Роберт Дугони - Возмещение ущерба
— Пока не очень, — сказала она и помахала в воздухе приглашением. — Спасибо вам за это. Я знаю, что была включена в список в последнюю минуту. С вашей стороны это большая любезность.
— Всегда рад оказать вам услугу. — Краем глаза Блок высмотрел кого-то в толпе. — Ну, попозже мы с вами еще потолкуем, — сказал он, напоследок вновь бросив взгляд на ее декольте.
Дана увидела, что она достигла главного входа в зал, и разглядела тянущуюся людскую цепочку, похожую на цепочку поздравителей на свадебной церемонии. Цепочка шла туда, где стоял Роберт Мейерс.
Дана приостановилась. Этого она не ожидала. Она надеялась покружить в толпе, пока не улучит момент побеседовать с глазу на глаз с Элизабет Адамс. Но Мейерс, по всей вероятности, не хотел упускать возможности придать приему оттенок личной встречи, доверительности — пожать руку каждому, поблагодарить, позволить присутствующим ощутить важность их вклада в проведение президентской кампании. Если он услышит фамилию Даны, поймет, что она находится здесь, он еще пристальнее начнет следить за женой, где она и с кем разговаривает. Дана подумала даже под благовидным предлогом выбиться из цепочки, но тут же велела себе успокоиться. Выйдя из цепочки, она еще больше привлечет к себе внимание.
Шедшая перед ней пара сделала шаг вперед и вручила свою карточку с приглашением человеку, стоявшему по правую руку от Роберта Мейерса. Человек этот взглянул на карточку и, ловко повернувшись к Мейерсу, шепнул ему на ухо фамилию. Мейерс в тот же миг любезно приветствовал пару. Он пожал обоим руки, забрав их в свои привычным ему радушным жестом, тепло улыбнулся и, глядя прямо в глаза подошедшим, поблагодарил их за то, что пришли. И тут же, высвободив правую руку, быстро положил ее на плечо мужчины, легонько подталкивая его вперед, представляя пару стоявшей рядом с ним жене.
На Элизабет Адамс было белое с блестками платье, составлявшее разительный контраст яркому цвету ее волос, утянутых назад под заколку и обнажавших мочки ушей, в каждой из которых сверкали серьги с каплевидным бриллиантом.
И опять у Даны сильно заколотилось сердце.
— Мисс? — Мужчина протянул руку за карточкой с приглашением.
Она вручила ему приглашение, и он повернулся, чтобы шепнуть Мейерсу ее фамилию. Мейерс не переменился в лице, но в заученных, как у робота, движениях его словно бы наметилась легкая заминка — еле видимый сбой механизма. Затем он повернулся к ней.
Подняв левую руку в перчатке, Дана стянула на себе концы накидки, прикрывая висевшую в вырезе декольте серьгу, и подала правую руку сенатору.
Мейерс любезно и с изяществом одарил ее рукопожатием.
— Здравствуйте, мисс Хилл. Благодарю вас за вашу поддержку и за то, что вы удостоили меня посещением в этот вечер.
Дана улыбнулась, хотя прикосновение руки Мейерса вызвало у нее отвращение.
— Для меня находиться здесь высокая честь и огромное удовольствие, сенатор Мейерс.
Пара перед ней на секунду замешкалась. Элизабет Адамс чему-то засмеялась — смех был громкий, звучный, горловой. Мейерс покосился в сторону, слева от Даны.
— Скажите только, как случилось, что такая красивая женщина приехала одна, без сопровождения?
Дана опять улыбнулась:
— Боюсь, что виною тут грипп.
— Прискорбно слышать, и тем более я вам благодарен, что приехали. Надеюсь, что вечер доставит вам удовольствие и что он ознаменует собой начало больших перемен.
Высвободив правую руку, Мейерс повернулся к Элизабет Адамс. Когда он представлял ей Дану, она все еще смеялась. Улыбка ее не погасла, и в глазах, когда муж назвал фамилию Даны, не отразилось узнавания.
Дана прикидывала, что могло произойти. Может быть, Уильям Уэллес каким-то образом ошибся? Нет. Ведь они подослали к нему убийцу. Значит, он делал серьги для Мейерса. Когда Мейерс отвернулся, приветствуя следующую пару, Дана опустила левую руку, приоткрывая висевшую в декольте серьгу.
— Привет, Элизабет! — Такое неофициальное приветствие попало в точку.
— Добрый вечер. Разве я…
Дана легонько тронула висевшую в декольте серьгу.
— Такая прелесть — эти серьги…
Взгляд Адамс скользнул мимо Даны, переметнувшись к ее затылку. Улыбка исчезла, сменившись неопределенным оскалом.
— Замечательным художником был этот Уильям Уэллес. Я так понимаю, что серьги эти — единственные в своем роде.
Лицо Адамс вытянулось и застыло. Боковым зрением Дана уловила взмах правой руки Роберта Мейерса — знак, что он окончил приветствовать следовавшую за ней пару и сейчас препроводит ее к жене. Дана повернулась.
— Джеймс — это мой брат, — тихо сказала она и отошла дальше в череде гостей.
Одетые во фраки мужчины и женщины — оркестранты городского симфонического оркестра — играли на подиуме, освещенные мягким светом люстр, и звуки музыки мешались с гулом голосов и обрывками разговоров. Белоснежные столы и кресла — белые с золотом — расставлены вокруг паркетной площадки для танцев. Над площадкой натянута усыпанная конфетти сетка с укрепленными на ней черными и белыми воздушными шарами — в нужный момент шары эти должны были взвиться вверх. Мужчины и женщины в белых куртках скользили между гостей, разнося подносы, уставленные бокалами с шампанским и блюдами различных закусок. Хрустальные люстры струили мягкий свет, не затмевая горящих на столиках свечей. Зал был переполнен, каждое место в нем стоило пять тысяч долларов — очередное пожертвование, призванное подтолкнуть демократов в их усилиях продвинуть своего кандидата в президенты. Перед всеми на возвышении располагался изысканно украшенный стол сенатора, его супруги и немногих избранных гостей. Безукоризненную элегантность нарушала лишь трибуна с микрофоном.
Дана бродила в толпе, узнавая лица, знакомые ей по газетам, журналам, мелькавшие на теле- и киноэкранах. Она прихлебывала шампанское в уголке возле вазы с папоротниками неподалеку от череды гостей, откуда ей хорошо была видна Элизабет Адамс. Адамс, казалось, было не по себе, она напоминала танцовщицу, нетвердо знающую последовательность движений. Улыбка на ее лице больше не выглядела лучезарной — в ней чувствовалась натянутость, неуверенность. Взгляд ее блуждал, она словно искала кого-то в толпе. От Роберта Мейерса, по-видимому, не укрылось состояние жены. В паузе между представляемыми он, повернув голову, шепнул что-то ей на ухо.
Адамс кивнула, коротко, еле заметно, после чего стала выполнять положенное с большим усердием. Но ненадолго.
Дана продолжала обдумывать ситуацию. По изумленному выражению лица Элизабет Адамс, когда Дана упомянула имя Уильяма Уэллеса и показала ей серьгу, можно было понять, что она не подозревала о пропаже. А это означало, что одна из серег на ней — подделка. Каким-то образом Роберт Мейерс узнал, что жена оставила серьги в доме Джеймса Хилл а, и Бутер послал туда Кинга и Коула забрать их, но те не сумели выполнить задание. Мейерсу пришлось срочно заказать дубликат, чтобы скрыть пропажу парной серьги до того, как Бутер отыщет оригинал. Все было устроено так, чтобы уничтожить малейшие сомнения в том, что смерть Джеймса Хилла могла явиться чем-то иным, нежели злодейским поступком грабителей, неожиданно застигнутых на месте преступления.
Прошло еще полчаса, и текущая к Мейерсам череда гостей расступилась, двери зала закрылись. Оркестр замолк. Двое мужчин в средневековых костюмах — красно-белых юбках, черных чулках и шляпах с плюмажем — выступили вперед и затрубили в фанфары. Подали ужин. Дана отыскала предназначенное ей место за столом № 29. Гарри Блок не подкачал. Ее стол оказался в центре зала неподалеку от возвышения с почетными гостями. Столы были рассчитаны на десять мест, и Дана была без спутника, но из-за ее стола, где уже сидели все приглашенные, поднялся красивый загорелый мужчина и, подвинув ей стул, представился Леонардом Бердини, режиссером-документалистом программы «Нэшнл джеогрэфик».
Когда все расселись, дирижер поднял палочку, и оркестр заиграл мелодию, очень похожую на президентский марш. Все встали в едином порыве, разразившись аплодисментами, двери вновь распахнулись, и появились Роберт и Элизабет Мейерс, улыбающиеся и машущие руками, — так новобрачные приветствуют собравшихся за свадебным столом. Аплодисменты продолжались еще долго после того, как почетные гости заняли свои места в середине стоявшего на возвышении стола, усиливаясь всякий раз, когда очередной деятель жестами пытался утихомирить толпу. Наконец под восторженный рев собравшихся на трибуну поднялся Роберт Мейерс.
— Ужин наш, кажется, простынет, — сказал он, — хотя тепло, с каким вы меня встретили, и греет мне сердце.
Толпа успокоилась, и на трибуне Мейерса сменил один из почетных гостей, провозгласив тост, вылившийся в настоящую речь. Затем трапезу благословил священник, и в гул голосов вплелись звяканье приборов и звон бокалов. Во время ужина взгляд Бердини то и дело опускался в вырез на груди Даны, словно он осматривал натуру будущего своего фильма. Он рассказывал Дане о последней своей экспедиции в Южную Америку и съемках в Бразилии. Дана слушала его с вежливым интересом, однако внимание ее было приковано к Элизабет Адамс. Та, сидя за главным столом, совершенно отчетливо вела себя так же, как Дана: вежливо слушала сидевшего по левую руку от нее видного деятеля, но то и дело окидывала беспокойным взглядом гостевые столы.
