Падение Ворона - Корецкий Данил Аркадьевич
То ли чудо и железная дисциплина, то ли нежелание следовать наглядному примеру незадачливого наркомана и бесславно умирать не когда-то и где-то, а немедленно – прямо здесь и сейчас, спасли бригады от обоюдного уничтожения. Напряжение немного спало, но любое неосторожное движение могло оказаться спичкой в пороховом погребе.
– Уводи своих! – сказал Ворон, которому Морпех накладывал жгут и повязку на рану чуть ниже колена.
– По машинам! – заорал Мадьяр. – Уходим!
Херсонцы бросились к машинам, захлопали дверцы…
– Трупака своего заберите! – бросил Мадьяру Погранец. Он все еще держал автомат наготове, может, поэтому, его слова звучали веско и убедительно.
– Да куда я его дену? – возразил Мадьяр. – Пусть лежит, тут его все равно никто не знает…
– Дай ему штуку баксов! – приказал Ворон Коряге. – А куда ты его денешь – не мое дело! Скажи спасибо, что я тебе башку не прострелил!
Труп погрузили в просторный багажник «Мерседеса», и машины противоборствующих сторон разъехались в разные стороны. Через несколько минут поляна опустела. Джузеппе подобрал гранату, Погранец – две гильзы. Где-то в кустах осталась третья, да пятна крови и гильзы от ППШ на месте переговоров. Может быть, здесь осталась и душа убитого, обреченная на многовековое бесприютное скитание.
Ворона положили на заднее сиденье «Волги», Морпех пристроился рядом, придерживая обмякшее тело, Коряга сел за руль и быстро набрал скорость. На кочках и неровностях дороги раненый стонал.
– С такой раной надо в больничку ехать, – сказал Морпех. – Похоже, кость задета. Можешь хромым остаться.
– Огнестрел. Они тут, наверное, тоже в полицию сообщают, – сцепив зубы, с трудом проговорил Ворон. – Наши доктора всегда звонят!
– Дадим бабла, никто никуда не сообщит! – сказал Коряга.
– Давай, командуй и сам выкручивайся. – Ворон потерял сознание.
Медики, к удивлению сопровождающих, отнеслись к раненому с таким вниманием, будто к ним доставили вип-персону из посольства. Никто не задавал лишних вопросов. Да и вообще никаких не задавали. Дежурный хирург осмотрел рану, быстро отдал распоряжения, и Ворона увезли в операционную.
– За нашим товарищем охотятся бандиты. – Коряга показал пачку долларов. – Я хочу оставить двух человек для охраны.
– Не возражаю. Мы положим его в палату-люкс, там две комнаты, все разместятся, – ответил доктор, как будто речь шла о самых обыденных вещах. – Только пусть не мозолят глаза персоналу и больным. А деньги уберите…
Он закрыл рукой карман халата.
– На них будете покупать продукты для этих двоих. Кормить их мы, извините, не сможем
– Ну, так – значит, так! – Коряга спрятал доллары. – И мусорам трезвонить не надо. В смысле, в милицию не звоните!
Хирург наклонил голову, избегая смотреть в глаза собеседнику.
– Бывайте! – довольно усмехнулся Коряга. Он воспринимал подобные вещи, как должное: настоящие пацаны ни за что не платят. Значит, их здесь принимают за настоящих пацанов. Потому и уважают… В смысле, боятся!
Более сложных мыслей у него в голове никогда не появлялось. А уважение и страх были синонимами. Вообще, мир для него да и для остальной братвы представлялся простым и состоящим из двух цветов: черного и белого. И в этом было их счастье. Если, конечно, это можно было считать счастьем.
Что всё познаётся в сравнении, Ворон понял еще со времен ВТК [17]. Когда его до полусмерти избили активисты, «больничка» по сравнению с зоной показалась раем. Пять лет спустя, когда разбился на своей «Яве», городская травматология больше напомнила ад. В Карне ему приходилось бывать в медучреждениях, и они занимали место где-то посередине между упомянутыми крайностями. Но не та больница, в которой он находился.
Ворон переключил пультом стоявший на тумбочке под окном цветной телевизор: второй канал, третий, четвертый… Не найдя ничего подходящего, вздохнул и выключил совсем. В общем-то, и смотреть ничего не хотелось.
В дверь тихо постучали.
– Входите! – отозвался Ворон.
– А это я!
В палату вошёл Коряга. Он был в накинутом на плечи белом халате и держал под мышкой прозрачный пакет с крупными краснобокими персиками.
– Ничего себе – я тебя за доктора принял! – улыбнулся Ворон. – Может, пойдёшь на лепилу [18] учиться?
– Ага, на дубореза [19]. Привет!
Коряга поставил пакет на столик у изголовья кровати.
– О, да у тебя уже есть персики! И виноград… Кто принёс?
– Не поверишь – здесь фрукты на завтрак, обед и ужин выдают. И кормят не манкой и макаронами. Курица, рыба, а если дают котлеты, то они из мяса, прикинь!
– Ни фига себе! И простыни новые, чистые, глаженые…
– И ухаживают, как за родным! И все лекарства имеются! Видно, вы их хорошо «подогрели», молодцы!
Коряга озадаченно покачал головой.
– Совсем не «грели»! Я предлагал – отказались. Ни одного доллара не взяли! Ни одного!
– Вот так штука! А у них что, все палаты такие?
– Да нет, – пожал плечами Коряга. – Обычные, человек на пять, ободранные… Двери открыты, я видел.
– Странно! Может, они приняли меня за какого-то «бугра» из нашего посольства?
Коряга засмеялся.
– Тогда за самого посла приняли, не меньше!
– Гы-гы-гы, – передразнил Ворон. – А я лежу, как король на именинах…
Коряга перестал смеяться.
– Как нога?
– Да нормально. Хорошо, что коленную чашечку не задело, по кости скользнуло. Пулю вынули, говорят, должно нормально зарасти. Но сказали, ещё недельку минимум придётся проваляться. Если не больше.
– Ну, раз надо, так и лежи.
– Вот и лежу. Что там на рынке?
– Да все нормально пока. Вояки там чего-то химичат, но вроде на пользу.
– Раз на пользу, пусть химичат. Они себя на «стрелке» хорошо проявили. И Джузеппе – тоже…
Коряга понял, что он в число отличившихся не попадает.
– Ладно, пойду я… В ночь сегодня Шуруп с Сявой у тебя дежурят.
– Пока!
Они пожали друг другу руки, и Коряга ушёл.
Дело медленно, но верно шло на поправку. Через неделю Ворон уже самостоятельно ходил с костылём по коридору и даже выходил с Шурупом во двор покурить на скамейке.
– Доктор, когда мне на выписку? – спросил он при очередном осмотре.
– Нужно сделать контрольный снимок, – ответил тот. – Если всё нормально – выпишем.
– А что, по мне не видать? Скачу как кузнечик уже!
– Без рентгена нельзя, можете хромым на всю жизнь остаться…
– Да, мне говорили… Ну, снимок, так снимок. Делайте только поскорее, невмоготу сидеть в четырех стенах!
– Завтра утром, после завтрака. В десять за вами зайдет медсестра.
– Спасибо, доктор! – кивнул Ворон, удивляясь четкости и точности здешней больничной работы.
И действительно, на следующий день, ровно в назначенное время, пришла медсестра – строгая дама средних лет по имени Румяна. Имя ей подходило – она была пышногрудой и розовощекой.
– Бери свою ногу, больной, пойдем фотографироваться! – Она хорошо говорила по-русски, как и всё старшее поколение. В СССР русский учили в школе. Теперь стали учить английский.
Они вышли в коридор, дневные дежурные Центнер и Чёрный – оба из молодых – встали при появлении бригадира. У каждого в руках была рация, а судя по широким рубахам навыпуск под ними скрывалось оружие. Чувствовалось, что вояки делают свою работу успешно. И дисциплина укрепилась…
– Я на рентген, – пояснил Ворон. Охранники синхронно кивнули и двинулись следом.
Через пару минут они оказались у тяжёлой металлической двери с желто-черным знаком радиационного излучения.
– Ждите здесь, – сказала Румяна охранникам, с усилием открывая дверь. – А вы проходите!
Центнер и Черный опустились на изрядно потертые стулья, а Ворон, отдернув черную штору, шагнул через порог. Дверь за спиной плотно закрылась, и он оказался в большой комнате, с установленным посередине рентгеновским аппаратом. Здесь было темно, только свет настольной лампы на маленьком столе позволял ориентироваться в пространстве и не натыкаться на предметы обстановки. За столом сидел и что-то писал пожилой, абсолютно лысый и очень худой человечек. В тусклом свете его белый халат казался желтым. Впрочем, возможно, он и был таким от старости и химикатов.
