секунду.
Вторыми часами были «Поль Гербер». Гербер собирал двенадцать часов в год собственными руками. В готовом виде они выглядели еще неказистее, чем «Сейко», но только они показывали фазы луны, дату, число, время в Буэнос-Айресе, Каире или Лондоне, время наступления следующего солнечного и лунного затмения, и все это с абсолютной точностью на ближайшие сто двадцать восемь лет – если только, разумеется, часы будут непрерывно идти все это время. Очередь желающих приобрести такие часы растянулась на пятнадцать лет, и стоили они за сто тысяч долларов.
Одни часы выглядели блистательными, сексуальными, быстрыми, холеными; другие – скромными, невероятно сложными, симфония колесиков, шестеренок, осей и камней. Они отображали пределы человеческой мысли применительно к механизму размером меньше одного квадратного дюйма, однако оставались непроницаемыми для тех, кто не мог оценить их утонченность. Их создатель, сам того не ведая, подчинил свой разум суровым требованиям шариата, и это позволило ему создать нечто абсолютное, непостижимое, окончательное, неприступное, неоспоримое.
– Ну же, выбирай. Какие тебе больше нравятся? И те и другие одинаково прекрасны, но ты должен сделать выбор.
Парень указал на большой хронограф.
– Ну конечно. Этого я и опасался, – сказал Зарси. – Ты предпочел красоту надежности. В этом вся проблема. Ну, хорошо, на, забирай, часы твои; но только не хвались ими перед другими слугами, а то они будут тебе завидовать.
Парень взял часы.
– Ну а теперь иди и наслаждайся своей новой игрушкой.
Слуга поспешно удалился, и Зарси остался наедине с часами и судьбой.
Парень помог ему сделать окончательный выбор.Гостиница «Мариотт-резиденс»,
бульвар Уилсон,
Росслин, штат Вирджиния,
01.30
Наконец раздался звонок. Казалось, Свэггер не отрываясь смотрел на аппарат-«раскладушку» несколько часов. Он явственно представлял себе, как молодой снайпер Крус, раненный, истекает кровью в придорожной канаве и теряет сознание, и найдут его только через несколько недель мусорщики из числа заключенных.Свэггер поспешно раскрыл телефон.
– Ты где?
– Так я тебе и сказал, черт побери. Всякий раз, когда ты приходишь, следом появляется команда убийц. Мне повезло, что я остался в живых.
– Ты ранен?
– Нет. Ободрался, порезался, весь в синяках, зол как черт, но ублюдки не довели дело до конца и даже не начали его.
– Отлично, рад это слышать. А теперь вот что…
– Подожди, черт побери. Кто ты такой, твою мать? Ты повсюду водишь за собой «хвост»! Ты тупой, небрежный, неряшливый или тебе просто дьявольски не везет? А может быть, ты лучший в мире лжец и предатель? Ты сможешь посмотреть мне прямо в глаза и солгать? Как тебе удалось продержаться так долго, если ты такой идиот?
– Ответ на все твои вопросы один: нет. Я не лжец, не предатель. Просто потрепанный бывший снайпер с дырами повсюду, как головка сыра. За мной не следили. Я проверял. Дисциплину знаю. Никого за мной не было – по крайней мере, в зоне видимости. Вообще никогда никого, черт возьми! Я могу предположить только то, что эти люди пользуются спутниками.
– О, просто прекрасно! Значит, это не может быть ЦРУ, ведь так? Наверное, это спутник компании «Пепсико», или теперь у «Макдоналдса» появились свои орбитальные пташки?
– Я никогда не говорил, что Управление тут не замешано. Очевидно, что по полной. Но теперь мы это знаем и можем использовать спутники против своих врагов. Быть может, передатчик установлен в моей машине, только так это и можно устроить. Завтра же я возьму напрокат новую, для полной уверенности.
Похоже, это несколько успокоило Круса.
– Послушай, пришла пора тебе сдаться, – продолжил Боб. – Мы отправимся со всеми нашими подозрениями и наводками к большому человеку, и он заставит Управление признаться кое в каких поступках и оказать нам содействие. Если был нарушен закон – то есть если кто-то из Управления взял на мушку тебя или других морпехов, – этот вопрос будет решен. Но все упирается в то, что ты должен объявиться, дать показания, присоединиться к команде, следуя четким правилам. Ты не можешь и дальше действовать в одиночку, скрываясь. Неуправляемый одиночка вселяет во всех ужас, а когда этим людям страшно, они отвечают насилием.
– Я сдамся, и на месте еще одного здания останется только воронка.
– Крус, этого не случится. Я говорю от имени Бюро. Да, я там не главная шишка, но меня поддержит Ник Мемфис, и сам директор…
– Директор вешал тебе лапшу на уши! Неужели ты не понял? Приятель, он просто трепался; стоит тебе привести меня, и все его обещания испарятся. И те, кто так активно поддерживает Зарси, добьются цели. Возможно, у них благородные цели, однако гарантировать это никто не может, тут чистая лотерея. Так что не исключено и обратное.
– И все-таки ты подумай, – настаивал Боб. Ему стало важно вытащить Круса из передряги. Он не хотел потерять этого парня. – Не предпринимай никаких шагов. Завтра переберись на новое место. Деньги тебе нужны? Я могу дать. Надеюсь, смогу убедить начальство, и ты не получишь срок. Похоже, никто не привязал тебя к перестрелке в Балтиморе, потому что я никому не говорил, что ты работаешь на мойке. Это бесспорная самооборона, никто посторонний не пострадал, так что, полагаю, здесь ты чист. Кстати, подонка, которого ты завалил, звали Карл Крейн, служил в спецназе, работал в «Грейвульфе». Он входил в шайку, которую возглавляет другой бывший спецназовец, здоровенный светловолосый тип с телосложением футбольного защитника…
