Александр Щелоков - Героиновые пули
Новое время изменило статус и порядки ЦКБ. Оставаясь объектом, принадлежащим к президентскому медицинскому центру, больница открыла ворота большим деньгам. При этом действует четкий принцип: плата вперед. Для тех, кто имеет чем заплатить за свои болячки, бывает заманчиво прикупить здоровье за наличные. И прикупают.
Если раньше на прогулочных аллеях можно было встретить сановников, облеченных высокой властью и самомнением, важных и недоступных, плотных животами, сверкавших лысинами от лбов до затылков или светившихся благородной сединой, то сейчас их вытеснили крепкие ребята с бородами и без, щеголяющие в адидасовских спортивных костюмах, и обязательно держащие в руках мобильные телефоны.
Чепурной, отлежавший около месяца в отделении кардиологии, уже освоился с больницей и её обитателями. В один из дней, разрешенных для свиданий, он гулял по парку в Жетвиным, который приехал его навестить. Как водится, в разговорах дел не касались. На одной из дорожек им встретился пожилой согбенный старик в пижаме. Он медленно шел, опираясь на палочку.
— Разглядел его? — Спросил неожиданно Чепурной.
— Кто он?
— Сейчас ноль на двух ногах. — Чепурной многозначительно поджал губы. Ответ только подогрел любопытство Жетвина.
— И все же?
— Генерал-лейтенант Габуния. При Сталине в НКВД крутил ручку мясорубки. Где-то не поостерегся. Может что-то не так подпихнул. Может потерял бдительность. И сам попал пальцем в шнек. Тут же его затянуло целиком.
— Посадили? — У Жетвина прорезался чисто профессиональный интерес.
— Как водится. Впаяли вышку.
— Как же он выкрутился?
— Его взяли по так называемому «мингрельскому делу». Тогда Сталин начал серьезно рыть под Берию. Тот по национальности был мингрелом. Ему пришили, что с помощью земляков он копает под Сталина. Тогда усадили целую кучу дружков Берии: Барамию, Шарию, Рапаву… Всех и не упомнишь.
Чепурной замолчал. Полез в карман. Достал пачку сигарет «Кэмел».
— Ты не сказал главного: как он сумел выкрутиться?
— Пока тянулось дело, Сталин умер. Берия помог дружкам выскочить на свободу. Приблизил их к себе…
— Все ясно.
Жетвин не скрыл разочарования: все обстояло слишком просто.
— Самое веселое началось позже. В апреле пятьдесят третьего Габунию освободили. В конце июня арестовали Берию. Подгребли и его близких дружков. Только Габуния сумел доказать, что сам был жертвой сталинских репрессий. Кто-то из свидетелей показал, что однажды слышал от Сталина такой отзыв о Габунии: «Габуния?! Да он же мингрел! А всем известно, что цыгане, румыны, евреи и мингрелы — одна кампания». Короче, вышло так, что Габуния ограничился самым малым сроком. Потом его реабилитировали. Вернули генеральское звание. Пенсию. Право на медицинское обслуживание по высшему разряду…
— Ну и время было! — Жетвин зло сплюнул на дорожку. Растер подошвой. — Поедом люди жрали друг дружку. Как пауки в банке. И всем объясняли, что делают это в государственных интересах. Слава богу, теперь такого нет.
— Чего такого? — Чепурной проницательно посмотрел на него. — Пауков в банке?
— КГБ нет.
— Не волнуйся. Главное, чтобы не перевелись мухи. Пауки всегда найдутся.
Жетвин промолчал — переваривал. За легкостью, с которой Чепурной сформулировал мысль, могло скрываться нечто серьезное. Зачем он рассказал ему эту историю? Намекает на что-то? С видом отстраненным, стараясь показать, что не придал рассказу особого значения, Жетвин философски подвел итог:
— И все же время теперь иное. Все течет, все изменяется.
Чепурной хмыкнул:
— Еще и так говорят: все течет и все из меня…
— Ты имеешь в виду что-то конкретное?
— Тебе не кажется, что нас выбивают?
— В смысле? — Жетвин старался выглядеть спокойно и рассудительно.
— В самом прямом. Сперва Абрикоса. Потом Лобанова. Теперь Марусича. Тебе это ни о чем не говорит?
— Говорит, но я поспешных выводов не делаю. У Абрикоса в машине взорвалась граната. Можно спросить: а на хрен он её держал с собой? Только ты сам знаешь — он был неравнодушен к бухающим штучкам. Одна взорвалась. Две других нашли в бардачке его машины. Правда, без взрывателей… Лобанова могли приложить старые дружки…
— Ладно, допустим что это так. Но взрыв в доме… В новом доме…
— Что тебя смущает?
— Жек, меня давно ничто не смущает и не удивляет. Просто заставляет думать.
Жетвин улыбнулся.
— И что надумал?
— Самое простое. Я нанял детектива.
Жетвин все ещё улыбался, показывая, что относится к этому разговору без всякой серьезности, но беспокойство все сильнее давало о себе знать: неужели Чепурной что-то выведал? Если это так, то угроза для дела возникала нешуточная.
— Представляю во сколько это тебе обошлось.
— Жек, ты все шутишь, а дело совсем не в тратах. Сыщик работал неделю, а накопал немало подозрительного. Он нашел мужика, который работал на стройке у Марусича сторожем…
— И что?
— Выяснились странные вещи…
— Так расскажи.
— Не сейчас, ладно?
Чепурной вдруг остановился, поморщился и приложил руку к груди и страдальчески сморщился. Сказал, явно рассчитывая на сочувствие:
— Наверное, перегулял. Пора пойти полежать.
— Тебе помочь?
— Спасибо, доковыляю. Пошли помаленьку.
Чепурной повернулся и медленно, при каждом шаге покряхтывая, двинулся к больничному корпусу.
Так они прошли десятка два метров, когда Жетвин вдруг понял — ссылка на боль могла быть удобным поводом, чтобы прекратить разговор на скользкую тему. Но почему? Неужели Чепурной о чем-то догадался или что-то заподозрил, а потому без видимой причины замкнулся?
— Может мне подключиться?
— Ты о чем? — Чепурной изобразил удивление.
— Мы только что говорили о твоих подозрениях…
— Ах, об этом… Я выговорился просто в порядке бреда…
— И все же готов подключиться к твоему детективу.
— Не бери в голову. Забудем, ладно?
— Почему? Если есть подозрение…
— Оставь, Жек. Ты меня убедил, и я успокоился.
Жетвин не стал возвращаться к щекотливой теме, но тревога не проходила. Он понял — Чепурной почему-то насторожился и ушел от продолжения разговора. Если слишком настаивать на продолжении, это может ещё больше его возбудить его подозрения. Спросил самое нейтральное.
— Когда тебя выпишут?
— Скоро. Но предлагают месячишко провести в реабилитационном центре.
— Где это?
— Здесь, в Подмосковье. Санаторий имени Герцена. Или, как его ещё называют, — загородная больница…
* * *— Ты молодцом, Кузьма. — Жетвин оглядел Сорокина, пожал ему руку и показал место в машине рядом с собой на переднем сидении. — Есть какие-то пожелания?
— Все нормально, Евгений Алексеевич.
— А у меня к тебе пожелание есть. Ты когда в отпуске был?
— Зачем это?
— Ты всегда так отвечаешь? Я спросил «когда»?
— Я не перетрудился. Какой отпуск…
— Не спорь, — Жетвин хитровато усмехнулся. — Хочешь — не хочешь, поехать придется. На две недели в дом отдыха.
— Может не надо? И так перебьюсь.
— Ты ко всему ещё и нахал, Сорокин. Шеф говорит: надо в отпуск, а ты рогом уперся…
Только теперь до Кузьмы дошло, что отдых будет связан с работой, и он допустил глупость, когда начал сопротивляться.
— Если требуется — другое дело.
— Видишь, оказывается ты все понимаешь. Молодец.
— Что надо делать?
— Ехать и отдыхать.
— И все?
— Хорошо, если очень хочется, найду тебе и дело.
— Слушаю вас, Евгений Алексеевич.
— Получишь путевку в дом отдыха. Он расположен в Марьино. Это рядом с Кубинкой. Слыхал о такой? Там знаменитый аэродром. Всякие известные эскадрильи: «Стрижи», «Русские витязи», «Небесные гусары». Короче — асы. Только ты не переживай. Там сейчас тишина. «Витязи» не летают. У России для них нынче харасина нет. Дом отдыха расположен рядом с большой больницей. Там надо только перейти овраг по мосту и ты у цели. Все это — и больница и дом отдыха — одна территория. Будешь гулять, дышать кислородом. Сплошное удовольствие. Днем там гуляют многие… Вот тебе фотография. Вглядись как следует. И запомни: Чепурной Николай Фомич. Главное — не промахнись. Для верности можешь с ним познакомиться. Это естественно: он на лечении, ты — на отдыхе. Все нормально, верно? И ещё — сделаешь дело, не вздумай спешно срываться с места. Искать исполнителя у себя под носом там не станут. Поэтому держись естественно. Не старайся выглядеть букой. Командировочные получишь…
Кузьма слушал шефа набычившись. Впервые ему предлагали дело, связанное с выездом. Причем с довольно приятным. Ни при советской, ни при нынешней денежно-демократической власти Кузьма санаторной роскоши позволить себе не мог. Выложить за день проживания вне дома сотню долларов было бы выше его сил. И не потому, что денег не было. В последнее время они завелись, и пачка зеленых со старым маленьким и новым крупным портретом американского мистера Франклина, которую он хранил в надежном загашнике, становилась все толще. Сложнее было представить, что эта пачка может стать тоньше и часть заработанного уйдет в чьи-то руки просто так, из-за блажи побыть в роли беспечно отдыхающего фраера. Иначе человека, который прожигает кровные денежки по домам отдыха, Кузьма назвать не мог.
