Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
С официантом беседовал Крончер: у них, у иностранцев, это лучше получалось. И долларов больше, и язык, соответственно, развязан.
Потом Алекс принялся рассказывать про то, как проходит реабилитация солдат и офицеров — инвалидов в Израиле…
Чернышев готов был его сожрать с потрохами: неужели он не видит, что человеку больно, когда ему напоминают о его ущербности?
Анастасия сидела молча, и вообще словно отсутствовала. «Что это с ней приключилось?» — подумал Виктор. Ему казалось прежде, что кроме своих коней, она в упор вокруг никого не видит.
А Алекс нес свое: армия, видите ли, не только платит пенсию, но и берет на себя оплату учебу в университете. По скидке предоставляет машины со специальным устройством, и парализованные могут перемещаться из коляски на автосиденье сами.
«Телеглаз» сначала слушал недоверчиво, а потом все более и более внимательно, даже стал расспрашивать.
Выходило — многие инвалиды занимаются спортом — плавают, играют на своих колясках в теннис, в баскетбол.
— У нас это тоже начинается… — кивнул «Телеглаз».
— Наши на международных Олимпиадах инвалидов всегда срывают кучу медалей. Страна ведь крохотная, а за полвека шесть войн…
— Ну что у вас там за войны…
— Не скажи. В семьдесят третьем по обе стороны Суэцкого канала билось больше танков, чем под Прохоровкой…
— Ну да?!
Из спиртного «Телеглаз» заказал себе только баварское пиво, и кажется, разочаровал этим Виктора…
Потом все повторилось в обратном порядке. Они усадили инвалида в коляску, погрузили в машину и вновь выехали на Триумфальную.
И тут им, наконец, улыбнулась удача. Мало того — дважды подряд.
Едва завидев первый «амбуланс», их попутчик оживился:
— Вот он… Как раз этой марки…
Их «газик» рванул следом. Чернышев хотел лучше рассмотреть машину. В это время появился и второй «амбуланс». Лиха беда — начало…
Чернышев и Анастасия переглянулись: еще бы! Они видели такую машину! В Медицинском центре! У Рындина!
Они отвезли инвалида домой.
— Если что снова, — вздохнул «Телеглаз» — я готов…
— Главное, — не сдавайся! — пожелал Алекс.
Виктор незаметно стукнул его в спину.
— Ты чего там выпендриваешься? — зло накинулся он, когда они садились в машину. — Что, не понимаешь, что есть вещи, о которых лучше не говорить? Не колоть глаза несчастьем?
Алекс, кажется, в первый раз за все время в Москве, завелся:
— По-твоему, несчастье от этого исчезнет? Легче станет кому — то? он поддал носком колесо рядом стоявшей машины, а, садясь, громко хлопнул дверцей.
— Слушай, ты, — отчеканил металлическим голосом Виктор, — ты в чужой монастырь со соими порядками не лезь!
— А это что, твой монастырь, что ли? — бесцеремонно откликнулся Алекс. — Ты, что ли, в коляске ездишь?
Виктор посерел: послать бы сейчас этого наглеца далеко…
— А ну прекратите! — вмешалась Анастасия.
— Я лично прекращать не собираюсь. — окрысился Алекс, — Если инвалиды живут среди нас, а мы не делаем вид, что они не существуют, они и вправду верят, что такие же, как мы, а мы — как они….
Раздосадованный Виктор махнул рукой:
— Да ну тебя… Тоже мне гений психологии нашелся…
Они уже гнали в сторону Садового кольца.
В этот момент Виктора окликнули по сотовому телефону.
— Чернышев, ты?
— Ну!
Звонил майор Ловягин из РУОПа, крутой, но уж больно неприятный мужик — маломерок.
— Тут тебе есть работенка…Начальство уже распорядилось. Приезжай бери… — Он в нескольких словах пересказал происшедшее с Ковальским. Место это, оно где-то в районе Каширки. Давай, жду.
— Едем в РУОП… — только и сказал Чернышев.
К разговору об отношении к инвалидам больше не возвра щались. Только Крончер спросил неожиданно:
— Как ты считаешь, Виктор? Мне что ж лучше по-прежнему делать вид, что мы все — гиды? Или мы все трое все-таки полицейские?
— Знаешь, — Виктор посерьезнел. — У тебя в Москве представитель полиции. Вот ты ему и задай этот вопрос. А пока все будет по-прежнему…
— Вон он сидит там, в коридоре. Я попросил подождать.
Ловягин ничем не выдал своего торжества, в конце-концов, он все-таки сбагрил этого мужика с его дурацкими фантазиями.
Чернышев отлично понимал разыгрывающееся перед ним действо. Майора Ловягина он давно отделил от фанатов: «темная лошадка».
Вообще-то, и не он, Чернышев, это первым заметил: чем меньшего роста человек, тем неукротимее кипят в нем амбиции.
— Тебя представить ему?
— Я уж сам.
— Давай. Он — Ковальский Андрей Станиславович. Видимо, поляк…
Станиславыч отогрелся в «газике» душой. Интеллигентного человека сразу видно. У этого и тон другой, и жесты без приблатнености.
«Сразу видно, — культурный человек…»
Напарники Чернышева — мужчина и женщина — ему тоже понравились. С ними он чувствовал себя гораздо увереннее.
— Да я по запаху это место найду, где я вылез из жижи…
Он даже хотел рассказать анекдот про ночного варшавского золотаря, ехавшего во главе зловонного обоза на бочке с дерьмом, но раздумал. Пришлось бы вспоминать встретившуюся на въезде в город пани-курву. А тут дама…
Он закашлялся.
— Поганое место…
Как и Ловягин, Чернышев тоже подумал: на Каширку надо, в больницу… Там рядом Онкологический научный Центр.
Другого похожего места в этом районе не было. Да и милицейский патруль, доставивший Ковальского в Тридцать Четвертое, подобрал его в районе Каширского проезда. По-видимому, выбравшись из подвала, бедолага перебежал Каширку и направился по Старокаширскому шоссе к Варшавке. В одном из домов между обоими шоссе был и мебельный магазин. Возможно, Ковальский говорил именно о нем.
— Напомните, пожалуйста, описание «скорой»… — попросил Чернышев.
— Я же говорил…
За эти сутки со Станославычем беседовало несколько человек, и он уже не помнил, кто и о чем его спрашивал, кому и о чем он рассказал.
— Я такой не видел. На базе «Мерседеса». Между кабиной и кузовом на окне пестрая шторка…
О «Крокодиле Гене» перед стеклом у водилы он забыл, а, может, посчитал, что уже упоминал не раз. Но именно Чернышеву и его группе сведения об этом не поступили.
— Еще запаска сзади…
Чернышев переглянулся с партнерами.
Приметы «амбуланса» сходились с теми, что указал инвалид — афганец, и они сами видели на Триумфальной… Машин этих становилось в Москве все больше.
Такой же «амбуланс» стоял во дворе в хозяйстве у Рындина, да только «Милосердие,97» находилось не на Каширке, а далеко отсюда, в самом Центре!
Они не заметили, как подъехали к комплексу больничных зданий. К большому разочарованию Ковальского и членов оперативной группы оказалось, что территорию больницы пересекало нсчетное количество тропинок, заканчивавшихся отверстиями в решетке забора. При свете дня все выглядело абсолютно другим.
Словно потерянный кружил Ковальский между корпусами.
— Не нервничайте…
Чернышев знал эту больницу.
Одно из зданий — наиболее престижное — числилось за Литературным фондом России, и все друзья отца, и отец тоже, не раз укладывался с повышенным давлением в «писательский корпус». Палаты там были просторные, на одного человека. Удобно, можно работать и даже принимать посетителей.
Длиннющими тоннелями, не поднимаясь на поверхность, тяже лых больных перевозили отсюда в другой — центральный корпус: на рентген, в операционные, реанимацию. Кроме того по этим же туннелям ежедневно развозили еду…
Виктор со своей командой сразу же направился в центральный корпус, растянувшийся едва ли не на километр. Устрашенная их решимостью гардеробщица, ни о чем не спрашивая, приняла у них одежду. Узнав, где располагается начальство, они мимо киосков с галантереей, книгами и одеждой они прошли к лифту.
Их принял заместитель главного врача по хозяйственной части. Но рассказывать ему, что произошло, они не стали. Поинтересовались арендуются ли какие-нибудь помещения посторонними коммерческими структурами. Тот что-то промямлил: якобы и сам не полностью в курсе дела.
— Видитке ли происходит определенная коммерциализация медицины. Необходимость содержать себя. Но лучше, — посоветовал он, — обсудить этот предмет непосредственно с главным. А что, собственно…
Чернышев, когда у него пропадало настроение, становился весьма невежливым собеседником, и каждый кто лез к нему с вопросами, рисковал напороться на откровенную грубость. Зам главного быстро это почувствовал, потому не продолжил, а только спросил:
— Могу ли я чем-то быть полезен?
— Я сам позже скажу вам об этом…
Тот с улыбкой развел руками.
Без проводника они лифтом спустились в подвальное помещение. Оно оказалось огромным, с идущими по сторонам ответвлениями, отсеками. Коридоры даже днем были пусты, только время от времени впереди или сбоку мелькала фигура в больничной пижаме или белом халате.
