Наталья Андреева - Стикс
И пошел к сараю, что возле реки. А там…
…Нет, даже сейчас не мог вспоминать об этом спокойно! Нервная дрожь стала колотить, когда увидел сарай снова. Оглянулся: вокруг никого. Где-то далеко, на том берегу реки, бабы ворошат сено. Сейчас все или в полях, или по другим хозяйственным делам. Тепло, дождя нет, но не жарко.
Приоткрыл дверь сарая, заглянул внутрь. Пахнет прелым сеном, старым деревом, трухой, слежавшейся в толстый войлочный слой пылью. Конечно, он сильно покосился, сарай, доски прогнили. Сколько же лет прошло! А сено здесь все еще лежит. Он вошел тогда сюда, только когда стоны кончились. Почему-то раньше не смог. Понял только, что Светка ему изменяет и изменит еще раз и еще. Такая женщина.
Вот тогда-то он и перенес впервые свою ярость и злость на таких женщин. На плохих женщин. Тех, которые пьют, спят со всеми подряд и живут одним днем. Мужик рядом со Светкой громко храпел, она была здорово пьяна и лежала в сене, раскинув руки и даже не поправив задранного подола юбки.
Смотрела Светка на него тогда бессмысленно, словно наевшаяся до отвала корова, моргая от сытости и сонной одури глазами и силясь что-то сообразить. Как корову он ее тогда и зарезал. Как животное. Полосонул ножом по горлу, брызнула кровь. И тут вдруг испугался, что Светка оживет. Не-е-ет!
— Не-е-ет! — снова простонал он, спустя столько лет, и несколько раз подряд со злостью воткнул нож в прелое сено.
Сейчас не стало легче, а тогда стало. Этот нож с деревянной рукояткой из дуба и черными буквами «С Ч» он раз десять воткнул тогда Светке в грудь и успокоился окончательно. И тут в сарай влетел мужик с бешеными глазами. В руке у того тоже был нож. Мужик оказался сильно пьян, в темном сарае они несколько минут молча смотрели друг на друга. Был майский вечер, теплый, тихий, в щели между досками светила луна. Но разглядели они тогда друг друга плохо. И он Игната Хайкина, и Игнат его.
Потом тот бросил нож в лужу крови, натекшую из Светки, и кинулся бежать. Он же выскочил из сарая следом и побежал в противоположную строну по берегу речки Горетовки. Подальше, туда, где не было людей. Отмывался долго, нож забросил в крохотное болотце, туда, где была самая трясина. С негромким хлюпаньем нож затянуло в грязную жижу.
Вернулся домой: мать с отцом его даже не хватились. Он спал на втором этаже с начала мая, почти под самой железной крышей, которую за день сильно нагревало солнце. Подставил лестницу, залез в окно. Одежду развесил на подоконнике, к утру она была только чуть влажной.
Протрезвевший Игнат Хайкин тогда так толком ничего и не вспомнил. За убийство Светки осудили мужика, которого нашли рядом с ней в сарае. Летом Ванечка Саранский поступал в МГУ на химический факультет, но провалился. Балла не хватило. Причем срезали именно на любимой химии. Осенью его забрали в армию.
Два года он был почти нормальным человеком. Правда, сначала пару раз бросился на «дедов», захлестнутый своей безумной яростью, и те отстали, сочли его настоящим психом. Ванечка срывался еще несколько раз, давал себе волю, но все выливалось в банальную драку. Этого заряда хватило на два года. Демобилизовавшись, он вернулся в Горетовку. И тут, во время двухнедельного отдыха, понял, что безделье лелеет в нем прежнюю ярость, растит, растит и в итоге выталкивает наружу. Он вспомнил, какое облегчение испытал, несколько раз погрузив нож в Светкино тело. Она была виновата, и он наказал. В этом нет преступления, есть его право на месть.
Почему-то он вдруг решил, что надо убрать свидетелей. Это тоже было из права мести. Они пили в тот день со Светкой, они ее хотели. И, если бы не убил ее, были бы еще и эти двое. В том же сарае. Нет, надо их всех…
Того второго мужика он зарезал тихо. Сначала влез в окно, аккуратно поддев ножиком шпингалет, мужик был дома один и пьян. Гости только что ушли, на столе стояла грязная посуда. И Ванечка вдруг подумал, что это неинтересно. Здесь и сразу — не интересно. Самое сладкое — это предвкушение того, что в скором времени случится. Надо почувствовать себя на гребне гигантской волны, надо взлететь на ней высоко-высоко, а потом упасть вниз, чувствуя, как все внутри оборвалось от ужаса и наслаждения. И он сказал:
— Я этого… того… Выпить хочу.
— Есть чего? — деловито спросить мужик. То, что к нему влезли ночью в окно, не удивило. Когда трубы горят, и не на такое люди способны.
— Пойдем купим.
— Деньги есть?
— Есть.
Мужика он зарезал по дороге в дом, где круглосуточно продавали самогонку. Ударил ножом в шею и потащил в кусты. Там с наслаждением десять раз воткнул ему нож в грудь. Как Светке. Стало легче.
Тело он оттащил подальше в кусты и закидал ветками, нож выбросил в воду, руки вымыл. Начало ритуалу было положено.
И вот именно после этого случая Ванечка Саранский оставил на время идею с химическим факультетом МГУ и решил всерьез заняться медициной. В глубине души он начал подозревать, что серьезно болен. Его мать хотя и работала теперь простой учительницей биологии в сельской школе, а меж тем заканчивала в свое время столичный университет. Она весь год готовила сына лучше любых репетиторов. Чтобы теперь уж все было наверняка, Ванечка поступил на работу санитаром в местную больницу. Баллов в Первый медицинский он набрал ровно столько, сколько было нужно, чтобы пройти по конкурсу.
Но невропатологом он не стал. Не сложилось. За время учебы в институте Ванечка решал свою проблему раз в год, осуществляя очередное ритуальное убийство, своеобразное жертвоприношение. Он выбирал в окрестных деревнях женщин, похожих на Светку, доступных, пьющих, молодых. Иногда Ванечке казалось, что таким способом можно истребить зло под самый корень. Тогда же он начал впервые «терять время», потому что почти не помнил, как убивал остальных. Это было наваждением и одновременно способом избавиться на какое-то время от приступов ярости. Он очень хотел быть нормальным человеком.
Ели, Богачи, Самойловка, Р-ск… Горетовку Ванечка стал избегать. Но про Хайкина помнил всегда. Игнат был тем третьим собутыльником, который тоже мог…
Те десять лет затишья объяснялись тем, что Иван Саранский закончил институт, навсегда поселился в Москве и решать свою проблему стал уже в других местах, не в Р-ском районе. И не каждый год: иногда ему удавалось справляться с болезнью и не убивая очередную жертву. Кажется, несколько раз он выезжал на курорт, когда на юг, когда в Прибалтику, когда в Карпаты. И там… Да, там. Вспоминать сейчас об этом не хотелось. До того, как был заработан черный «Мерседес», он сейчас в своих воспоминаниях еще не дошел.
Почему же вернулся в Р-ск? Дело. У него там было дело…
Спустя два часа
…Он подумал только, что картошка давно уже пожарилась. Надо куда-то идти, что-то делать. Есть? Да, возможно, есть.
Ему не хотелось есть. Он вдруг понял, что последние два месяца был совсем не тем человеком, за которого его все принимали. И почему они решили, что он — следователь Мукаев? И как оказался с его документами в особняке Илюши Сидорчука?
Это было самое мучительное из воспоминаний. Кажется, в тот день он поругался с Ольгой.
Ольга! Яркая вспышка перед глазами, словно сполох молнии во время ночной грозы, и страх. Ольга! Высокая, красивая женщина, манекенщица. Вот оно все откуда: подиум, показы моделей, бесконечные страдания и жалобы женщины, вынужденной сидеть на диете.
Она не была ему женой. Да, правильно сказал тогда: гражданским браком. Без взаимных долгосрочных обязательств. Захотели — разбежались. Он был к тому времени, как познакомился с Ольгой, уже богат, она и тогда и сейчас — очень красивая женшина, мечтающая хорошо устроиться в жизни. Это плохо? Это нормально.
Но именно ее нормальность и раздражала. В его жизни совершенно не было любви. Одна сплошная нормальность. Хороший дом, хорошая машина, престижная женщина. Взаимное лицемерие в постели, когда каждому кажется, что он переиграл другого, изображая страсть. И эти взгляды тайком: «Поверила?» «Поверил?» «Кто кого на этот раз обманул?»
Он бы любил ее, если бы она любила. Бесконечный замкнутый круг взаимовыгодного сосуществования. Почему это один, полюбив, должен проиграть? Иначе говоря, прощать первым, унижаться, испрашивать любовь, словно милостыню, ждать, страдая, поздними вечерами, бояться расставания, как конца света…
Проиграл он: Ольга забеременела. Вот тогда начал просить. Хотя была тайная мысль, что ребенок может родиться с патологией. Пугался ее и только поэтому не приковал Ольгу цепями к кровати, отпустил на аборт. Тогда Иван Саранский не знал, каким путем появился на свет. Но теперь вдруг понял, что с наследственностью-то, похоже, все в порядке. Все-таки он сначала был врачом и в патологиях разбирался. И еще больше вдруг стало жалко этого ребенка. Вспомнил Головешек, и сердце провалилось в пустоту. Ведь они не чужие. Выходит, его родные племянницы. И какие замечательные девчонки!
