Октем Эминов - Дело возбуждено... (сборник)
— С Мегеремом.
— Отец, наверное, взял у вас деньги, если уехал из дома надолго?
— Нет, он никогда из дома ничего не берет. И сейчас уехал, не взяв ни копейки, наоборот, сам оставил.
— Что? Золото?
— Смеетесь? Откуда у отца золото?
— Значит, бумажные деньги? Много?
— Много. Целый узелок… С матерью чуть инфаркт не случился, когда увидела столько денег. Отец сказал, что заработал…
— Ты знаешь, сколько зарабатывает маклер?
— Знаю. Но отец много лет собирал шкуры. Он мог много заработать. Вы из-за этого его разыскиваете? Спекулировал, да?
— Не спрашивай пока, Семендер, все узнаешь…
— За ним есть тяжелая вина?
— Очень тяжелая, Семендер. Очень тяжелая.
Гоши Сахатдурдыева дома, разумеется, не было. Жена и дети, увидев людей в форме, заревели в голос. Мать, гладя заливающуюся слезами пятилетнюю дочь, утирая другой рукой свои слезы, причитала перед подполковником:
— Что он мог сделать плохого, он же тихий как овечка. На муравья не наступит, обойдет. Ну что он натворил, скажите? Может, это ошибка, а, товарищи?
В глазах у нее светилась искренняя надежда. Джуманазаров горько усмехнулся:
— Овечка, говорите? Муравья не раздавит? А семнадцатилетнего подростка машиной мог бы раздавить?! Не поверите?.. Спекулянт. Ворочает тысячами. Вы ни разу не спросили у него, когда он приносил эти тысячи (при зарплате-то в сто рублей!), не оставит ли он благодаря этому своих детей сиротами? А надо было спросить. Поздно слезы лить…
— Что вы говорите? Вы соображаете, что вы сказали о моем муже? Как вы могли столько грязи на него вылить!
— Я еще не все сказал, гелин-эдже.
Женщина побелела как мел, зашаталась. Бекназар подвинул стул, она села, послышался не то стон, не то вопль:
— У тебя столько детей, Гоша, жена тебе всегда была верна, жизнь твоя дома была лучше, чем в других домах. Если запачкал руки кровью, то пусть тебя покарает бог, пусть пока…
Она потеряла сознание. Бекназар побежал за водой.
Заскрипела во дворе калитка, потом показалась голова, помаячила и скрылась снова. Человек, видимо, сообразил, что в доме чужие. Подполковник буквально вылетел из дома, кинулся за убегавшим по улице. Беглец был плохой спортсмен, и Джуманазаров стал его настигать. «Стой, буду стрелять!» — крикнул он и выстрелил над головой бежавшего. Тот мгновенно остановился. Схватившись за левую сторону груди, ловил воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.
— Кто такой? Почему убегаешь? Пойдем со мной.
Когда беглеца привезли в милицию, Талхат сразу узнал его:
— Товарищ подполковник, это тот самый, который рисовал на дверях по трафарету «высокое напряжение». Аитбай Хаитбаев по его заданию заказывал трафарет.
На очной ставке задержанный сначала выкручивался, но услышал возглас вошедшего в кабинет Хаитбаева: «О! Любитель некрологов, вы здесь» — и признался во всем. Рассказал, откуда знает Гошу Сахатдурдыева и Халлы Сеидова:
— В прошлом году это было, в декабре. Я стоял с товарищем, говорили о том о сем. Я ему в конце говорю: «Хорошо, что ты можешь французский гарнитур достать, постарайся. Правда, мне сейчас не хватает на пего четырехсот рублей». Подошел его автобус, он на нем уехал, а я остался. Мне ехать в другую сторону. Чувствую, кто-то берет меня за плечо. Оглядываюсь — вижу незнакомого человека. Смотрит на меня, улыбается, как будто он меня знает. Мы на остановке не одни были, но он на это внимания не обращал, достал из пиджака пачку сотенных купюр, вынул из нее пять штук, вложил мне в ладонь и прижал их в ней моими пальцами. Улыбнулся и говорит: «Ты купи себе этот гарнитур, не теряй его, как говорится, лови момент! А разбогатеешь — разочтешься». Эти пятьсот рублей, помню, лишили меня дара речи, помню, я адрес свой ему не давал… Но он сам нашел меня. «Пришел поздравить с новым гарнитуром», — говорит. Хоть и в своем доме, но я ни есть, ни пить не мог, пока он не ушел, думал — вот сейчас долг будет требовать. Но о деньгах не спрашивал, а когда дошли до автобусной остановки, он попросил об одолжении: «Мне нужно съездить в Ашхабад, да срочная работа не позволяет. Слетайте-ка вы!» Взял мою руку, раскрыл ладонь и вложил в нее два билета на самолет, один туда, другой обратно. «За день, — говорит, — обернетесь. На девять утра на ваш адрес я заказал такси. В Ашхабаде передадите, — сказал, — нашему товарищу одну вещь, я вам ее завтра на автовокзале без десяти семь вручу. Все расходы на дорогу, конечно, за мой счет…» Не мог я ему сказать «нет». А, как известно, у кого язык мягкий, того, как ишака, оседлают. Утром встретились. «Вот ваш тяжелый груз», — дал мне сетку с буханкой белого хлеба, а сам все улыбается.
«Где я вас потом найду?» — спрашиваю, а он опять улыбается.
«Не беспокойся, эту заботу я беру на себя».
Бекназар спросил:
— Хлеб был завернут?
— Да, откуда вы знаете…
— В полиэтиленовую пленку?
— Да, откуда вы знаете?..
— Можем и другое сказать — у кого были в Ашхабаде. В Кеши, красивые женщины…
— Э-э-э…
— Да, да, да, знаем все. Сколько раз выполняли его просьбы?
— Только один раз, тогда именно. Пусть рухнет на меня мой дом, если я вру.
— Сами валите на себя свой дом. Одного раза достаточно. Расскажите о других встречах с ним.
— Пришел и говорит: «Сделай по трафарету четыре рисунка на дверях этих людей». Дал адреса, в ладонь вложил две сторублевки, прижал моими пальцами. Назвал день, когда надо нарисовать черепа с костями на тех дверях…
— Вы сами и рисовали?
— Сам. Боялся кому-нибудь доверить, и… сторублевки не хотел менять.
— Он сказал, что за люди, на дверях которых вы должны были нарисовать эти мерзкие рисунки?
— Нет, он только адреса продиктовал, я их записал.
— Если за одну ночь вы смогли найти все эти квартиры и сделать рисунки, вы тоже молодец.
— А что?! Завяжите глаза, я вас туда сразу приведу. Два дня изучал эти адреса, пешком весь город исходил.
— В ту ночь, когда разрисовали двери, тоже пешком ходили?
— Нет. У соседа попросил «Урал», мотоцикл… Боялся, не успею.
— Еще?
— Что еще?
— Мы же говорим о его просьбах…
— Всего две просьбы и было-то.
— А ведь еще одна была. Расскажите.
— Какая? Не помню…
— Самая последняя. Кто вас послал к Гоше Сахатдурдыеву?
— Он и послал.
— Кто он?
— Гоша Сахатдурдыев. В половине четвертого сегодня пришел ко мне, дал две пачки денег и говорит: «Отнеси моей жене».
Допрашиваемый вынул из кармана деньги, положил их на стол.
— Больше ничего он не сказал?
— Нет. Откуда приходил и куда ушел — тоже не знаю.
— Вернемся к первой его просьбе. Вы знали, что за груз везете?
— Он сказал только: «Отнеси по такому-то адресу и там оставь».
— Трудно вам поверить… Неужели вам в голову не пришло узнать, почему за одну только буханку хлеба вам платят такие суммы?
— Пришло, пришло, почему же не пришло… Только, знаете, откуда иногда беда приходит? От любопытства. Но узнать, что в буханке, очень хотел, не скрою. В самолете хотел буханку открыть, но не сделал этого.
— Он запретил открывать?
— Нет.
— А вы сами думали, что там могло быть?
— По правде говоря, не думал. Какое мне дело? Разумеется, я знал, что это не простой хлеб, дураку это понятно…
Джуманазаров вернул ему обе пачки сторублевых купюр и велел отдать Сахатдурдыевой — «пусть поинтересуется, где ее муж взял такие деньги».
— А потом что мне делать?
Подполковник тяжело вздохнул:
— Знаете, есть пословица: по одежке протягивать ножки. Раньше надо было думать.
Любитель некрологов вышел не оглядываясь, боясь, что его вернут. Хотел взять такси, но вспомнил слова об одежке и ножках и пошел к остановке автобуса. Всю дорогу думал о том, что жалко отдавать эти пачки жене Гоши Сахатдурдыева. Может, она догадается вынуть из одной пачки, обвязанной красивой лентой, пару сторублевок? Ему вдруг показалось, что автобус едет слишком медленно…
Еще издали, увидев у тамдыра согнувшуюся с кочергой в руке женщину, поздоровался с ней, сказал какую-то любезность. Подойдя к ней, еще раз поздоровался, протянул пачки с деньгами.
— Гоша-ага просил передать, гелин-эдже.
— Чтобы бог прибрал твоего Гошу! Что это у тебя?
— Деньги.
Женщина, повертев в руках пачки, чертыхнулась и, не прибавив ни слова, швырнула их в тамдыр. Он опешил, жена Гоши показалась ему похожей на ведьму с четырьмя руками и четырьмя кочергами.
— Дура ненормальная! — крикнул он и, вытянув вперед руки, будто ныряя в реку, всем телом бросился к пылающему жерлу тамдыра…
Длинный и Старик как в воду канули. Зоркие глаза оперативных работников не оставили без внимания ни один дом, сарай или чердак. Фотографии обоих преступников были размножены и разосланы в районы.
