Павел Саксонов - Можайский — 3: Саевич и другие
91
91 Михаил Фролович явно намекает на судьбу многочисленных «пришлых элементов», которые, не сумев устроиться в столице, но и не имея решимости вернуться домой — как правило, в деревню, — оставались в городе на нелегальном положении: без постоянной работы, без хоть сколько-нибудь приличного жилья. Эти люди, скатываясь все ниже и ниже, оказывались в итоге на самом дне, частенько пополняя ряды уголовников. Озлобленные, потерявшие всякую веру, они превращались в самых жестоких и циничных преступников, каких только видывал Петербург. Будучи при этом и людьми совершенно невежественными, они неизбежно попадались в руки правосудия. Каких-то из них — за недоказанностью — просто высылали, и тогда они, отсидевшись немного в провинции, возвращались вновь и вновь. Другие сразу отправлялись на каторгу. Но какой бы ни была судьба каждого из них, в массе они составляли мрачное, отвратительное и никогда не знавшее недостатка в пополнении рядов «сообщество», целью которого — если только это можно назвать целью — был исключительно преступный промысел.
92
92 Михаил Фролович опускает подробности: чтобы пройти в «камеры для предварительно задержанных», нужно было пересечь двор — съезжая находилась не в доме 3-го участка Казанской части на Офицерской (Декабристов) улице, а в доме 99-1 по Екатерининскому (Грибоедова) каналу.
93
93 Водке.
94
94 Каким бы сомнительным ни показался рассказ современному читателю, привыкшему видеть в полицейских чинах не столько помощников, сколько помеху, он по-настоящему правдив. Городовые, ни минуты не раздумывая, бросались на помощь погибавшим, в том числе — и провалившимся под лед. Рискуя собственными жизнями, они, бывало, и с мостов спускались на реки и каналы, привязав себя веревкой к ограждениям. Из того самого времени, о котором повествуется в отступлении о происшествии с Гольнбеком, известен, например, случай городового 3-го участка Петербургской части — Ивана Бочарова, — утонувшего при попытке спасти упавшего в воду человека.
95
95 Ныне не существующий «Литовский замок», одним фасадом выходивший на Офицерскую (Декабристов) улицу, а другим — на набережную Крюкова канала. В разное время служил казармами и тюрьмой. Был сожжен в 1917 году. Сейчас на его месте — группа строений: жилой дом (№ 29 по Декабристов), построенный в тридцатых годах двадцатого века для работников «Союзверфи», школа (набережная Крюкова канала, 3) и т. д.
96
96 Небольшое пояснение: номинированные в рублях имперские облигации имели привязку по твердому курсу к другим основным валютам — британскому фунту, французскому франку, германской марке, голландскому гульдену, доллару САСШ (Северо-Американских Соединенных Штатов, как тогда в России называли США). На облигациях указывалась не только сумма займа в рублях (и номинал в рублях самой облигации), но и сумма (и номинал облигации) в этих валютах. Например, тот заём, о котором идет речь в рассказе Михаила Фроловича, был на 125 миллионов рублей золотом, что соответствовало 19 миллионам 775 тысячам фунтов стерлингов, 229 миллионам голландских гульденов, 96 миллионам 250 тысячам долларов, а сама облигация с номиналом в 125 рублей была равна 500 франкам, 404 маркам, 239 гульденам, 96 долларам 25 центам США и 19 фунтам 15 шиллингам 6 пенсам Великобритании.
97
97 Сушкин намекает на эпизод из преданий о Троянской войне, когда Ахилл, оскорбленный тем, что у него отобрали Брисеиду, отказался от участия в осаде и заперся в своей палатке. Греки, лишившиеся помощи одного из самых своих могучих вождей, начали терпеть поражение за поражением.
98
98 Когда Ахилл перестал участвовать в сражениях, его лучший друг Патрокл взял его доспехи, облачился в них и вышел в таком виде против троянцев. Действия Патрокла были настолько удачны, что сам Аполлон, державший сторону троянцев, ранил его, после чего троянец Эвфорб ударил Патрокла в спину, а Гектор добил. Сушкин проводит параллель между Патроклом и заместителем начальника Сыскной полиции Иниховым.
99
99 Мгновенно.
100
100 Cушкин цитирует «Евгения Онегина».
101
101 Никита Аристархович, решив проявить остроумие, выразился очень неудачно. Очевидно, он имел в виду, что Чулицкий — мститель за нанесенную ему обиду и в этом качестве выполняет функции богини мести Немезиды. Однако из сказанного Сушкиным можно подумать, будто Чулицкий — воплощение смерти (Танатоса, брата Немезиды) или сна (Гипноса, еще одного брата), или злословия (Мома, третьего брата), или старости (Гераса, четвертого брата), или лживых сновидений (Онира, пятого брата), или, наконец, ужасного лодочника Харона (шестого брата), который души умерших переправлял в Аид. Впрочем, возможно и то, что Никита Аристархович намеренно выразился настолько двусмысленно: ведь, судя по его изложению, Чулицкому вполне подходили некоторые из этих определений.
102
102 Точнее, как следует из дальнейших слов Юрия Михайловича, в устье Фонтанки: устье тоже еще не замерзло окончательно, хотя и было забито битым льдом. Иначе невозможно понять, о какой «стрелке Галерного острова» идет речь.
103
103 Юрий Михайлович цитирует «Евгения Онегина» (глава пятая, V):
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
На что именно этой цитатой намекал Юрий Михайлович, мы сказать затрудняемся. Возможно, он использовал ее просто ради красного словца.
104
104 Или к Подзорному каналу, как этот водоем назывался на официальных картах. Однако его ширина была настолько незначительной, что определение «канава» подходило к нему как нельзя лучше и поэтому закрепилось в «устном» обиходе.
105
105 На Подзорном острове в начале пятидесятых годов XIX века была устроена так называемая «Лоцманская слобода», в которой компактно проживали невские лоцманы. По удивительному совпадению разрешение на устроение слободы «выбил» однофамилец Юрия Михайловича — Фёдор Тимофеевич Можайский (1796–1863): будущий адмирал, а в конце сороковых — начале пятидесятых годов — генерал-майор по Морскому ведомству и капитан Гребного порта.
106
106 Современный читатель понимает, что прав оказался именно Никита Аристархович, а вовсе не Сергей Ильич. Тем не менее, семь минут без дыхания, о которых заявил поручик Любимов, следует считать явным и очень значительным преувеличением: Гольнбек, конечно, не мог на такое время задерживать дыхание и оставаться в сознании, да еще и без всяких последствий для здоровья. Оказавшись подо льдом и пусть даже на какое-то время дыхание задержав, он неминуемо уже вскоре должен был инстинктивно начать делать вдохи и попросту захлебнуться.
107
107 Хотя ко времени описываемых событий воздействие холода на организм было — в целом — известно, самого понятия «гипотермия» еще не существовало. Пагубное влияние холода интересовало людей лишь постольку-поскольку, а наибольший интерес вызывало воздействие благоприятное: например, на раненых. Со времени исследований барона Доминика Ларрея, главного военного хирурга наполеоновской империи, получили развитие множество теорий такого рода, которые позднее — уже во второй половине 20-го столетия — легли в основу метода терапевтической гипотермии. Однако процессы, связанные с непосредственно процессом переохлаждения, оставались неизвестными. Именно поэтому на первый взгляд кажущиеся разумными рассуждения Юрия Михайловича на самом деле далеки от истины.
108
108 Гребень, расческа — в противопоставление щетке для волос (brosse à cheveux). Первые щетки для волос появились уже в пятидесятых годах XIX столетия и быстро получили распространение, но и за ними нередко сохранялось название расчесок. Поэтому Юрий Михайлович и сделал такой акцент: чтобы исключить всякую двусмысленность.
109
109 Об осмотре и вскрытии тела.
110
110 Моисееву, прозектору Обуховской больницы.
111
111 «Милютин ряд» — магазины в доме № 27 по Невскому проспекту. Назван по фамилии первого владельца участка — фабриканта Милютина.
