Юрий Вигорь - Сомнительная версия
…Его возвращение в Чигру было для многих мужиков, охочих до дармового угощения, жданным праздником. Всякий мог запросто прийти к нему в гости, сесть за стол и не вылезать хоть двое-трое суток. От гостей требовалось только одно — ублажать его разговорами. Микеша пребывал как бы в состоянии духовного анабиоза и жаждал человеческого общения. Через неделю он давал отбой, застолья прекращались. Нужно было съездить сдать пушнину, запастись всем необходимым, смотаться в район на пару деньков, передать журналы с записями для обработки данных гидрографической службой. Но в первую неделю по возвращении в Чигру он был словоохотлив прямо-таки катастрофически и готов говорить о чем угодно и с кем попало.
— И как же ты, Микеша, живешь там один, как лесовин, без бабы? — посмеивался Василий Косой. — Русалки по ночам в окошко не стучат? Бес-шеликунчик не бродит, не тревожит? Живешь ведь совсем рядом с погостом. У меня, к примеру, завсегда, как возьму лишку, по ночам гальюнации, а сна — ни в одном глазу. Чудится, будто кто за печкой хоронится, юзжит, хихикает надо мной. Бры-кось! Запущу в него сапогом, а наутро глядь — у Нюрки моей фингал под глазом, дуется на меня.
— Нет, Микеша, непременно оженить тебя срочно надо, — вздыхал сердобольный сосед Петюня от жалости к другу и его холостяцкому одиночеству. — Я б тебе на зимний сезон свою лахудру командировал, допекла меня вконец дома. Так ты ж сам из лесу сбежишь от ей на другой же день…
— Эх, дуры наши девки! — ронял в избытке хмельных чувств Василий Косой. — Разве ж настоящий мужик ценится за рост? В постели мы все одного росту. А ты парень добычливый и душевный. И главное дело — тебя ведь дома по полгода нет. Что им, стервам, еще надо? Разоденешь в меха! Ну да ничего, эти мокрощелки к тебе ишшо сами прибегут, пустим только слух: сыскал ты, мол, нечаянным случаем тот самый макарьевский клад.
…Надо заметить, что многие в Чигре давно поговаривали, будто Микеша упорно держится тех глухих и забытых мест потому, что надеется отыскать золотишко, спрятанное старцами еще в петровские времена, когда чинили в глухих таежных скитах ревизии.
Микеша и впрямь отыскал однажды кубышку в разрушенной избе на выселках. Была там длинная вязка черного жемчуга и дюжина серебряных складней с цветной эмалью. Он снес их в сельсовет и отдал предшественнику Жукова, Макару Величкину. Тот выдал расписку и уверил, что передал найденное сотрудникам какой-то московской экспедиции для научного ознакомления. Однако к разговору об этом так и не вернулся спустя время. Микеша сам не стал допытываться, куда все подевалось, не до того было: начался охотничий сезон.
— А я вот вчера приехал с выселок и сразу к тебе, — говорил радостно Микеша Дашутке. — Проштудировал Франса и Теккерея от корки до корки. Этот, Уильям, позанятнее будет, а Франс уж больно вязко пишет. Мне, по моей серости, всего-то и не понять… Ты бы мне чего попроще, наших, современных авторов дала.
— Дойдет и до них черед, Микеша, — ответила Дашутка. — Ну а для конференции выступление подготовил, составил конспект? Не подведешь меня?
— По-мужицки, по-простому изложу, как умею. Обещал, дак слово надо держать. Чей номер-то прибираешь? — полюбопытствовал он.
— Гость у нас знатный в деревне. Корреспондент и писатель. Историю Чигры пишет. Интересуется про новые и старые времена.
— Молодой? — поинтересовался Микеша.
— Да не то чтоб очень, а так, средних лет. Очень занятный товарищ. Дядя Епифан водит его по деревне, знакомит с мужиками. Ты, чем охламонов всяких зазывать к себе в гости, его бы пригласил. Глядишь, и о тебе напишет…
— Ну, я без этого обойдусь, мне ни к чему, а в гости пригласить можно, коль мужик он путящий.
— Пойдем, что ль, в библиотеку, — сказала Дашутка, запирая номер. — Литературу я тебе уже подобрала. Голсуорси читать будешь. Шестнадцать томов! И еще Диккенса.
Микеша вздохнул и пошел следом за ней.
— А про охоту никакой новой книженции не получала? — спросил он робко.
— Да не пишут. Видать, нынче про охоту писателям сочинять, поди, нечего… Все зверье скрозь повыбили, только в наших местах и осталось. Вот взял бы на охоту корреспондента, он бы тебе и сочинил…
— А уж я б ему порассказал всяких историй, которые со мной в лесу приключались, — радостно подхватил Микеша. — Да только согласится ли погостевать у меня на заимке недельку-другую?
— Выдастся случай, глядишь, и съездит, — обнадежила его Дашутка.
8
«Уже третья неделя на исходе, пора и за настоящее дело приниматься, — думал Куковеров, сидя у себя в номере. — Хватит слушать чужие байки! В конце концов не за фольклором сюда приехал…»
Нет, в Чигру он не с пустыми руками прикатил — была у него заготовлена отпечатанная на ротапринте болванка, пестрая смесь из газетных вырезок и цитат из всевозможных брошюр — апробированный не раз материальчик. Но здесь для поморской истории, для колорита неплохо было бы раздобыть какой-нибудь первоисточник. Дорого бы он дал за ту книжку, из которой делал выписки Марей в одну из своих тетрадей. Но где и как ее разыскать? Не в колхозной же библиотеке! Хотя и там можно порыться на всякий случаи.
— Нет ли у тебя чего по истории Севера? — спросил он Дашутку вялым тоном, почти не надеясь отыскать что-либо интересное.
— У нас больше художественные и политические, но давайте вместе поищем, — живо откликнулась она, вызываясь ему помочь хоть в чем-то.
На одной из полок Куковеров наткнулся на брошюру «Коллективизация сельского хозяйства в Архангельской области» и отложил ее в сторону. Ему еще попалась под руку небольшая книжица «Золотые россыпи», собрание афоризмов.
— «История — это апелляционная жалоба на современные заблуждения, поданная на суд потомства», — прочел он вслух. — Глубокая мысль! Вот еще: «История того, что есть, — это история того, что будет». Очень уж путано, неопределенно, — покачал он головой. — А это толково: «История и романы суть не что иное, как рассказы об усилиях человеческих для достижения счастья!» — Да, романистам уж куда не в пример легче, — рассуждал он. — Гони страницу за страницей, разворачивай как хочешь сюжет, отдавайся на волю воображения, наплести можно чего хочешь. А историю, даже колхоза, писать не так-то просто. Дело ответственное, тонкое. Политика!
— Дак вам дядя Епифан и другие нашенские старички разве ж мало про поморску жизнь понасказывали? — проговорила с участливостью в голосе Дашутка, разбирая ворох книг на самом верху стеллажа.
— Понасказывать-то они понасказали, а я все же для обстоятельности проверить по первоисточникам должен, — заметил он строго. — Если еще чего-нибудь интересное про Север разыщешь, ты мне на стол в номер положи. Неплохо бы раздобыть где-то протоколы совещаний «Товарищества» времен первых артелей, но вряд ли они сохранились…
Взяв еще пару брошюр, он вернулся к себе и засел за работу. Постепенно дело начинало ладиться, к обеду у него была уже готова вводная часть:
«Рыболовецкому колхозу „Свобода“ исполнилось в этом году пятьдесят лет. Большой и славный трудовыми достижениями путь прошел он за полвека. Начав всего с нескольких десятков дворов, считанных коров и лошадей, старых карбасов и ёл, колхоз стал нынче многоотраслевым, экономически крепким хозяйством, располагающим миллионами средств. Постоянной заботой районного и областного руководства, государства окружено теперь колхозное хозяйство…»
— Может, немного и суховато, но зато все по делу, ни к чему не придерешься, — хмыкнул Куковеров.
«Перенесемся мысленно в прошлое. Вспомним, что сразу же после победы социалистической революции Второй съезд Советов принял исторический Декрет о земле. Сбылись вековые мечты тружеников деревни. Земля-кормилица стала всенародным богатством, и тот, кто был никем, тот стал всем…»
Первые двадцать страниц не вызывали у Куковерова никакого сомнения. Он полагал, что здесь все четко, расставлены необходимые акценты, выдержано в традиционном духе и отвечает запросам времени. Словом, комар носа не подточит. Дальше, над главой о климатологической и географической справках, которые были включены им для увеличения листажа, надо было маленько попотеть. К счастью, в колхозной библиотеке имелась каким-то чудом поступившая сюда из районного бибколлектора Большая Советская Энциклопедия, хотя и без четырех последних томов.
Но и с этим нелегким разделом он тоже справился в конце концов достойным образом. Тут выдумывать и сочинять не требовалось ничего. Главная трудность была еще впереди — вникнуть детально в экономику, оснастить материал конкретной цифирью… Вот уж тут требовалась особая внимательность. В экономике, как и во всем, есть тоже свои взлеты и падения, а ведь материал должен выглядеть ударным, служить в назидание потомкам!
