Наталья Андреева - Кен
— Работа, Черри, работа. Надо было держать все под контролем. Хотя я мог бы все бросить. В сущности, деньги — это всего лишь деньги.
— Если честно, я так и не поняла, почему вы расстались.
— И я не понял. Все было неплохо, я же сказал. Как у нормальных людей. Мне даже казалось, что мы женаты. И я предложил оформить отношения официально. Она отказалась.
— У Жени тоже был свой черный день: она тебя не узнала.
— Я считал только свои. Сначала я был в недоумении, когда она предложила расстаться. Почему? Не было никаких причин. «Видимо, время пришло», — сказала она. Какое время? Но я не решился спорить. Убедил себя в том, что она передумает. Поживет без меня месяц, другой — и передумает. Ведь со мной же было лучше! Должно было быть лучше! И я снова стал за ней следить. Просто ждал. И появился этот Герман. Совершенно неожиданно для меня. Я подумал: что ж, пусть узнает, что с ним хуже, чем со мной. Они должны были расстаться. Они и расстались.
— Что вы знаете про Германа Варда, Звягин? — неожиданно вмешался молчавший до сих пор следователь. — Ведь вы за ним следили.
— За ней. Это большая разница. Меня не интересовали его дела, понятно?
— И вы за нее не переживали?
— Я переживал только за то, что все это затянулось. Они должны были расстаться еще раньше. Но я дождался. И позвонил. Спросил: «Как насчет вернуться ко мне?» Потом предложил свои деньги и свои услуги. Это был третий черный день в моей жизни: Женю все это не интересовало. Смешно получилось, да? «Герой, я не люблю тебя». Но я не был героем — неприметная серость. Не знаю, что на меня нашло. Я понял, что еще одного мужчину в ее жизни просто не переживу. Я себя спасал, понимаете вы? Себя!
— Вы признаете, Звягин, что убили Евгению Князеву? — напряженно спросил следователь.
— Черт с вами — признаю.
40: 15
— Признаю.
И Ксении показалось, что все вздохнули с облегчением. И она, и следователь, и сам Александр Звягин. Все-таки это он. Другого и быть не могло. То ли огромная любовь, то ли не менее огромная ненависть.
— А зачем вы, Звягин, украли у Попова телефон?
— Не украл, а взял. А что, сразу в петлю лезть? Я думал, что убью ее — и мне станет легче. Не проще ли вообщеостаться вовсе без тени, чем гоняться за ней всю жизнь? Понимаете вы: я все время чувствовал себя каким-то ущербным. Да, я хотел семью, хотел жену, хотел детей. Но прежде мне надо было избавиться от этой проклятой тени. Я просто не мог жить с мыслью, что эта женщина где-то ходит и кому-то принадлежит. Ну не мог, и все тут. И не ожидал, что все так обернется.
— Как именно?
— Ну, этот матч, неожиданная толпа журналистов и поклонников. Не знаю, зачем я туда поехал и зачем взял с собой нож. Я не думал, что убью ее. Я позвонил ей по мобильнику Попова уже со стадиона. Спросил, не передумала ли она. Не начать ли нам снова жить вместе. В последний раз спросил. Она категорически сказала — нет. А потом я смотрел этот матч. Он же у нее был, талант! Я, заурядность, бездарь, захотел, чтобы она и умерла такой. Победительницей. И тут эта толпа, которая ее окружила. Репортеры, желающие взять автограф. А руку носовым платком я обернул совершенно машинально. И ударил. Я почему-то знал, что там должно быть сердце. Анатомию, что ли, школьную, вспомнил? Но задержался на стадионе до тех пор, пока не прошел слух, что ее зарезали насмерть. И все. Что вы еще хотите?
— Подпишите, — следователь пододвинул к нему протокол, — ваши показания.
— Думаете, откажусь? — усмехнулся Звягин.
— Кто вас знает.
— В том-то и дело, что вы меня не знаете.
Он размашисто написал: «С моих слов записано верно. Александр Звягин».
— Что еще?
— А всех остальных вы зачем убили? Из ревности?
— Остальных?..
— Да. Согласно порядковым номерам. Один, два, три, четыре. Это что, акт возмездия?
— Это загадка. Мне и в этом расписаться? Но я не хочу. И, вообще, устал.
— Если вдруг вздумаете покончить с собой… — внимательно посмотрел на него следователь.
— Нет, этого не будет. У меня в жизни еще много незаконченных дел. Я отсижу свое и выйду совсем свободным.
— А как насчет вышки?
Он усмехнулся:
— А за что? За любовь? Женщины, которые, возможно, будут меня судить, отнесутся ко мне снисходительно. К тому же не забывайте, что я богатый человек. Я найму хорошего адвоката. Самого лучшего.
— Вы еще четверых убили. Причем, в определенной последовательности. На законченного маньяка тянет. А общество сурово к маньякам.
— Вот и ловите их.
— Я не понимаю вас, Звягин.
— Поймете.
— Ладно, в другой раз продолжим. Можете пока отправляться обратно в камеру. Кстати, как к вам там относятся? Жалобы есть?
— Жалоб нет. От маньяков все стараются держаться подальше.
— Я попрошу направить вас на обследование к психиатрам.
— Сомневаетесь по поводу моей нормальности? Тогда давайте все психбольноечеловечество разделим на категории: кто от какой мании страдает. Одни помешаны оттого, что влюблены, другие оттого, что любить не могут, не говоря уже о самой большой категории больных деньгами. Из всех современник ков я самый нормальный.
— Идите, Звягин.
Он обернулся в дверях:
— А тебе всего хорошего, Черри. Тебе повезло больше: чужими руками.
Она чуть не расплакалась. Обернулась к следователю:
— Что он хотел этим сказать?
6: 6
— Нет, что он этим хотел сказать, Борис Витальевич? — Тот сидел подавленный над папкой, в которую вложил только что подписанные Александром Звягиным показания. — Борис Витальевич?
— Черри, а он прав… Он очень неглупый человек. Одним махом решил свою проблему… У него, кажется, получилось. Хотя от дурных мыслей все равно не избавиться. Нельзя запереть в себе на замок плохого человека и оставить только хорошего. Эта дрянь будет лезть в голову.
— Из темной стороны души. То, что невозможно сказать вслух.
— Что? О чем это ты?
— На сколько его посадят? — не стала ничего объяснять Ксения.
— Боюсь, что и здесь он прав. Легко отделается.
— Как же так? Убить нескольких человек…
— Каких это нескольких?
— Ну, как же? Сначала Женя, потом Попов, Толя, Генка и…
Она запнулась. Следователь посмотрел на Ксению очень печально:
— С самого начала в деле была одна неувязочка. Когда я увидел труп Владимира Попова, то подумал: случайность. Потом Воробьев. Уже насторожило. А после того как убили Рюмина и Муромского, я понял, что это система. Помнишь те ножички? Ножички-ножи…
— Что с ними? — вздрогнула Ксения.
— А ничего. С ножичками все в порядке. Били-то как, а? По-умному били. В спину твоей подружки ножичек-то почти вертикально вошел. И снова прав этот Звягин: случайность. Воткнул с силой, но бестолково. Плашмя надо было бить. Чтоб точнехонько под ребро. Как у Попова. Как у Воробьева. Как у рыжего твоего дружка. Как у… Воды налей себе.
— Спасибо, не надо.
— Чтобы так бить, долго тренироваться надо. И бить в живое не в первый раз.
— Но Звягин…
— Звягин про себя все знает. Ты иди сейчас, Черри.
— Куда?
— А что такое случилось с квартирой твоей подруги?
— Туда кто-то без меня вошел, — выдавила из себя Ксения.
— Пропало что-то?
— Я думала, что это Звягин. У него ключи.
— Какие ключи?
— С брелком. С серебряным, в виде теннисной ракетки. Он взял у Толи, когда… Словом…
— Из квартиры что-то пропало?
— Мне могло показаться. Из сейфа. Вроде бы в шкатулке стало меньше драгоценностей. Но ведь Элеонора Станиславовна сама могла их оттуда взять!
— Могла. Давно это было?
— Несколько дней назад.
— Почему же ты… Ах да! Муромский был еще жив, и ты подумала…
— Подумала. Я сегодня не ночевала дома.
— А где?
— У бывшего мужа. В его квартире. Я печать с двери сняла, извините.
— А сегодня там же собираешься ночевать?
— Нет. К себе пойду. Звягин же в тюрьме. Он больше не придет, не развалится на кровати…
— Значит, к себе.
— Так я пошла?.. Подпишите пропуск.
Правой рукой он выдвинул ящик стола и что-то долго искал там. Лицо его Ксении не понравилось. И сам он дерганый какой-то. Жена, что ли, ушла? Впрочем, это его проблемы. Своих хватает. Думала закончить сегодня же, а вместо этого все опять свелось вничью. Нет никакой победы. Есть другое…
Тай-брейк
1: 0
Вот уж с кем Ксения ожидала встретиться меньше всего, так это с Валентиной. Покинув кабинет следователя, решила зайти на ближайший рынок, потому что в доме со вчерашнего дня не было никакой еды. И возле прилавка с овощами столкнулась нос к носу с приятельницей.
— Валентина!
— Ксюша!
Они оглядели друг друга. Приятельница критически, а Ксения с откровенным недоумением:
