Анна Михалева - Мечты серой мыши
— Последний вопрос: откуда вам так хорошо известен русский язык?
— Вы плохо слушаете, меня загнали в школу воинов, — он закатил глаза и нажал на педаль газа.
* * *Минут двадцать мы ехали молча. Не знаю, о чем думал Умберто, но, судя по выражению его лица, вряд ли его посещали грезы о пляжах Канарских островов. Я же судорожно пыталась принять решение. Несмотря на то что все говорило о бессмысленности моих попыток взять ситуацию под свой контроль. Трудно, знаете ли, представить себе заложника, размышляющего о том, как посадить в тюрьму бандита, ведущего его к стенке. Мое собственное положение мало чем отличалось от положения того заложника. Да, дискета все еще находится под моим контролем. В том смысле, что она лежит в сейфе банка, название которого знаю только я. Но вот, пожалуй, и все мои преимущества перед моими врагами.
Теперь о менее приятном: рядом со мной сидит Умберто — палач Храма, который, если ему чего не понравится, задушит меня и глазом не моргнет. По пятам за нами следуют ребята в коричневых пиджаках, последние действия которых склоняют к мысли, что единственным их желанием является отправить меня на тот свет любым возможным способом. Если я оставлю дискету и попытаюсь скрыться, меня прикончит Умберто. Если я возьму дискету из банка и переведу деньги на наши личные счета, Умберто меня тоже прикончит. И даже не из-за денег, а потому что ему совершенно не нужен лишний свидетель. Подобная логика мне была понятна. Если он собирается расправиться с пластическими хирургами, когда те сделают ему операцию по изменению внешности, зачем ему я — живое доказательство его волшебных перемен. Если рассмотреть вариант, что я каким-то чудом смогу отдать дискету храмовникам… Если я поверю Илье, который предложил мне единственный вариант спасения, а не Умберто… Господи, как же у меня разболелась голова!
Я повернулась к своему сосредоточенному спутнику:
— Скажите, а каким образом вы вообще ввязались в это дело?
Он вздрогнул, видимо, я действительно выдернула его из пучины размышлений:
— Обычным образом. Мне приказали им заняться.
— А поподробнее.
— Несмотря на то что вы меня уже порядком утомили своими вопросами, я понимаю, как некоторые мои ответы могут быть важны в принятии вами решения, на котором я весьма настаиваю. А потому я удовлетворю ваше любопытство…
Пока он все это говорил, я подумала, что с того времени, как Свиридов стал Умберто, его мыслеизлияния стали чересчур витиеваты.
— …все дело в былом расколе Храма и чистке рядов. Начну с последнего: если в Храме устраивают чистку рядов с целью оставить лишь потомственных храмовников, исключив абсолютно всех послушников, прибывших со стороны, Храм чистят без всякого суда и следствия. Не важно, какими заслугами тот или иной послушник отличился в деле сохранения Тайн, важно лишь, есть ли у него многотомная биография или нет. Храмовники — последователи простых решений. Сказали лишних убрать — да будь там хоть президенты, — уберут, и все.
— То есть убьют?
Умберто хмыкнул, что означало, по всей видимости, «совершенно верно».
— Так получилось, что решение чистить ряды стало достоянием широких масс храмовников и послушников. Ну, и последним ничего не оставалось, как попытаться сохранить себе жизнь. Я думаю, что знакомая нам дискета была чьей-то страховкой. Вполне допускаю мысль, что некий послушник из числа программистов, работавших на Храм, подсуетился и сотворил себе прекрасную страховку. Он скачал счета Храма в банках всего мира на дискету и спрятал ее в тайник. Также он заложил программу в компьютерную систему, которую можно запустить и которая приведет в действие сложный финансовый механизм, связанный с этими счетами, а также блокирует чужие вмешательства.
— Но ведь легче нанять другого программиста, чтобы удалить этот вирус и тем самым сделать дискету бесполезной, — я пожала плечами.
— Подпустить чужого человека к своей кормушке для Храма равносильно самосожжению. А свои, видимо, ничего не могут сделать и по сей день. Иначе люди в коричневых пиджаках, как вы их называете, или, проще говоря, воины, не гонялись бы за вами с таким рвением. Теперь о главном, ваш отец был приятелем нашего программиста. Думается мне, что наш чудо-послушник разработал блестящую схему: он копирует некоторые файлы дискеты, и, подробно описав последствия работы полной версии своей программы, засылает все это в главный офис Храма. Дискету же он прячет у вашего отца забавным образом. Они абонируют сейф на ваше имя, который вы можете открыть только в случае смерти вашего отца. Храм понятия не имеет не только о вашем существовании, но и о существовании вашего батюшки. Где искать дискету, храмовники не знают, а наш программист остается целым и невредимым.
И все было бы замечательно, если бы не жажда наживы, коей так страдают все смертные. Наши друзья разрабатывают великолепный план. Ваш отец должен сделать вид, что умер. Его немногочисленным друзьям демонстрируют тело, и они подтверждают факт смерти. В силу вступает завещание. Тут на сцене появляетесь вы, открываете сейф, и р-раз, словно по мановению волшебной палочки, перед вами предстает давно потерянный отец, коему вы на радостях отдаете дискету. Однако чудо-программист погибает. Судьба, знаете ли, не всегда благоволит к нашим начинаниям. Ваш папаша в панике. Он обращается за помощью к своему приятелю — некоему Боккаччо, о котором вы немало наслышаны. Он просит его завершить план, который был намечен, то есть якобы найти его тело и с помощью отца Боккаччо засвидетельствовать его смерть.
— Что?! — я подпрыгнула столь высоко, что едва не ударилась макушкой о потолок машины.
Умберто уставился на меня в полном недоумении:
— В каком смысле «что»?
К порядку его призвал лишь возмущенный гудок летящего на нас грузовика. Моему спутнику пришлось снова обратиться к безопасному вождению.
— Что — в смысле отец, — сочла нужным пояснить я, когда немного отдышалась. — Адвокат Луиджи Мизини — отец Боккаччо? Как это может быть?!
— Что же тут удивительного, — Умберто пожал плечами. — Билл Боккаччо — известный своими подвигами с богатыми вдовами урожденный Луиджи Мизини-младший. Просто поменял человек паспорт за океаном. Да у него этих паспортов столько же, сколько липовых биографий. О нем можно целый роман написать. Займетесь на досуге, если наше приключение закончится благополучно.
— Мне больше нравится слово «когда»…
— Ваше право, — не стал спорить Умберто. — Возвращаюсь к моему повествованию. Круг лиц, знающих о дискете, расширился. Боккаччо, в свою очередь, не удовольствовался путаными объяснениями вашего отца о том, что находится в сейфе банка. Он начал наводить справки. У него же профессиональное чутье на деньги. А такие деньги не могли не пахнуть. Таким образом информация попала ко мне.
— Да… значит, мой отец жив…
Я не успела ни обрадоваться, ни огорчиться такому повороту событий.
— К сожалению, нет. Он погиб весьма нелепо — разбился на собственной машине.
— Хм-м…
— И вас начали искать многие люди.
— Точно.
— Вот и вся история. Больше мне вам сказать нечего. К тому же мы приехали.
Я огляделась. Умберто припарковал машину на привокзальной площади какого-то малюсенького городка.
— Вы же сказали, что по железной дороге нам ехать опасно.
— По этой — нет, — он усмехнулся и жестом пригласил меня выметаться на улицу. — Доводилось ли вам путешествовать в товарных вагонах?
Я поняла, что меня ждет. Также я поняла, что могу говорить все что угодно о вреде экстремальных переездов, меня никто не услышит. Я находилась во власти человека, которого боялись храмовники, и если уж ему взбрело в голову поместить меня в товарный вагон, он это сделает, что бы я ни думала по этому поводу.
* * *Я тащилась за Умберто по насыпной дорожке между товарными составами. Он шел уверенно, широкими шагами меряя мелкий хрустящий под толстой подошвой ботинок гравий. Я же семенила, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, чувствуя себя телкой, которую ведут на бойню.
«Господи! — думала я. — Этот человек меня убьет. Зачем ему сохранять жизнь какой-то девчонке? Его ничто не остановит. Он застрелит меня. Есть ли у меня выход? Могу ли я спастись? Господи, ну помоги же мне, господи!»
Знаете, порой удивляешься, насколько превратно могут понять тебя на небесах. Не прошло и пары минут с момента моей последней молитвы, как Умберто остановился, словно натолкнувшись на невидимый столб, присел и начал опасливо озираться. Я повторила его маневры. Где-то за вагонами шуршал гравий. Я закатила глаза, ругая своего спутника за маниакальную осторожность. И тут я не поверила тому, что увидела. В трех вагонах от нас мелькнула до омерзения знакомая голова одного из «коричневых». Как они нас нашли? Почему мы не видели погони — об этом уже никто не узнает. Умберто молниеносно выхватил пистолет и прицелился. Я лишь ухмыльнулась. Кого он вознамерился напугать оружием, недавно побывавшим в воде? Может быть, на ошалевших туристов этот трюк еще и произвел какое-то впечатление, но на храмовников… хм, сомневаюсь. Так и произошло. Парень в коричневом даже не подумал прятаться.
