Полина Дашкова - Легкие шаги безумия
– Не преувеличивай, – поморщилась Ольга, – там в основном ширпотреб. И экстерьер здесь вообще ни при чем.
Хотя – между нами, девочками, – с экстерьером у тебя тоже все в порядке. Но дело не в этом. Если бы все было так просто и скучно, люди бы давно перестали влюбляться.
– Хорошо, предположим, у Волкова крыша поехала, влюбился, как шестнадцатилетний юнец. Но почему в таком случае одно упоминание моей фамилии вызвало у него истерику? Он заорал: «Нет!..»
– Именно поэтому. От чуйств-с.
– Замечательно, – Лена передернула плечами и закурила, – очень логично… А на следующее утро устроил спектакль с планеркой и блокировкой дверей?
– А ты не ищи логики, – посоветовала Ольга, – какая может быть логика, когда страсти кипят?
– Да уж, кипят, – кивнула Лена, – Волков влюбился, его жена явилась ко мне под видом доктора, а потом подложила взрывчатку в коляску. Я, честно говоря, в эти шекспировские страсти не верю, но допустим. Однако волковская осторожная жена могла бы спокойно нанять киллера. Ей средства и связи это позволяют.
– Ну, во-первых, это тоже не так просто. Мы с тобой никогда киллеров не нанимали и не знаем, как это делается. Я уверена, это только кажется, будто нанять киллера проще, чем вызвать сантехника. Она боится, вдруг муж узнает. Или, может, ей приятней все сделать самой? Твоя беда в том, что ты всегда скидываешь со счетов человеческие страсти, банальные и древние, как мир. Ты путаешься во всяких логических построениях, а простая мысль о том, что мужик в тебя влюбился, а его ревнивая жена хочет, чтобы тебя не было, в голову твою умную не приходит. А зря. Если одна только ревность кажется тебе недостаточно серьезным мотивом, добавь к этому деньги. Огромные деньги. А то, что она попыталась убрать тебя до того, как у вас вспыхнет роман, тоже вполне объяснимо. Если бы она взялась за это позже, то рисковала бы значительно серьезней. Если бы с тобой что-то случилось в разгар Романа с Волковым, то его жену стали бы подозревать в первую очередь.
– А почему она думает, что роман непременно должен колыхнуть? Я замужем. И наставлять рога своему мужу не собираюсь. Почему, если она такая умная, ей не приходит это в голову?
– Да потому, что до твоих намерений ей дела нет. Ее волнует Волков. Ты для нее нечто вроде стихийного бедствия, которое надо срочно ликвидировать. Она понимает: чем дольше ты будешь держать оборону, тем сильней он будет пылать. Она чувствует, что он не успокоится.
– Она что же, гений предвиденья? – усмехнулась Лена.
– Для этого не надо быть гением. Достаточно обычного бабьего чутья.
– И что мне теперь делать?
– Ничего. Что собиралась, то и делай. Лети в Сибирь. Возможно, за эти десять дней она немного охладит свой пыл.
– А Волков?
– Волков тебя везде достанет, – хохотнула Ольга, – и не успокоится, пока не затащит в койку. Это я тебе гарантирую. Есть такая порода мужиков, для которых затащить в койку – дело чести. А если еще и страсть пылает… Ух! Тогда уж держись! Но он для тебя не опасен. В том смысле, что он не собирается тебя убивать, а совсем наоборот.
Лена была совершенно не согласна со своей близкой подругой. Но спорить не стала. Она вообще не любила спорить. Зачем? Каждый имеет право на собственную точку зрения.
Они не заметили, как доехали до Москвы. Была глубокая ночь.
– Слушай, – предложила Ольга, – пойдем в кабак? Честное слово, тебе надо оттянуться. И мне тоже.
– В какой кабак? Ночь на дворе!
– А в какой хочешь. Можно в «Трамп», можно в «Клуб Станиславского». Там тихо и прилично.
– Ни в какой не хочу, – покачала головой Лена, – мне очень стыдно, но всяким ресторанным роскошествам я предпочитаю чипсы с кока-колой и макдоналдсовские пирожки с яблоками.
– Был у меня один знакомый, похожий на тебя. Как-то в Париже в дорогом ресторане, где исключительно французская кухня, потребовал хот-дог с кетчупом.
– Американец?
– Русский! Ладно, хочешь чипсов с кока-колой, тогда пошли в американский бар на Маяковке. Там это все есть.
– А Майкл?
– Вот тебе жетон, позвони ему и предупреди, что вернешься поздно. А к обязанностям консультанта-переводчика приступишь завтра с утра.
– А если он спит?
– Тем более расслабься.
Лена выскочила из машины у телефона-автомата и набрала свой домашний номер. Майкл не спал. Он начал тут же взахлеб делиться впечатлениями о Третьяковке.
– Не жди меня, – сказала Лена, – ложись спать. Я вернусь поздно. Запри дверь на нижний дополнительный замок. У меня есть от него ключ.
– Я долго не усну, – пообещал профессор, – у вас такое интересное телевидение. Ни слова не понимаю, но не могу оторваться.
– Это ты брал старый «мере» из гаража? – спросила Регина.
– Я, – кивнул Волков.
– Да? А я уже хотела устроить разнос охране, думала, кто-то из них. Кстати, где ты был сегодня утром? Звонили из банка.
– Я ездил по делам, – спокойно ответил Веня, не глядя на нее.
– А почему такой мрачный? – улыбнулась Регина. – Ну по делам так по делам. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Приятно слышать. – Регина подошла к нему вплотную и погладила по щеке. – Знаешь, я сегодня виделась с Вероникой Роговец.
– С чем тебя и поздравляю, – буркнул он и чуть дернул головой, стряхивая ее руку со своего лица.
– Ты зря веселишься, Веня. Эта идиотка рассказала оперу с Петровки о том, что произошло в «Статусе». Она даже припомнила фамилию Синицына. Не помню, говорила я тебе или нет, но опер этот – непосредственный подчиненный Кротова.
– Ну и что? Кто такой Кротов?
– Веня, Веня, – она грустно покачала головой, – полковник милиции Сергей Сергеевич Кротов – муж Полянской. Правда, сейчас он в Лондоне, но вернется очень скоро. И тут же услышит от своей любимой жены массу любопытного. Ты думаешь, он останется равнодушен?
– Нет, Регина, я так не думаю, – он вздохнул и откинулся в кресле, – чего ты от меня хочешь?
– Венечка, я хочу, чтобы ты сосредоточился. Все это очень серьезно. А ты отключился в самый ответственный момент. Завтра ты начнешь опять биться в истерике, вздрагивать при появлении очередного сопляка журналиста, зеленеть, шептать: «Регина, я умираю!» Веня, об этом уже говорят, это уже обсуждается вовсю. Завтра утром у тебя прямой эфир на ОРТ. Где гарантия, что ты не сорвешься?
– Я не сорвусь, – сказал он спокойно и твердо, – можешь не волноваться.
– Откуда такая уверенность? Еще вчера…
– Регина, я не сорвусь в прямом эфире, – повторил он и взглянул ей в глаза.
Секунду они молча смотрели друг на друга, и Регина вдруг с удивлением поняла, что нет, он и правда не сорвется. Что-то случилось с ним. С того проклятого дня, когда появился в зале для прослушиваний Синицын, Регина ни разу не видела своего мужа таким спокойным и уверенным.
Час назад, тщательно обшарив салон старого «Мерседеса», она нашла там одинокую дамскую перчатку, черную, кожаную, маленького размера. Перчатка эта могла налезть только на очень тонкую руку.
– Венечка, – прошептала Регина и осторожно коснулась губами его губ, – как я люблю, когда ты такой…
– Какой? – спросил он, чуть отстраняясь. Но она не ответила. Она медленно и нежно скользила губами по его груди, расстегивая пуговицы рубашки, одну за другой. Сначала он сидел как изваяние, с застывшим и отрешенным лицом. Но все-таки ей удалось расшевелить его. Он закрыл глаза, она почувствовала, что сердце его забилось чаще, руки и губы ожили.
Он никогда еще не был так нежен и нетороплив. Все происходило словно на замедленной кинопленке. Они упали на толстый ковер, прямо в гостиной, забыв о том, что не заперта дверь и в любой момент может войти кухарка или горничная. Регине показалось, что время остановилось. Она с удивлением поймала себя на том, что впервые за многие годы ей не надо контролировать своего мужа, не надо быть настороже и следить за его состоянием, особенно к финалу, когда он начинал дышать быстро и часто и руки его в любой момент могли потянуться к ее горлу. Впервые она могла расслабиться по-настоящему, ибо все эти годы даже в постели она оставалась врачом, а он пациентом – опасным и непредсказуемым.
И она расслабилась. Ей стало хорошо, как никогда в жизни. Она шептала ему какие-то быстрые, бессмысленные слова, он что-то шептал в ответ, она не прислушивалась…
Глубоко дыша, не чувствуя ничего, кроме сладкой, летящей слабости, она открыла глаза и увидела его лицо. Его веки были плотно сжаты, рот приоткрыт.
– Лена… – произнес он медленно и внятно.
Майкл не спал. Он смотрел телевизор, то и дело щелкая пультом управления, перепрыгивая с одного канала на другой. Он не понимал ни слова, но хохотал до слез. Особенно забавляла его русская реклама, сделанная по образцу американкой, но с точностью до наоборот. Шоколадки и шампуни рекламировались актерами с такими омерзительными лицами и голосами, словно кто-то нарочно отговаривал покупать, Употреблять и вообще пользоваться чем бы то ни было. Это было похоже на антирекламный терроризм.
