Наталья Борохова - Личная жизнь адвоката
Тут Винницкий сделал долгую паузу. Он взглянул на Дубровскую, и та почувствовала себя крохотной и беззащитной. Зря она надеялась на скорый безмятежный отпуск, посвященный заботам о близнецах. Судя по всему, напоследок ее ожидала хорошая встряска в суде, а потом, возможно, даже жалоба в адвокатскую палату.
Судья понял затянувшееся молчание по-своему.
– Свидетель, с вами все нормально? Вы в состоянии давать показания?
Профессор кивнул головой.
– Да, ваша честь. Я в норме. Сожалею, что я не смог прийти в судебное заседание раньше.
– Мы знаем, что вы были очень больны.
– Да, я был болен, – подтвердил свидетель. – Мне казалось, что с уходом Артема моя жизнь потеряла смысл. Так оно и было. Мир вокруг меня разом перестал существовать. Моя работа, люди рядом со мной стали ненавистны. Сама необходимость каждый день вставать, приводить себя в порядок, есть, общаться, словно ничего не произошло, сводила меня с ума. Я надеялся, что горе разобьет мне сердце и я умру. Смерть стала бы для меня благом. Но так не случилось. Мой организм оказался крепким, или же господь посчитал, что я не оплатил свои земные счета. За этим я сюда и пришел… – он поднял голову и обвел долгим взглядом присутствующих. – Вы можете посчитать, что это я делаю ради нее… – он махнул рукой куда-то в сторону, – но на самом деле я делаю это ради себя. Я хочу испить эту чашу до дна… Всю горечь… Без остатка…
Кому был адресован жест свидетеля, небрежно брошенный назад: законной супруге, в лице которой не было ни кровинки, либо же подсудимой, томящейся в неизвестности за стеклом, присутствующим было неясно. Кроме того, допрос, на который возлагали большие надежды, на глазах превращался в мелодраму.
– Боюсь, ваша мысль нам не ясна, – сказал судья, с тревогой следя за мужчиной на свидетельской трибуне. Из его бессвязной речи он не понял почти ничего, но какое-то внутреннее чутье говорило ему, что добром эта исповедь не закончится. Он уже жалел, что так легко согласился с доводами прокурора и принял решение допросить Винницкого. Профессор был явно не в себе, а обмороки и приступы не входили в программу судебного следствия. – Выражайтесь, пожалуйста, яснее. Мы понимаем, что визит в суд стал для вас тяжким испытанием, и приносим вам искренние соболезнования. Но суд интересуют факты…
– Вы хотите сказать, что поэтическая часть моего выступления вам наскучила и мне нужно приступать к прозе? – горько усмехнулся профессор. – Вы, как всегда правы, ваша честь. Не буду ходить вокруг да около. Вы хотели фактов? Извольте… Правда состоит в том, что я убил своего сына…
Глава 20
После слов профессора в зале наступила мертвая тишина. Стало слышно, как муха, жужжа, бьется об оконное стекло. Ее крылышки скользили по гладкой поверхности, лапки чувствовали преграду, но она снова и снова предпринимала попытки вырваться на волю.
– Я убил своего сына, – повторил профессор, видимо, полагая, что его первая фраза улетела туда, куда сейчас так стремилась неугомонная муха.
Молчание кончилось. Тут разом заговорили все.
– Ваша честь! Я вам говорила, что супруг болен. Он не совсем оправился от болезни. Врачи возражали против его участия в суде…
– Ваша честь! Я вынужден заявить ходатайство о медицинском освидетельствовании Винницкого. Подобные заявления в суде – явный признак психической нестабильности…
– Ваша честь! Позвольте свидетелю продолжать. Его заявление имеет для защиты огромное значение…
Председательствующий трижды стукнул молотком, прекращая базар.
– Свидетель! Вы отдаете отчет своим словам и поступкам?
– Да, ваша честь!
– Вы понимаете смысл сказанного вами?
– Да.
– Вы настаиваете на своем заявлении?
– Да, ваша честь. Это я убил своего сына.
– О, господи! – судья выглядел обессиленным. – Тогда вам неплохо бы объясниться.
– Хорошо, ваша честь. Прошу, не прерывайте меня…
… – Я очень любил своего сына. Он был очень привлекательным внешне, чем явно превзошел и меня, и мать. Он был сообразительным, активным и общительным ребенком, что дарило мне надежду. Я рассчитывал, что сын возьмет все самое лучшее у нас, его родителей, но пойдет дальше и достигнет большего. В самом деле, от нас было чему поучиться. Я – ученый. Не буду восхвалять свои скромные успехи на поприще науки, но я отдал любимому делу всю свою жизнь, все свои силы. Мои студенты, мои научные труды и награды расскажут обо мне больше и охотнее, чем я сам. Милица – успешная женщина, воплощение деловой хватки, инициативы и практичности. Она вела бизнес, организовывала наш быт и заботилась о нас, как могла. С самого детства мы дали Артему все: замечательные игрушки, поездки на моря, модную одежду. Потом появились телефоны, компьютеры, автомобиль. Казалось бы, живи, радуйся, учись… Но с каких-то пор я стал замечать, что мой сын, который, по моему мнению, родился, чтобы взять от жизни все, стал проявлять признаки сытого самодовольства. Он научился брать и требовать, а с тем, чтобы что-то отдавать, возникли проблемы. Он искренне не понимал, когда я говорил о том, что мы с мамой ждем отдачи.
– Но я еще не работаю, пап, – говорил он, пожимая плечами. – Наберись терпения. Вот стану адвокатом, получу место в престижной юридической фирме, тогда пойдут и бабки.
– Дело не в деньгах, сынок, – пытался достучаться до него я. – Не торопись становиться дельцом. Учись, познавай мир, цени дружбу, найди любовь. Я не имею в виду сейчас поездки на Ибицу и девчонок, которые гроздьями висят на шее. Пустое это все. Настоящую любовь не встретишь в баре, а мужскую дружбу не приобретешь, даже продав «Мерседес».
Он не возражал, кивал головой, но в глазах у него явственно читалась снисходительная усмешка: «Старый ты динозавр…» Но я не терял надежду. Такое поведение сына я списывал на молодость. Как же, молодым всегда хочется всего и сразу! Сынок повзрослеет, поймет, что к чему, там, глядишь, отношение к жизни изменится. Но сын взрослел, мужал, а с ним вместе росли и его запросы. Вместо игрушечных машинок понадобились настоящие. Молодежные курорты заменили парки аттракционов. Он любил дорогую одежду, разбирался в вине. Но глянцевый образ жизни требовал больших затрат, но сынок не спешил искать себе работу. Конечно, нас с матерью это не устраивало, и мы пытались на него как-то повлиять. Закончилось тем, что он дал нам честное слово и пообещал засесть за кандидатскую диссертацию и параллельно сдать экзамен в адвокаты. Какое-то время он держал слово и до полудня сидел с книжками в своей комнате, ездил в библиотеку. Но время шло, а результаты его усердия не проявлялись. Он не написал ни одной научной статьи, а сдачу экзамена и вовсе отложил в дальний ящик.
Вдобавок ко всему в характере Артема появились хитрость, изворотливость, лживость. Иногда я наблюдал, как он общается с кем-либо из своих знакомых или друзей нашей семьи. Надо отдать ему должное, он умел быть приятным собеседником: внимательно слушал, к месту задавал вопросы, шутил или выражал сочувствие. Но уже через несколько минут он мог подтрунивать над бедолагой в разговоре с другим знакомым. Такая двойственность натуры мне была не по душе.
У него была знакомая девушка – Жанна Лисовец, дочь наших давних знакомых. Я не возражал против его встреч с ней, но далеко идущих планов не строил. Мальчику следует получить профессию и начать зарабатывать, прежде чем обзаводиться семьей. Хотя моя жена считала, что одно другому – не помеха. Разве может помешать карьере прочное положение в обществе родителей жены? Милица надеялась, что брак с Лисовец решит разом все проблемы. Артем станет серьезнее, возьмется за ум, а мама и папа Жанны посодействуют его профессиональному росту. Я не навязывал своих взглядов, опасаясь, что их опять назовут «стариковскими». Единственное, на чем я настаивал, так это на честности в отношениях. Дал слово – женись. Не плоди детей на стороне. Не обманывай женщин.
Но в отношениях с Жанной у них что-то разладилось, после чего Артем встречался еще не с одним десятком девушек. Я был слишком занят работой, чтобы запоминать их имена. Иногда это приводило к курьезным случаям.
– Знакомься, папа. Это – Лена (Лида, Оля, Маша, Юля).
– Добро пожаловать. Как ваш папа? – спрашивал я.
Пока испуганное создание хлопало ресницами, я продолжал:
– Надеюсь, ваша собака здорова?
Вмешивался Артем.
– Папа, у Лены нет собаки.
– Разве? Помнится, в прошлый раз она рассказывала мне что-то про собачий кашель.
– Папа, это была не Лена.
– Да? Вот так напасть! Неужели я вас с кем-то перепутал?
Артем пытался загладить неловкость.
– Папа ничего не видит кроме своей науки! – улыбался он, тихонько пихая меня локтем.
Перепутать было немудрено. Маленькие и рослые, блондинки и брюнетки – мой сын пользовался успехом у женщин. Только однажды у него появилась девушка, непохожая на всех. Ее звали Ева. Выглядела она сногсшибательно: рыжие волосы, какие-то невероятные сапоги выше колена, юбка, как раз наоборот, еле прикрывала ягодицы. Рот был постоянно занят жвачкой.
