Светлана Успенская - Какого цвета ночь?
— А что ты собираешься сделать?
— Это секрет!
— Но ты не причинишь ему никакого вреда?
— Его это не касается…
Тяжелое молчание, прерывистый вздох.
— А ту патлатую шпалу в черном пальто это касается? К которой ты клеился?
— К-к-какую шпалу?
— Ту самую! Из банка! Не прикидывайся дурачком! Да, представь, я знаю и это тоже!
— Отк-к-куда?
— От верблюда. Не переживай, я за тобой не слежу! И друзей твоих не допрашиваю! У меня свои источники! Так что у тебя с ней?
— Ничего, так…
— Опять скажешь «ничего не было»?
— Ну правда, ничего… Понимаешь, она мне нужна для того дела… Ну, того самого… Я не могу тебе обо всем рассказать. Понимаешь, не могу. Кроме того, это не только мой секрет…
— А чей еще, той шпалы?
— Нет… Не важно… Короче, я с ней встречался только для деловых целей. Клянусь!
— Твои клятвы я уже знаю наизусть… А с той коротконожкой в обтерханной курточке, которую ты приглашал покататься на машине? Ты тоже собирался крутить какие-то дела?
— С к-какой коротконожкой? Ты что?
— А то!.. И не ерзай, пупсик, передо мной, как будто у тебя под задницей сто ежей, и все ползают! Я все про тебя знаю, понял? И учти, если так все будет продолжаться, и тебе, и твоим подружкам будет плохо! Очень плохо! Отвратительно! Это я тебе со всей ответственностью заявляю! Я с ними разделаюсь! Одним ударом! И с тобой тоже, ясно? Я расскажу все мужу, и будь спок — тебе придется несладко! Скажу, что ты изнасиловал меня, а потом пригрозил разоблачением, и я боялась говорить! Вот тогда посмотрим, кому из нас станет хуже!
— Тихо, тихо, Сашенька, птичка моя, лапулечка, успокойся… Что-то мы с тобой уже далеко зашли… Да ты что, подумай сама! Я же люблю тебя, киска моя, я же все делаю для того, чтобы мы с тобой остались вместе на всю жизнь. Ну зачем же так скандалить, а? Зачем кричать? Я же по-прежнему люблю тебя, крошка… Просто сейчас трудные времена пошли, надо крутиться-вертеться, надо как-то нашу совместную жизнь устраивать… Это же все не в один день делается! Я понимаю, тебе тяжело, ты целыми днями одна… Но потерпи еще немножечко, ладно?
— Ладно… Но если ты меня обманываешь…
— Да ты что! Да никогда!.. Ты же мой самый любимый пупсик, и я жду не дождусь, когда мы с тобой встретимся… Кстати, наш последний вечер был незабываем…
— Правда? Тебе понравилось?
— О да! Я буду теперь почаще звонить тебе, чтобы моя лапуленька не скучала, ладно? Ну, вытри слезки… Вытерла? Молодец! А я тебе завтра позвоню, о’кей? Может быть, завтра у меня даже найдется свободная минутка, чтобы заскочить к тебе…
— Хорошо…
— Ну пока, моя кошечка…
— Пока, мой котик…
— Не плачь больше, а то у тебя будут красные глазки.
— Хорошо, не буду… Приезжай завтра, ладно?
— Обязательно, рыбка моя… Ну ладно, пока… Целую!
— И я тебя! До завтра!»
Короткие гудки.
В оставшееся время до приезда заказчика (17.23) объект из дома не выходил и по телефону не разговаривал. В 17.23 наблюдение было прекращено».
Глава 22
Сын встретил ее со всегдашним нетерпеливым ожиданием. С порога он спросил, да так громко, что она вздрогнула — могли услышать чужие:
— Ты привезла?
— Иван! — строго произнесла мать. — Что за дурные манеры! Бросаешься, кричишь… Ты как ребенок…
Иван покорно кивнул и шмыгнул носом. Они сели в кресло под картиной Шишкина «Утро в сосновом бору». На картине лежал толстый слой пыли. Иван нетерпеливо ерзал, косясь на черную дерматиновую сумку матери.
— Привезла? — спросил он уже тише.
— Я же привозила тебе в прошлый раз! Тебе же понравился мой подарок!
— У меня его украли. — Иван демонстративно захлюпал носом. — Я положил его под матрас. Это была такая интересная штучка, я такой никогда не видел… Точно помню, что положил под матрас, а его украли! Я проснулся после обеда — его там нет!
— Может быть, ты в какое-то другое место его спрятал?
— Нет, я точно помню! Я знаю, это лысый украл!
— Какой еще лысый?
— Из соседней палаты, его недавно к нам в отделение положили… Это он, я знаю! Я его убью!
Мать вздрогнула. Ровным голосом она произнесла:
— Что за глупости, Ваня! Попроси, и он тебе отдаст!
— Он сказал, что у него ничего нет! А я не могу без этого!
— Тише! Тише! — Она испуганно оглянулась. — Тебе нельзя кричать! Если врачи заметят, они не станут тебя выписывать… Ну ладно, хорошо… Я привезу тебе в другой раз…
— Правда привезешь? — Его слезы и гнев мгновенно испарились.
— Конечно! Раз я обещала… Только смотри, веди себя молодцом, не наделай глупостей. Потерпи еще неделю.
— Семь дней?
Мать тяжело вздохнула:
— Хорошо, семь дней…
Пока я собирала пыль под диванами, возбуждая подозрения у и без того недоверчивой домработницы, мой шеф времени не терял. Он подкараулил сладкую парочку, Машу с Сергеем, когда они выехали по делам, и целый день висел у них на хвосте.
Чтобы оговорить кое-какие детали, мы встретились накануне. «Семерка» Ненашева была припаркована в соседнем переулке.
— Если откопаешь что-нибудь интересное — снимай, — сказала я. — Пора уже представить свидетельства моей деятельности… То есть нашей деятельности, — поправилась я.
Ненашев молча записал номер автомобиля, на котором должна была выехать Маша. Во взгляде моего шефа читалась сложная гамма чувств. Спектр ее оттенков был богат, простираясь от неприкрытого негодования до сожаления, что с его подачи заварилась каша, которую теперь нужно расхлебывать. Однако вслух он ничего не сказал, лишь мрачно буркнул:
— Ладно… Сообщу, если что-нибудь раскопаю.
— По телефону нельзя, — напомнила я. — Каждое слово будет зафиксировано, осмыслено и передано наверх, то есть Маше. Боюсь, будет скандал, если она узнает, что за ней следили.
— Хорошо, — вздохнул Мишка. — Давай так… Ты мне сама позвонишь вечером, и, если я тебе скажу: «Есть партия хорошего товара», значит, я нашел кое-что интересное, и мы договоримся о встрече. Если скажу: «Товар еще не прибыл», значит, у этих ребят все чисто.
— Отлично! — сказала я. — Конспирация — как у большевиков-подпольщиков… Надеюсь только, твой отчет будет написан не молоком по бумаге, а обычными чернилами!
На этом мы расстались.
Вечером я позвонила в контору и, задыхаясь от предчувствия удачи, услышала (в трубке присутствовали посторонние хрипы, которые ясно говорили о том, что нас прилежно подслушивают):
— Есть много очень интересного товара! Очень много. Можешь приезжать.
Мне не терпелось узнать, что он откопал, но спросить я не решалась.
— Какого качества товар?
— Высшего. — В трубке иронически хмыкнули, только было не совсем ясно, кто хмыкнул, Михаил или тот, кто нас подслушивал. — Самой высшей очистки! — добавил он, явно издеваясь надо мной.
— Накладные в порядке?
— В полном! Прикажешь изготовить копии в трех экземплярах?
— В двух будет вполне достаточно.
— Ладно, договорились. Давай, жду…
— Пока! — Со счастливым выражением на лице я повесила трубку. Нет, сегодня ночью я никак не засну, все буду думать, что же он узнал!
Путь Александры к ее нынешнему счастью был долгий и тернистый. Она не могла так просто оставить то, что было завоевано потом и кровью…
Алексей Шипилин, второй кандидат в мужья, оставленный предусмотрительной девушкой про запас вместо Абросимова, был в полном порядке и даже шел в гору. У него то и дело появлялись публикации в газетах и журналах, готовилась к изданию книга избранной прозы, критики единогласно пели ему дифирамбы. Шипилина избрали от института в горком комсомола, правда, к тому времени (начало девяностых) находящийся на последнем издыхании, но еще достаточно влиятельный. В то же время Алеша продолжал занимать узкую коечку в общежитии и транжирить свои гонорары в компании охочих до халявы друзей-литераторов.
И Александра решила сделать ставку на него. Она помнила, что год назад, во время их первого знакомства, она ему, кажется, очень нравилась. «Если нравилась тогда, — подумала она, — значит, нравлюсь и теперь».
Умело выбрав нужный момент для атаки, она прибежала в общежитие и бросилась на грудь милому, доверчивому Алеше.
— Шипилин, спаси меня! Я погибаю! — прошептала она в лучших традициях «Бесприданницы» Островского и умело зарыдала.
Доброму Алеше только и оставалось, что гладить бывшую подругу своего приятеля по плечу и вытирать ее непрерывно катящиеся, крупные, как горох, слезы.
— Что случилось? — спрашивал он, осторожно гладя по спине рыдающую девушку.
Александра не отвечала. Что она могла ему сказать? Что ее план не удался? Что ее бросили, как использованный бумажный пакет?..
Однако Алеша понял все сам.
