Светлана Марзинова - Бриллиантовая пыль
Зоя в долгу не осталась и ехидно заметила:
— Знаешь, нечего тут козырять своим благородством. Мы нужны друг другу в равной степени. Мой Легостаев, твои две штуки. И в камеру к нему сегодня иду я, а не ты! А отмазаться от милиции нам ведь обоим нужно!
— Это что, намек, что не видать мне моих двух тысяч? — рассмеялся Гена.
— Ну… посмотрим. Как будешь себя вести дальше, — игриво отозвалась Зоя. И торопливо, словно испугавшись собственных слов, добавила: — Да не бойся. Отдам, конечно. И приставать к тебе я больше не собираюсь, на шею вешаться тоже не буду.
— Да уж, пожалуйста. По твоей милости я совершенно не выспался.
— Сам виноват. Никто тебя с постели не гнал. А очень даже наоборот… — Зоя мягко улыбнулась, сорвав на ходу липкий зеленый листок с какого-то кустарника.
— Все, хватит шутки шутить. Нам сегодня такое предстоит, а ты… — Генка смешался и поспешил закончить эту тему.
— А я говорю серьезно, — сказала Зоя и внимательно посмотрела на него своими враз потемневшими глазами, отчего Геннадий совсем смутился и растерялся.
К назначенной встрече с адвокатом они успели сделать все необходимое: фотография была готова за час, а удостоверение по указанному адресу им выдал какой-то бородатый мужик. Для цельности Зоиного адвокатского образа был куплен портфель, а в него положена папка с бумагами. Только новый парик они приобрести не смогли.
Снегирь, уже поджидавший ребят около редакции в своем автомобиле, выглядел таким же лощеным, как и вчера. Увидев приближающуюся парочку, он посигналил и приоткрыл дверцу машины, приглашая их сесть. Зое он указал на место рядом с собой.
— Все в порядке? — спросил он.
Зоя молча протянула ему новенькое удостоверение, которое благодаря умелым рукам и старанию изготовителя выглядело не таким уж и новеньким. Виктор Иванович придирчиво осмотрел его, сверил номер со своей бумажкой и, удовлетворенный, вернул документ девушке.
— Паспорт на всякий случай с собой?
— Да, — подтвердила она, и душа ее тоскливо сжалась.
— Вот ваш ордер на защиту Легостаева. — Он достал из внутреннего кармана пиджака бумагу. — Деньги, — обернулся он к Гене.
Тот уже держал наготове тысячу долларов и только ждал команды от Зои. Та кивнула:
— Отдай ему.
Снегирь деловито пересчитал купюры и обратился к новоиспеченной адвокатше:
— Парик, я вижу, вы так и не поменяли.
— Не нашли, да и некогда было.
— Не страшно. Главное, постарайтесь не поправлять его то и дело. И не открывать лишний раз рот. Если охрана что-то будет спрашивать — отвечайте. А так я все скажу сам. Поехали, здесь недалеко, следственный изолятор находится на улице Попова.
Сердце Зои готово было выпрыгнуть из груди от страха, когда она проходила через многочисленные кордоны охраны СИЗО, а внимательные глаза тюремщиков разглядывали ее саму и ее документы. Девчонку колотило мелкой дрожью, бумаги она подавала трясущимися руками. Все эти решетки, засовы, железный лязг, угрюмые серо-зеленые стены и люди в погонах нагоняли на нее ужас, граничащий с паникой. И только спокойное поведение Снегиря спасало положение. Человек он здесь был свой, и это было заметно. Адвокат легко, непринужденно улыбался и перекидывался с надзирателями ничего не значащими фразами. Зоя даже и не понимала толком их слов, поглощенная борьбой со своим волнением. Но оно было напрасным — никто ничего не заподозрил, ее появление здесь воспринимали как обычное дело.
— Что, сам уже не справляешься? — поддел Снегиря капитан, сидевший за перегородкой с турникетом.
— Да, потребовалась помощь, — равнодушно ответил адвокат и указал на Зою: — Вот, прислали Нину Львовну.
У «Нины Львовны» в этот момент, казалось, задрожали даже пятки, рука дернулась поправить парик, но Снегирь незаметным движением сжал ей запястье. Капитан состроил понимающую мину и многозначительно посмотрел на Виктора Ивановича, больше ничего не спрашивая и открыв турникет для прохода.
Когда наконец их проводили в специальную комнату и они остались на некоторое время одни, Зоя положила свой портфель на стол и вздохнула с видимым облегчением. Но испытание должен был выдержать еще и Легостаев — Зоя переживала и за него.
— Вот видите, все прошло нормально, — сказал Виктор Иванович. — Сейчас приведут вашего арестанта, я побуду минут десять и уйду. Сколько вы планируете с ним разговаривать?
Зоя растерянно пожала плечами. «Как же это все рискованно! — думала она. — Сейчас вот как придет дядя Андрей, как закричит: „Что ты здесь делаешь?!“ А охранник как схватит меня, как пойдет проверять, и все раскроется! О Господи! Лучше не думать об этом!»
— Постарайтесь все же не более часа, — донесся словно из тумана голос ее спутника. — Я буду ждать вас в машине вместе с вашим другом.
Она рассеянно ответила что-то и тут же застыла в диком напряжении, услышав позвякивание ключей и скрежет дверных запоров.
Андрей Кириллович Легостаев замер на пороге комнаты. Охранник подтолкнул его в спину, он сделал шаг вперед. Зоя тоже сделала шаг навстречу и встретилась с ним взглядом. В его глазах она прочитала такое…
Охранник, пришедший за Легостаевым в камеру, сказал, что к нему пожаловали адвокаты.
— Адвокаты? — вскинулся Андрей. — Давненько не было. А что, их несколько?
Охранник усмехнулся:
— Со Снегирем сегодня баба пришла. Сейчас познакомишься. Такая маленькая птичка в очках. И фамилия у нее тоже птичья — Журавлева Нина Львовна. О как! Все птицы слетелись!
Арестанты, соседи по камере, грубо заржали.
Андрей подумал, что у него галлюцинация. Сотни обрывков мыслей разом пронеслись в усталом рассудке. Безумная надежда, вспыхнувшая в сердце, словно огнем прожгла все его существо. «Нина!» — ухнула куда-то вниз душа. Каждая клеточка его тела затрепетала, кровь ударила в голову, губы задрожали так, что ему пришлось стиснуть их изо всей силы. «Жива?!» Он едва сдержался, чтобы не выказать охвативший его трепет и безрассудную, отчаянную радость.
— Чего трясешься? — Охранник все же заметил его состояние и отзывчиво проговорил: — А-а, понимаю! Думаешь, вытащат они тебя отсюда?
Легостаев отмолчался — он не знал, что говорить, как правильно среагировать на слова надзирателя.
Пока он шел по долгому, гулкому коридору, уставившись невидящими глазами в истертый линолеум, все еще не мог собрать мысли воедино, недоверчиво ощущая только струящуюся волну надежды.
«Что это? Как это все понимать?» — стремительно проносились вопросы.
В смерть своей жены он поверил сразу и безоговорочно, когда увидел центральные газеты. Прочитав их, Андрей понял, что туманные намеки и угрозы следователя, таскавшего его на бесконечные допросы, не были обычным запугиванием. Они хотели забрать у него все — бизнес, деньги, будущее. Но забрали самое ценное. Причем изощренно обвинив в убийстве Нины ее племянницу, показав, на что они способны. Ни следователь, принесший газету, ни адвокат, присланный местной мафией, ни словом не обмолвились об этом убийстве, как будто оно не имело к делу никакого отношения. Они просто ждали, давали ему время все обдумать, считал Андрей… И действительно, его уверенность в причинах трагедии росла. За прошедшие три дня после получения этого страшного известия Легостаев поседел. Несмотря на пятый десяток, волосы его до сих пор были густыми и темными, теперь в них появилась широкая серебряная прядь, а в уголках глаз добавилось несколько новых глубоких морщин.
Нина была для него не только залогом надежды на освобождение — он никогда не сомневался в том, что она придет к нему на помощь и сделает все возможное и невозможное, чтобы вызволить его отсюда. Она была его крепостью, скалой, единственной опорой в жестоком мире.
Да, бизнес, которым он занимался, был жестоким, беспощадным. В нем были свои законы, не такие, как в обычной жизни. Он работал как каторжный, стараясь соблюдать законы и те, и другие, он преуспел в этом лавировании и имел все. Но Нина — это нечто большее, чем все! Каждый раз, возвращаясь к жене из своих долгих поездок, из сфер, где правили алчность, страсть, похоть и предательство, именно в Нине он находил бесконечную любовь и безоговорочную преданность — то, чего не было по ту сторону порога его дома. Многие годы глаза его маленькой, худенькой жены сияли ему навстречу любовью, верностью, неподдельным искренним счастьем. И Андрей отвечал ей тем же — он любил ее. И плевать ему было на своих соратников, не понимающих его отношения к Нине. Что он, такой солидный, интересный мужчина, делает рядом с этой женщиной, старающейся укрыть свою некрасивость под добрым нравом, стильной одеждой и дорогими вещами? Этот иногда откровенный, иногда безмолвный вопрос часто звучал в его окружении. Ведь он мог выбрать любую куколку! Мог… Да только ни одна из них не стоила Нины! Он не собирался никому ничего объяснять. Нина, как жена Цезаря, не подлежала обсуждению. Да, она не была красавицей, но для него это давно уже не имело значения. Она давала ему то, чего не могла дать ни одна другая женщина: ощущение, что в мире есть правильные, незыблемые вещи, что в нем есть смысл. Эта женщина была для него отдельным, его собственным миром, и когда он узнал о ее смерти — мир, казалось, рухнул.
