Дик Френсис - Дикие лошади
— Да, — ответил я.
Из гардеробной, оставив там куртку и шлем Нэша, я поднялся наверх, где декораторы сдвигали «Литературный клуб» в сторону и на освободившемся пространстве монтировали копию обычного конского стойла.
Поскольку настоящее стойло чересчур тесно для камеры, оператора, осветителей и их оборудования, не считая актеров, мы соорудили собственную декорацию. Выглядело это так, словно стойло разделили на три части, разнесли их в стороны, оставив в центре большое пространство для передвижения камеры. В одной трети размещалась дверь наружу (выходящая на конный двор), в другой стояли ясли и поилка. Третья, самая большая, представляла собой собственно то место, где обычно стоит лошадь.
Стены стойла были сооружены из настоящих шлакоблоков, побеленных известью, вверху, на открытом до потолка пространстве, сплетались мощные балки. Тюки сена перед началом действий должны были быть сложены на платформу под балками. Пол из бетонных плит покрыт соломой, забившейся в каждую щелку. Искусственные отметины от копыт и другие признаки говорили о том, что этим стойлом давно и часто пользовались.
— Как дела? — спросил я, оглядывая строящуюся декорацию.
— Будет готово к утру, — заверили меня. — Надежно как скала, как вы и просили.
— Отлично.
Щеки Доротеи слегка порозовели — огромное достижение.
При моем появлении из ее глаз выкатилось несколько слезинок, но не было той мучительной скорби, которую я застал два дня назад. Вместе с возвращением физических сил восстанавливались и силы душевные. Доротея поблагодарила меня за цветы, которые я ей принес, и пожаловалась, что ее тошнит от диетического томатного супа.
— Они говорят, что он полезен мне, но я ненавижу его. Верно, я не могу есть мясо и салат, — а кому может пойти на пользу больничный салат? — но почему не грибной или не куриный суп? И конечно, все это не домашнее.
Она сказала, что по-прежнему хочет переехать в частную клинику, о которой говорил ей Робби Джилл, и она надеется, что ее невестка Дженет скоро вернется домой, в Суррей.
— Мы с ней не любим друг друга, — призналась, вздохнув, Доротея. — Так жаль!
— Хм-м… — пробормотал я. — Когда вы совсем поправитесь, вы вернетесь в свой дом?
В ее глазах блеснули слезы.
— Там умер Пол.
И Валентин, подумал я.
— Томас… я вспоминала разные вещи. — В голосе ее звучало некоторое беспокойство. — В ту ночь, когда на меня напали…
— Да? — спросил я, когда она замолчала. — Что вы вспомнили?
— Пол кричал.
— Да, вы говорили мне.
— Там был еще другой человек.
Я пододвинул стул для посетителей к ее кровати и сел, успокаивающе держа ее за руку, не желая тревожить ее и подавляя собственные назойливые думы. Я мягко сказал:
— Вы помните, как он выглядел?
— Я его не знаю. Он и Пол были там, когда я пришла от Моны… Понимаете, мы с ней смотрели телевизор, но программа не понравилась нам, и я рано ушла домой… Я вошла через кухонную дверь и была так удивлена и… рада, конечно… увидев Пола. Но он был таким странным, дорогой, и почти испуганным, но он не мог быть испуган. Почему он должен был испугаться?
— Быть может, потому, что вы пришли домой, когда он и другой человек обыскивали ваш дом.
— Да, дорогой, Пол закричал, где альбом Валентина с фотографиями, но я, конечно, сказала, что у него никогда не было альбома, что он просто хранил несколько старых снимков в коробке от конфет, в той же самой, что и я, но Пол не поверил мне, он все твердил об альбоме.
— А у Валентина был когда-либо альбом? — спросил я.
— Нет, я уверена, что не было. У нас никогда не было большой семьи, чтобы фотографировать ее, и нам в отличие от некоторых людей никогда не казалось, что событие не произошло, если от него не осталось снимка. У Валентина были десятки фотографий лошадей, но, понимаете, это были лошади, это была его жизнь. Всегда лошади. У него никогда не было детей, его Кэти не могла иметь детей, понимаете. Быть может, он собрал бы больше снимков, если бы у него были дети. Я хранила фотографии в коробке в своей спальне. Фотографии всех нас, очень старые. Фотографии Пола…
Снова потекли слезы, и я не сказал ей, что не смог найти в ее комнате эти несколько трогательных памяток. Но я отдам ей взамен коробку с фотографиями, принадлежавшую Валентину.
— Пол не сказал, зачем ему нужен был фотоальбом? — спросил я.
— Я думаю, нет, дорогой. Все случилось так быстро, и другой человек был так сердит и тоже кричал, и Пол сказал мне — так страшно, дорогой, но он сказал: «Отвечай ему, где альбом, у него нож».
Я быстро спросил:
— Вы уверены в этом?
— Я думала, что это сон.
— А теперь?
— Теперь… я думаю, что он, должно быть, сказал это. Я словно слышу голос Пола… Ох, мой милый маленький мальчик!..
Я обнимал ее, пока она плакала.
— Этот другой человек ударил меня, — сказала она, всхлипывая. — Ударил по голове… и Пол кричал: «Скажи ему, скажи ему»… и я увидела… у него действительно был нож, у этого человека… по крайней мере, он держал что-то блестящее, но это на самом деле был не нож, он продевал пальцы в него… грязные ногти… Это было ужасно… И Пол закричал: «Прекрати… не делай этого…» И я очнулась в больнице и не знала, что случилось, но прошлой ночью… Ох, дорогой, когда я проснулась этим утром и подумала о Поле, я вроде бы вспомнила.
— Да, — сказал я, потом помедлил, собирая вместе все, что знал. — Милая Доротея, — промолвил я, — я думаю, что Пол спас вашу жизнь.
— Ох! Ох! — Она все еще плакала, но теперь это были слезы светлой гордости за сына, а не тяжкой скорби.
— Я думаю, — продолжал я, — что Пол настолько ужаснулся, увидев, что на вас нападают с ножом, что предотвратил смертельный удар. Робби Джилл счел, что нападение на вас выглядело как прерванное убийство. Он сказал, что люди, которые наносят такие ужасные ножевые раны, обычно не владеют собой и просто не могут остановиться. Я думаю, Пол остановил его.
— Ох, Томас!
— Но я боюсь, — с сожалением сказал я, — это означает, что Пол знал человека, который напал на вас, и не сообщил об этом в полицию. Фактически Пол делал вид, что во время нападения на вас находился в Суррее.
— Ох, дорогой!
— И к тому же Пол всячески старался не допустить ни меня, ни Робби Джилла, ни кого-либо еще поговорить с вами, пока не удостоверился, что вы ничего не помните о нападении.
Радость Доротеи несколько померкла, но все же не исчезла совсем.
— Он немного изменился, — продолжал я. — Я думаю, в какой-то момент он едва не рассказал мне что-то, но я не знаю, что именно. Однако я верю, что он чувствовал раскаяние в том, что случилось с вами.
— Ох, Томас, я надеюсь, что это так.
— Я уверен в этом, — сказал я, вкладывая в слова больше оптимизма, нежели испытывал.
Она некоторое время молча размышляла, а потом промолвила:
— Иногда Пол громко высказывал вслух свои мнения, как будто больше не мог держать их при себе.
— И что же?
— Он сказал… я не хотела говорить это вам, Томас, но на другой день, когда он был здесь со мной, он высказался так: «Почему он вообще должен сделать этот фильм?» Он был зол. Он сказал: «На тебя никто не напал бы, если бы он не раскопал все это». Конечно, я спросила его, что вы раскопали, и он ответил: «Это все было в „Барабанном бое“, но ты должна забыть все, что я сказал, и если с ним что-то случится, это будет целиком его вина». Он сказал… мне действительно жаль… но он сказал, что был бы рад, если бы вас порезали на кусочки, как меня… Это было так на него не похоже, действительно не похоже.
— Я выставил его из вашего дома, — напомнил я ей. — Ему не очень-то понравилось, как я обошелся с ним.
— Нет, но… что-то тревожило его, я в этом уверена.
Я встал и подошел к окну, глядя на безукоризненно правильные ряды окон в здании напротив и на засаженный низкорослыми кустами садик внизу. Два человека в белом медленно шли по дорожке, беседуя. Статисты, играющие докторов, автоматически подумал я и осознал, что часто смотрю даже на реальную жизнь как на кино.
Я вернулся к кровати и обратился к Доротее:
— Пол спрашивал вас об альбоме, пока вы находились здесь, в больнице?
— Думаю, нет, дорогой. Хотя все было так сумбурно. — Она помолчала. — Он сказал что-то о том, что вы забрали книги Валентина, и я не стала ему говорить, что вы не забирали их. Я не хотела спорить. Я чувствовала себя слишком усталой.
— Я нашел одну фотографию среди бумаг Валентина, которые передал мне ваш милый юный друг Билл Робинсон. Но я не думаю, что ради этой фотографии стоило причинять такой страшный вред вашему дому и вам самой. Если я покажу вам этот снимок, — спросил я, — вы скажете мне, кто изображен на нем?
— Конечно, дорогой, если смогу.
Я вынул из кармана фотографию «банды» и передал ее Доротее.
