Татьяна Устинова - Первое правило королевы
— Ты, Инна Васильевна, переутомилась, видно. Ерунду городишь и не морщишься. Или это тебя Ястребов настропалил против старых друзей идти?
— Какой вы мне друг, Сергей Ильич! И я вам не друг. Вам покойный Мухин был друг, и то вы его не пощадили.
Он думал долю секунды. Только одну крохотную долю секунды он колебался и не знал, как ему вести себя с ней дальше. Потом он принял решение, но эту долю она засекла своим безошибочным, сверхчувствительным, супермощным радаром, который называется интуицией.
Засекла и с холодеющим сердцем поняла — она права.
До этого мига она была напряжена, как стрела, заправленная в арбалет, а со следующим ударом сердца ей стало наплевать.
Она, как и эта стрела, выпущенная на свободу, вдруг обрела скорость, перестала сомневаться и знала только одно — цель близка. Цель, которую надо поразить.
— Инна Васильевна, я тебя только потому… ты женщина и только потому… слабый пол, твою мать! А ты соображай, что говоришь, у меня, знаешь, терпение тоже… С больной головы на здоровую!
— Вам нужно мое место, чтобы посадить на него своего человека. Поначалу вы собирались просто поручить мне какую-нибудь дурацкую работу в надежде, что я от нее откажусь и вы сможете заставить меня написать заявление и убраться отсюда. Но в день похорон вы узнали, что Мухин оставил какие-то бумаги и вдова собирается передать их мне. Я стала опасна, да, Сергей Ильич? Тогда и возник этот самый, с визитной карточки. С его помощью вы убрали бы меня гораздо надежнее и гораздо дальше, чем просто в Москву.
— Инна Васильевна, ты заболела, что ли?!
— Да ни черта я не заболела, — с досадой сказала Инна. — Хватит уже. Вы не годитесь в артисты, Сергей Ильич, правда. Особенно когда так… один на один.
— Тебе, может, водки налить? — предложил Якушев миролюбиво и даже потянулся в сторону шкафчика. Рука у него тряслась. — А то ты отчета себе не отдаешь…
Под окном, далеко внизу, прогудела машина.
Инна представила себе, как Осип в «Вольво» читает толстую книгу и горестно вздыхает, когда дело в ней идет не так, как хотелось бы ему, Осипу.
Что он станет делать, если останется один?.. Каково ему будет с другим человеком? Привыкнет ли, сможет ли так же делить с ним жизнь, как он делит ее с Инной?..
— Вы даже представить себе не могли, что это за бумаги, потому что были уверены, что Мухин ни сном ни духом не подозревает… вас. Вы всегда были его лучшим другом и главным соратником. Всегда, всю жизнь, правда? Он и предположить не мог, что за игру вы затеяли!
— И что за игру я затеял?..
Инна коротко улыбнулась.
— Игру во власть. Самую сладкую из всех. Вы ведь умный человек, вы отлично понимали, что вам ни за что не удастся взять ее у Мухина из рук. Во-первых, он вам ни за что бы ее не отдал. Во-вторых, вы его побаивались. В-третьих, и в-главных, у вас нет таких денег, чтобы прийти во власть легально и на чьих-то плечах! Вы не можете себе позволить покупать журналистов, газеты, телевизионные передачи, радиоканалы, верно? Вы можете только получить их в наследство. Вы были первым замом, Мухин умер, вы стали и.о. губернатора, и все бюджетные деньги оказались в вашем распоряжении! И не только деньги! Но еще и государственные средства массовой информации, вроде тех же газет, которые сделают вас губернатором, как миленькие.
Воцарилось молчание.
— Н-да, — произнес Якушев задумчиво. — Прав был Анатолий Васильевич. Всегда говорил, что Селиверстова умна, а я не слишком верил. То есть верил, конечно, но что там за ум, у бабы!..
— Эти разговоры не ко мне, — сухо возразила Инна. — Это к Хрусту, пожалуйста. Он про бабий ум все понимает.
— Так-с, — Якушев как ни в чем не бывало почесал за ухом и посмотрел на Инну. — И что теперь нам с тобой делать, ласточка? Куда мне теперь тебя девать-то?
— У вас есть человек, который отлично знает, куда девать. Которому вы пообещали мое место. Которого вы сами до смерти боитесь, потому что он… не в себе. У него нездоровая психика. То есть он, конечно, не буйный сумасшедший, но он садист, получающий удовольствие от смерти. И вы сами выпустили его на свет, как джинна из бутылки.
— Замолчи! — вдруг взревел Якушев. — Замолчи сейчас же, сука, дрянь!
Инна посмотрела на него совершенно хладнокровно.
— Поздно, Сергей Ильич. Поздно теперь кричать. Все. Вы знали, что у Мухина случился роман с какой-то деревенской девчонкой. Тогда за романы не то чтобы сажали, но из партии исключали, с работы выгоняли и все такое прочее. Мухин девчонку бросил, разумеется, девчонка родила и утопилась, как в книге про любовь. Мухин про ребенка и думать забыл. А потом он явился, этот ребенок. Двадцать семь лет спустя. Я не знаю, чем он Мухину пригрозил…
— Как чем? — спросил у нее за спиной ее собственный помощник Юра, который час назад метался по тесной прихожей в семейных трусах и с сеткой на голове. — Маньяком, конечно! Это же я писал про маньяка!
Инна через плечо посмотрела на него. Он стоял у двери, привалившись плечом к косяку, отглаженный, наманикюренный, усмехающийся красавец, и она вдруг подумала со стремительным ужасом, что ошиблась.
Этого не может быть. Это не он.
Юра повернул в двери ключ и двинулся к тому месту, где сидела Инна. Дошел и присел перед ней на корточки.
— Я писал в газете про маньяка из сумасшедшего дома и посылал Мухину письма, что этот маньяк и есть его сын, только и всего!
Тут Юра улыбнулся доброй улыбкой. Он смотрел Инне прямо в глаза, и от его взгляда у нее медленно и противно закружилась голова.
— Старый козел верил! Он верил, мать его! Сначала мне было весело просто брать у него деньги — он давал, он все время платил, потому что я угрожал рассказать всем, что полоумный маньяк в Заболоцке — сынуля нашего бати-губернатора, да еще незаконный, да еще брошенный им, злыднем! А он верил! Он даже ни разу не позвонил в эту психушку, чтобы проверить! Кретин, пень старый! Он вину чувствовал, мать его! Да я чуть не сдох, когда узнал, что этот слизняк — мой отец!
— А рассказал вам об этом, конечно, Сергей Ильич, — протянула Инна, бесстрашно глядя в яростные пылающие глаза. — Поделился.
— Конечно. Я долго думал. Очень. А потом придумал. Я плаваю хорошо, Инна Васильна, душа моя. Ну, и нырнул. А когда этот хрен за мной кинулся, я его утопил, разумеется. Он долго не захлебывался, все наверх рвался! Удивился, наверное, сильно — он же меня спасать полез! — Юра радостно засмеялся. — Я появился с его документами, а сведения из Заболоцка, что Юшин погиб, Сергей Ильич уничтожил. А уж потом Сергей Ильич меня на работу пристроил, новую фамилию дал, паспорт, новую квартиру. Я ведь умный, Инна Васильна, драгоценная вы моя. Это меня в психи закатали, потому что боялись, что лишнее начну болтать, что настоящий наследник-то я!
— Юра, — спросила Инна, — что вы несете? Какой наследник? Чего?
— А всего, — безмятежно ответил Юра. — Я, а не те ублюдки! И я убил его, как у Шекспира! На мне кровь отца!..
Он явно был безумен — нервное напряжение, что ли, сказывалось? — и Инна вдруг испугалась, что не сможет понять все до конца.
— Вы написали, что маньяк сбежал из сумасшедшего дома. Мухин прочел это в газете. Вы прислали ему записку, где уже не просили денег, а говорили, что его сын хочет его увидеть, и назначили время, когда Мухин должен быть в своем кабинете. Что было назначено на это время?
— Телефонный звонок, — весело сказал Юра. — Его сын должен был ему позвонить! Господи, как это было смешно, когда старый козел сидел, и ждал, и трясся, а потом я пришел и убил его! Но я, конечно, сказал ему, что я и есть его сын и именно мою мать он утопил в реке!
— Я сразу знала, что убил его кто-то из своих, — задумчиво произнесла Инна. — Не могло быть чужих ночью в кабинете губернатора! Вы выстрелили ему в висок, спустились в кабинет Сергея Ильича, заперлись в нем и, когда приехала милиция и все остальные, просто-напросто вышли из кабинета и присоединились к ним, правильно?
— Йес, — бодро ответил Юра. — Знаете, вы мне даже нравитесь, Инна Васильевна. Я бы на вас женился, если бы мне не нужно было вас убить.
— Вы выросли в детском доме? — вдруг спросила она.
— Боже избави, — пожал плечами ее помощник, — в каком еще детском доме! Меня взяли чудесные люди. Подобрали, как щенка, которого собирались утопить, а потом сжалились! Профессор и его супруга. Они были старыми, когда я родился, а когда я вырос, стали уже совсем дряхлыми. Да ну их, они померли давно.
— А где вы жили?
— В Томске. Да какое вам дело?
— Такое, что я никак не могла понять, почему вы Шекспира цитируете и на Черчилля ссылаетесь. Не должны ведь, будь вы из детдома. А вы, оказывается, из профессорской семьи.
— Ну да. Я сделаю хорошую карьеру на вашем месте, Инна Васильна. Вы за меня не волнуйтесь.
— Как вы из Томска попали в Заболоцк?
Юра вдруг дернулся, словно от внезапного ожога, покраснел, вскочил и изо всех сил двинул стул. Стул загрохотал.
