Александра Маринина - Оборванные нити. Том 2
Он хорошо помнил, как бесконечно переделывал свою многострадальную статью для ВАКовского журнала. Ничего, не переломился. И они не переломятся.
Он готовился к планерке, потому что понимал: просто руганью и перечислением недостатков с угрозами уволить ничего не добьешься. Нужен план, нужна какая-то программа действий, нужно сформулировать задачи и распределить обязанности, чтобы каждый точно знал, что и как ему делать, чтобы через какое-то время Бюро судебно-медицинской экспертизы заработало как отлично смазанный и отлаженный механизм.
Его слушали внимательно, но никакой радости на лицах присутствующих он не видел.
И заключительный аккорд, который тоже пришел ему в голову ночью и который он решил взять громко и значительно:
— Задачи я сформулировал, ответственных за исполнение назначил. England expects that every man will do his duty. Для тех, кто не понял — переведу: «Англия ожидает от каждого, что он выполнит свою обязанность». Так сказал адмирал Горацио Нельсон двадцать первого октября тысяча восемьсот пятого года по поводу Трафальгарского сражения. А если кто снова не понял, интерпретирую: я жду от вас работы с полной отдачей. Каждый должен выполнять свои обязанности. На сегодня все. Всем спасибо, все свободны.
Ответом ему были хмурые раздраженные взгляды. На лицах экспертов читалось: «Московский пижон, выпендрежник, что он о себе возомнил?» Улыбались только Изабелла Савельевна и Таскон.
Светлана тоже присутствовала на планерке: Саблин решил ввести новый порядок, в соответствии с которым должен вестись протокол. Каждое слово следует записать, чтобы потом никто не мог отвертеться, прикрываясь тем, что «я не знал, вы не говорили». Раньше, при Двояке, этот номер легко прокатывал, потому что планерки проводились в понедельник по утрам, а утро после двух выходных дней всегда бывало для Георгия Степановича временем мутным, наполненным головной болью и тяжким похмельем, и он плохо помнил, что говорил.
Саблин вернулся в кабинет, и к нему тут же зашла Светлана.
— Вам распечатать протокол? — спросила она. — Или просто набить в компьютер и оставить?
— Распечатать. И заведите для протоколов планерок отдельную папку. На каждом протоколе должна быть графа «Ознакомлен» и список руководителей подразделений. Пусть каждый распишется. Особенно тот, кто по тем или иным причинам на планерке не был.
— А слова на английском? Их тоже печатать? Или не надо?
— Надо все. Дословно.
— Тогда вам придется мне их написать. Я английского не знаю, в школе немецкий учила.
Сергей молча кивнул, вырвал листок из блокнота и стал записывать. Светлана терпеливо стояла рядом и ждала.
— Сергей Михайлович, — сказала она, когда он протянул ей листок, — а без этого никак нельзя обойтись?
— Без чего — без этого?
— Без английских цитат. Все знают, что вы без конца цитируете то Шекспира, то еще кого-то, хвастаетесь знаниями. Людям это неприятно.
— Я не хвастаюсь, я просто разговариваю с людьми так, как привык, — равнодушно ответил он.
— Но людям это неприятно! Вы постоянно подчеркиваете, что знаете больше. Они злятся на вас и говорят за вашей спиной всякие гадости. Неужели вам все равно?
— Абсолютно все равно, — сказал Саблин совершенно искренне. — Я не обязан всем нравиться. Я обязан руководить Бюро и делать все для того, чтобы наша работа выполнялась бесперебойно и с должным качеством. Это все. Больше я никому ничего не обязан. Кому не нравится — могут считать себя свободными.
Светлана печально вздохнула и отправилась за свой стол печатать протокол.
А Саблин положил перед собой список, составленный дядей Федором. Конечно, это было сделано далеко не в те сроки, которые он обозначил старшему санитару, но все-таки было сделано.
Список содержал 64 пункта. Большинство хранившихся в третьей камере умерли в минувшем и в прошлом году, но были и такие, кто умер в середине 90-х годов прошлого века, тут дядя Федор не преувеличил. Несколько часов ушло на то, чтобы сверить список с записями в журналах регистрации трупов за прошедшие годы, и в итоге картина стала более четкой. Основную массу печальных обитателей третьей холодильной камеры составляли лица неопознанные, чья личность по разным причинам не была установлена до сих пор. Следующей по численности группой были люди, чья личность установлена предположительно: доставили умершего, вместе с ним приехали его собутыльники или случайные знакомые, которые знают только имя, иногда — фамилию и примерный возраст. А документов нет.
Но были и те, чье имя и возраст отлично известны и записаны в журнал, и для Сергея оставалось непонятным, как же так вышло, что их никто до сих пор не похоронил.
Кто в этом виноват? Эксперты Бюро? Вот уж нет! Они обязаны при производстве исследования или экспертизы трупа с неустановленной личностью описать тело, перечислить в исследовательской части заключения эксперта или акта исследования трупа его антропометрические параметры, особые приметы, рубцы, татуировки и так далее. Если есть анатомические особенности строения тела или анатомические дефекты — указать их. И на этом — все. Конечно, если труп попадает в морг в состоянии гнилостного изменения, то сделать такое описание крайне затруднительно, и умерший так и остается чаще всего неизвестным.
Всем остальным должны заниматься сотрудники уголовного розыска из специализированного подразделения. Иногда им удается установить личность «неизвестного» в течение нескольких дней, а иногда на это уходят месяцы и годы. И что, до тех пор, пока личность не установят, человек должен оставаться незахороненным? Бред какой-то!
Сергей взял список и отправился к Изабелле Савельевне. Она в Бюро самый опытный сотрудник, к тому же трупы — это именно ее епархия.
— Это же дикость какая-то! — возмущался он. — Скопление незахороненных трупов, и никому дела нет. Средневековье!
— Средневековье? — Сумарокова странно усмехнулась и поднялась со своего любимого кресла, сразу возвысившись над Саблиным во весь свой отнюдь не маленький баскетбольный рост. — Я, знаете ли, давно дружу с Львом Станиславовичем и много чего интересного от него узнала. Вы что-нибудь слышали о венгерском враче Ференце Керестури? Он во второй половине восемнадцатого века сорок лет преподавал в Московском университете. Так вот, да будет вам известно, мой друг, что в своей выдающейся речи он еще тогда сформулировал идею общественного здравоохранения. Я вам сейчас перечислю основные задачи, которые, по мнению Керестури, должно решать государство, а вы подумаете и скажете мне, решены они за двести с лишним лет или нет.
Саблин с нарастающим изумлением слушал Изабеллу Савельевну. Оказывается, еще в восемнадцатом веке передовые умы понимали, что необходимо бороться с «нездоровым и гнилым воздухом», «нездоровой пищей», «нездоровыми жилищными условиями», «болезнями всякого рода». Промышленные предприятия необходимо строить за чертой города. Установить контроль за тем, чтобы населению продавались свежие продукты, контролировать качество изготовления кухонной посуды, особое внимание уделять питьевой воде, контролировать изготовление и продажу вина и напитков. Проявлять заботу о жилищах граждан, ликвидировать низкие и сырые жилища, строить дома с учетом всех санитарных требований. Кроме того, благополучие государства, по мнению Керестури, состоит также в организации физического воспитания детей.
— Сила государства в численном росте населения, поэтому государство должно заботиться о сохранении здоровья граждан, — заключила заведующая танатологией. — Все эти идеи витали в воздухе еще двести лет назад. И что, далеко мы продвинулись? Откройте любую газету — и вы прочитаете кучу статей о том, что ни одна из этих задач не решена даже в первом приближении. Продуктами из наших магазинов легко можно отравиться, я уж не говорю о суррогатном алкоголе. Нашим воздухом нельзя дышать. Нашу воду нельзя пить. Наши дети могут полноценно заниматься физкультурой и спортом, только если их родители в состоянии за это платить. Рождаемость падает. Так что насчет Средневековья я бы поостереглась высказываться столь радикально.
— Да, — покачал головой Сергей, — удивили вы меня. Получается, это мы с вами сейчас живем в том же самом Средневековье. Хоть и компьютеры, и мобильные телефоны, и ракеты в космосе, а как были мы дикими и нецивилизованными — так и остались. И в результате, как апофеоз нашей дикости и невежества, — забитая трупами холодильная камера. Вешаться впору!
— Сергей Михайлович, дорогой, вы думаете, я не билась над этим вопросом? Я об него все зубы обломала, — удрученно говорила Сумарокова. — Затык происходит на этапе регистрации смерти. Без свидетельства, выписанного ЗАГСом, хоронить нельзя, а ЗАГСы не принимают у нас свидетельства о смерти без документов, подтверждающих личность. Мы законы знаем, смерть должна быть зарегистрирована в течение трех суток, а если за это время личность не установили, что делать? Вот и отправляли трупы в холодильник. Если бы вы знали, сколько пар обуви я обила о пороги нашего ЗАГСа, хотя это и не моя обязанность, этим должен был начальник Бюро заниматься. Но он, как вы понимаете, не занимался ничем вообще. И в конце концов я опустила руки. У меня вскрытия, у меня экспертизы и исследования, мне экспертов своих надо контролировать, а я занимаюсь черт знает чем! Вот я и перестала колотиться. А процесс идет как идет. Нет документов — нет свидетельства о смерти — нет захоронения.
