Екатерина Лесина - Райские птицы из прошлого века
– Это, конечно, аргумент.
Если бы Олег не стоял между ней и пистолетом, Саломея попробовала бы.
– Точнехонько. Аргумент. Она мне вынесла. Я ей. Справедливо!
Саломея первой заметила свет, яркую желтую точку, похожую на крохотного светляка. Она направила на эту точку луч фонаря, надеясь на то, что эта точка – не просто так.
Глава 10
Игра в прятки
Тамара услышала голоса раньше, чем увидела свет. В трубе этого коридора звуки разносились далеко и удивительным образом сохраняли силу, как будто бы говорившие находились близко.
– Тихо, – сказала Тамара Лешке и, стянув грязную кофточку – любимую некогда кофточку, – набросила ее на лампу. Но свет все равно пробивается сквозь тонкую ткань. Выдаст! Лампу надо погасить. И остаться в темноте? Страшно.
– Мастерка, – шепотом сказала Тамара. – Снимешь?
Лешка кивнул.
– Нам надо спрятаться…
Где? Труба узка. В ней нет закутков и поворотов, ниш или нор, ничего, кроме оставшихся позади камер… И Тамара вскочила. Схватив под одну руку Лешку, а в другую – лампу, она быстро двинулась назад. Она шла и боялась наступить на что-то, выдать свое присутствие раньше времени.
Хорошо, что Лешка не вырывался. Он умный мальчик. Очень умный. А Тамару прежде раздражал.
Те, впереди – судя по голосам их было несколько – приближались. И эхо приносило обрывки разговора, поторапливая Тамарино отступление.
– Допустим, смерть вашей возлюбленной…
Тамара сцепила зубы, чтобы не заорать от гнева, который разом вытеснил страх. Возлюбленная? Это вот любовь? Василий лжет! Он никого не любит, кроме собственных фантазий!
– …причинила вам боль… – Чей это голос? Несомненно, женский, но искаженный камнем так, что и не узнать. Кира? Галина? Саломея? Пожалуй, что она.
– Любовь – сильное чувство, особенно когда безответная. Она ведь не отвечала вам взаимностью? Предпочла вам Булгина.
Лешка вывернулся из рук и шепотом сказал:
– Я сам пойду.
– А он предал ее любовь. И стал виновен. Как и все… вы ненавидели не только его и Татьяну, тем паче что их уже наказали. Но вы желали большего… Или не вы? Я одного понять пока не могу: в чем Кира провинилась? Она ведь тоже жертва.
– Она – дура.
– Мама не…
Тамара вовремя успела зажать рот Лешке и зашипела:
– Молчи. Пошли. Быстрей.
Ей казалось, что от камер они отошли далеко, но очень скоро первая в череде дверей возникла из темноты черным прямоугольником. Дверь была приоткрыта…
– Сначала я думала, что Галина использовала Киру для маскировки. Удобная позиция. Кира всех раздражает, притягивает внимание, а ее тихая подруга остается в тени.
– Так и есть.
Вася-Васенька… подбирается все ближе и ближе. Он не собирается отпускать Тамару, как не собирается отпускать и Саломею. Убьет всех, потому что он чудовище. А Тамаре виделось – принц. Но выходит, что чудовища часто притворяются принцами. Наверное, в этом есть какой-то особый чудовищный смысл.
Тамара осторожно, стараясь не потревожить ржавые петли, приоткрыла камеру и втолкнула Лешку внутрь. Сама протискивалась боком, вжимая живот и грудь. Ей не представлялось, что она настолько толста! Танька вечно на диетах сидела…
– Она ее травила, – этот голос стал неожиданностью для Тамары. Олег?
Олег уехал в город. И Киру увез. Ему бы следовало увезти и мальчика, но тогда у Тамары не получилось бы выбраться из камеры, той, прежней, в которой ее заперли и бросили.
– У Киры были проблемы с сердцем, которые в последнее время обострились. Так обострились, что Кира падала в обмороки. А иногда обморок – это очень опасно, – подхватила Саломея.
Люди приближались. Тамара поставила лампу в угол, сама прижалась к стене и Лешку прижала, крепко, боясь, что он вывернется.
Нельзя позволить чудовищу убить ребенка.
– Теть Том, мне больно, – сказал Лешка, ерзая. – Отпустите.
– Потерпи. Недолго.
Круглое пятно света – не лампа, фонарь – скакало по стенам, то выше, то ниже. За светом выползали тени, гротескные, искаженные, лишь отдаленно напоминавшие тени людей.
– Да откуда я знаю! Она окончательно сдвинулась! Сначала мы хотели убрать только этих… старуху и вот его…
– Меня-то за что? – спрашивает Олег. И Тамаре тоже хочется знать – за что? Не его, но ее, и Киру, и Лешку, и вообще всех… за ошибку? Но все имеют право ошибаться!
– Ты братца покрывал. Знал о его шашнях и покрывал. И знал, что он не разведется со своей тварью… виноват.
– Хорошо, а жена твоя?
– И она виновата.
Лешка затих, дышал он часто, судорожно и, как казалось Тамаре, с трудом сдерживал слезы. Хороший мальчик. Храбрый мальчик. И Томе жаль, что она злилась на него прежде.
Она провела по мягким волосам и пообещала:
– Все будет хорошо. Вот увидишь.
– А в чем вы виноваты? – очень тихо спросил Лешка.
И как ему объяснить? В том, что была слишком самоуверенна?
– И все-таки в чем? – допытывается Саломея. Ее тень уже выросла настолько, что заняла всю стену, вытянулась и вдоль, и поперек. Еще немного, и тень эта заглянет в камеру, потому что тени любопытны. – Вы ведь зачем-то женились на ней. Догадываюсь – затем, чтобы попасть в семью. Но ребенок…
– Мне надо было стронуть ее с места. Чтобы она к маменьке побежала. И чтобы маменька сунулась сюда, – говорит зло, коротко. Злится? Наверняка.
– Ведь сцена была готова. Весь дом театр, а люди в нем – актеры. – Саломея просто не знает, до чего опасно его злить. – А чтобы не свернуть с выбранного пути, Галя оставила на память голубя. Фарфорового голубя из тех, которые якобы украла Палома.
Она смеется? У нее неприятный смех, от которого в висках начинают стучать молоточки. Тук-тук, тук-тук. Или это сердце в груди колотится?
– Тихо, тихо, – шепчет Тамара, не столько Лешке, сколько себе.
– Итак, вы собрали и приговоренных, и судей. – Саломея останавливается напротив камеры. Зачем? Пусть уходит, пусть освобождает путь для Тамары. И словно подслушав эту мысль, рыжая идет дальше. За ней ступает Олег, и уже потом, третьим и замыкающим, идет Василий. Он смотрит через плечо Олега на Саломею, чья рыжая макушка светится в темноте. Тамара не поверила бы, не увидь этого сама.
Сияние исходило от волос, словно нимб.
Святая Саломея?
– Вы вынесли приговор. Вы приступили к казни. Сергей Булгин. Мария Петровна. Кто следующий? Кира? Вы надеялись, что она упадет с крыши. Такой вот мистический несчастный случай. Расшатанные нервы, растревоженное сердце. Добавим сюда то зелье, которым ее пичкала добрая подруга Галя. Не знаете, случайно, что это было?
– Трава какая-то. Я не вникал.
– Конечно, зачем вам. И вряд ли Галина так уж посвящала вас в собственные планы. Боюсь, что и вы были в этом списке. Запределье желало получить всех.
– Надо его убить, – очень спокойно сказал Лешка и вывернулся-таки из Тамариных объятий. – Надо его убить, иначе он убьет их. А потом нас.
– Леша, ты не понимаешь, о чем…
– Я знаю, что убивать людей – плохо. Но он же плохой!
Плохо? О да, плохо. Но Василий – Вася, Васятка – сам убийца. И если бы Тамара так не боялась…
– Ваши боевые раны сняли с вас подозрения. Играть спектакль втроем просто. Кто-то из актеров всегда в тени и, если не знать, что актеры знакомы, в безопасности будет каждый из них. Потом вы планировали все свалить на Елену, она не сопротивлялась, она была раздавлена случившимся. И должна была упоминать о том, что собирается сделать. Тому, кому доверяла. Тому, к кому повезла дочь год назад. И тому, кто лечил девочку… таблетки от душевного расстройства. Милое название, но если расстроена душа, таблетка не спасет.
– Мы должны, – сказал Лешка и потянулся к лампе.
– Я сама. Ты спрячься. Хорошенько спрячься и сиди тихо-тихо. И если вдруг…
У Тамары все получится, потому как должна быть в мире справедливость, а если ее нету, то хотя бы везение. Тамаре никогда прежде не везло, и быть может, удача просто накапливалась, лежала где-то на ленте жизни банковским депозитом специально для этого дня.
– …если вдруг что-то пойдет не так, ты тихо выйдешь и пойдешь прямо. Туда, откуда они пришли. И выберешься отсюда. Позвонишь в полицию. Расскажешь им… расскажешь им все. И маме своей передай, что мне очень жаль. Я… я никогда не желала ей зла.
Тамара поднимала лампу обеими руками. Взялась за основание, скользкое, какое-то сальное, будто нарочно, чтобы помешать этому глупому плану. И кофты норовят съехать. Ткань нагрелась, вот-вот вспыхнет или начнет плавиться, источая ядовитый запах жженой синтетики.
– Вы только в голову кидайте, – посоветовал Лешка и по Томиной указке отошел в дальний угол камеры. Он нырнул под древний настил, служивший некогда кроватью, и сжался в комок, почти слившись с тенью.
