Елена Арсеньева - Последняя женская глупость
– Римма Николаевна, а… а вы не в курсе, Григорий Александрович будет сегодня или нет? – деликатно осведомилась барышня, хотя кому-кому, как не ей, секретарше директора, знать, когда будет босс!
Римма покачала головой, отводя глаза. Раньше – еще полгода назад, не больше, – такой вопрос доставил бы ей удовольствие, потому что означал, насколько всерьез относятся в издательстве к их с Григорием отношениям. Может, кто-то и осуждает, кто-то завидует, кто-то пожимает плечами, кому-то до фени, однако все признают: Римма Николаевна для коммерческого директора Бронникова – первое лицо. И с этим необходимо считаться! Теперь же ей стало стыдно и вопроса секретарши, и своего молчания. Не потому, что девушка могла подумать, будто Григорий перестал удостаивать Римму своим доверием, будто отношения у них разладились. В том-то и дело, что нет! Римма боялась, что соображучая девка смекнула: мадам провела ночку вне дома, с другим, а теперь сидит и трясется, со страхом ждет приезда официального любовника, который вполне способен, при своем взрывном темпераменте, вывеску ей начистить прямо при всех!
Мне бы ваши заботы, Марья Ивановна… Да наплевать Римме на все в мире скандалы, на гнев Григория, а если честно – то и на него самого. Все, что сейчас волнует ее, это молчание на том конце провода.
– Ваша почта, – секретутка наконец поняла, что Римма не расположена к разговорам. – Там в основном по поводу рукописей и обычная дребедень от читателей, только еще одно письмо ценное на ваше имя, из Хабаровска. Я его не вскрывала, написано – лично.
– Из Хабаровска? – Римма вытащила из стопки конверт – больше обычного формата, твердый, как если бы он был проложен картонками. Адрес написан аккуратнейшим, можно сказать, каллиграфическим почерком, словно каждую букву тщательно срисовывали с прописей для первого класса. Да, письмо из Хабаровска, от Казьминой Тамары Петровны. Впрочем, почерк маминой двоюродной тетушки Римма и так знает наизусть! Что ж там тетя Тома решила такое прислать? Маминых тетушек, Тому и Лиду, Римма, которой они приходились двоюродными бабушками, с детства звала тетя Тома и тетя Лида. Наверное, какие-нибудь старые фотографии. Когда Римма приезжала на похороны тети Лиды, она увезла с собой массу старых фотографий: и своих – детских, школьных, институтских, – и обеих тетушек, и покойной мамы. Наверное, тетя Тома нашла что-то еще. Римма их посмотрит, обязательно посмотрит, но не сейчас. Не до фотографий ей. Вообще ни до чего.
Секретарша вышла, бросив любопытный взгляд на Риммино отрешенное лицо. Все издательство знало, что коммерческий директор сейчас спешно разводится с женой. Одни не сомневаются, что немедленно после развода он узаконит свою давнюю и прочную связь с Риммой Тихоновой, завредакцией детективов и приключенческой литературы. А другие уверяют, что постоянная любовница точно так же надоела Бронникову, как и законная жена, особенно после того, как в издательство пришла анонимка относительно весьма активных шашней Риммы Николаевны с каким-то мальчишкой. Об этом известно всем, кроме героини анонимки. А может, она только вид делает, что ничего не знает, а сама пребывает в грустях. Вон какая бледная Римма Николаевна, наверняка целую ночь не спала!
Римма настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как осталась одна в кабинете.
Что случилось, что там с ним случилось?! Почему его нет в театре? Ведь уже практически полдень, а он приходит на работу к девяти, это сказала какая-то тетка, объяснившая, что Дымова нет, но, наверное, вот-вот придет, потому что он никогда не опаздывает. Ничего себе – не опаздывает!
А может, не стоит так уж себя накручивать? Мало ли что, может, Никита просто-напросто проспал после вчерашней тусовки.
Римма вспомнила минувшую ночь – и спину пробрал озноб, словно она все еще прислонялась к настывшей стене, а Никита, подхватив ее под колени, бился, бился в нее – издавая тихие, мучительные стоны и впиваясь губами в ее шею… Она безотчетно подтянула повыше ворот свитерка.
Из этой благословенной комнатушки, наверное, кладовочки какой-нибудь, – Римма так и не разглядела, где же она испытала величайшее, может быть, наслаждение в своей жизни, – они выскользнули тайком, порознь, и Римма тотчас шмыгнула на сцену, в толчею скачущих фигур, а оттуда – в дамскую комнату. Стыдясь сама себя, поправила сбившиеся стринги, колготки – и заодно не забыла исполнить совет Марка… Припала к зеркалу. Думала, выглядит так, что пробы ставить негде, однако вид был просто хмельной, немного растерянный, а так – вполне пристойный. Даже парик не сбился, чудеса. Другое дело, что теперь Римме казалось, будто от нее исходит запах – этот непередаваемый аромат блаженного соития, который перебивал даже ее духи. Но может быть, обоняние у публики притуплено табачищем и винищем? Да и взопрел народ – что поделаешь, танцульки нынче стремительные!
Обновив блеск на губах и обильно полившись «Мираклем», Римма вышла в зал, и глаза ее, разыскивая Никиту, так и запорхали над толпой, словно пчелы в поисках меда и цветов. Мед и цветы, мед и молоко – он был такой, он был такой, что насытиться им невозможно!
Подавила чувственную дрожь, стиснула руки, пытаясь успокоиться. Ну подожди. Он что-то пробормотал, мол, его ждут в офисе директора какие-то друзья Валерия и Жанны, хозяев «Барбариса», – вроде бы, обзавидовавшись на его дизайн, хотят как можно скорей переоформить и свою «Сладкую жизнь». Заказ выгодный, ради встречи с этими людьми Никита и пришел нынче в «Барбарис», да вот как вышло… Он сказал, что уйти сейчас никак нельзя – Жанна смертельно обидится, а ведь она добывала этих заказчиков именно для него, обойдя основного дизайнера. Но Никита постарается свернуть разговор как можно скорее, а потом найдет Римму. Договорено определенно ничего не было, но как бы само собой подразумевалось, что они потом поедут к ней или к нему – какая разница, куда, только бы там можно было снова приникнуть друг к другу!
Конечно, его в зале нет. А мимо офиса дирекции никак невзначай не пройдешь: он за сценой. В том самом коридорчике, который заканчивался одной заветной дверкой…
Римма вернулась за свой столик, прихватив по пути в баре белое вино с ананасным соком. Выпила залпом, снова сходила в бар – и села в уголке, чтобы видеть всю сцену. Как только Никита появится, она его заметит.
Но он не появлялся. Время шло. Разговор с хозяевами «Сладкой жизни», очевидно, затянулся. От громкой музыки разболелась голова. Начало познабливать. И, несмотря на лихорадочное ожидание, хотелось спать.
Внезапно Римма заметила, что в тесном «Барбарисе» стало как-то слишком просторно. А куда подевался народ? Утомленные официанты собирают со столов стаканы, пакетики от орешков, шоколадные обертки, уносят полные пепельницы.
Посмотрела на часы.
Что? Четыре тридцать?! То есть Римма ждет уже три часа?
– Извините, – робко обратилась она к официанту, – вы не подскажете, Жанна еще здесь?
– Вы что, девушка? – спросил он, широко зевая. – Жанна Сергеевна и ее гости уехали еще два часа назад. В «Сладкую жизнь». Только Валерий Андреевич остался.
– А художник? – с запинкой выдавила Римма. – Ну этот… дизайнер?
– Никитка, что ли? – Официант перестал зевать и окинул Римму понимающим взглядом. – И Никитку с собой увезли. А вы что, его ждете?
Римма покачала головой, тяжело выбралась из-за стола и побрела к гардеробу.
Клуб работает до пяти. До закрытия осталось полчаса. Можно, конечно, еще подождать, но Никита вряд ли вернется. Наверное, думает, что Римма уже давно ушла.
Почему он уехал? Ну наверное, не смог отбиться. Наверное, хозяева «Сладкой жизни» в него вцепились и потащили в свой клуб, чтобы сразу, на месте обсудить все детали будущей работы. А заодно в него вцепилась и Жанна… Зеленоглазая, рыжая, яркая – у нее свои волосы как раз такого ослепительного цвета, как парик Риммы, – точеная, холеная, с лицом тигрицы – красивой, но не очень доброй… Тигрицы добрыми не бывают! Она просто так заботится об успехах Никиты, из чисто человеческих побуждений? Или тоже не смогла перед ним устоять, перед этими его самосветными глазами, томными веками и запахом меда и молока? Кто она Никите? Покровительница? Приятельница? Или что-то большее между ними? Может быть, эти зеленые острые глаза мигом просекли, что с ее любимой игрушкой что-то не то? И она вцепилась в Никиту, как кошка в мышонка, уволокла с собой, чтобы никто больше не смел тронуть его мягкой лапкой с глубоко спрятанными коготками?
Стала петь мышонку кошка – мяу-мяу, спи, мой крошка, мяу-мяу, ляжем спать, мяу-мяу, на кровать…
Как холодно, как холодно на улице в пятом часу ноябрьского утра, после бессонной ночи и пустого ожидания. Как бьет дрожь! Ревнивая дрожь.
Благо ночные извозчики еще не отправились спать. Около Риммы остановилась первая же машина, которой она проголосовала, и через четверть часа она уже входила в свою квартиру.
