Лейф Перссон - Другие времена, другая жизнь
— Действительно, ясно как день, — согласилась Хольт. — И, если бы меня звали Эрикссон, Веландер, Тишлер или Штейн, я бы занервничала.
Особенно если бы я была Штейн, а Эрикссон знал бы нечто, чем мог бы меня шантажировать, подумала она. Теперь ты почешешься, старина, подумала она, вспомнив свой разговор с шефом, легендарным Юханссоном, состоявшийся всего пару часов тому назад.
— Такой мотив вполне возможен, — задумчиво сказала Маттеи. — Несколько надуман, пожалуй, но очень даже возможен… Причем их фамилии могли даже и не числиться в архивах Штази, достаточно, чтобы они думали, что они там есть. Я хочу сказать, это вполне достаточный повод, чтобы занервничать.
— Но они же там и в самом деле есть! И Юханссон, и Викландер это подтверждают.
— Конечно, однако наши фигуранты могли об этом и не знать. И это не так уж важно, потому что такую возможность они наверняка допускали, — уточнила Маттеи.
Анна хочет немедленно сделать практические выводы, подумала она.
— Ну и как, девушки? — спросила Мартинес. Она, как и Лиза Маттеи полчаса назад, внезапно материализовалась в дверном проеме кабинета Хольт. — У нас настоящий девичник. Парни все разбежались по домам — принять на грудь и поглазеть в ящик.
— Мы уже заканчиваем, — сказала Хольт. — Подожди, сейчас узнаешь…
— Не спеши, подруга, — подняла ладони Мартинес. — Я голодна как собака. Давайте закажем какую-нибудь ерунду вроде той, что мужики трескают во всех полицейских фильмах, фастфуд: гамбургеры, порошковое пюре, пончики… Что скажете?
— Только не пюре! — взмолилась Маттеи. — Чистая отрава. Может, лучше суши? Я стараюсь есть как можно меньше мяса. Могу сбегать за суши.
— Суши… — Мартинес брезгливо оттопырила губу. — Настоящие полицейские разве лопают суши?
— Мы лопаем, — поддержала Маттеи Хольт. — Я тоже хочу суши.
— Ну ладно. — Мартинес пожала плечами. — Суши так суши.
Через полчаса Мартинес вернулась с коробкой суши и бутылками с минеральной водой. Насытившись, они открыли военный совет.
— Думаю, вы попали в десятку, — высказала свое мнение Мартинес, выслушав сначала Хольт, а потом Маттеи. — Во-первых, связали Штейн и Эрикссона, во-вторых, надыбали мотив — Штейн вполне могла всадить тесак в Эрикссона. Не думаю, чтобы Юханссон начал гнать волну, когда узнает, до чего вы докопались. — Она широко улыбнулась. — А хотите знать, о чем я думала?
— Йес, — сказала Хольт.
— Хотим, — сказала Маттеи.
— Я проглядела все протоколы криминалистической экспертизы. Ясное дело, что я и не думала о Штейн, я же не знала, что именно в тот день она столкнулась с Эрикссоном, но, пока японец мастерил эти рисовые плевочки, я вспомнила и про нее…
— Так, — выжидательно произнесла Хольт.
— Так, — эхом откликнулась Маттеи.
— Надо же доказывать, что она была у Эрикссона в квартире. Мне кажется, теперь у нас есть шанс. Во-первых, два отпечатка, неясно чьи. Они могут вполне принадлежать убивцу. Качество, правда, то еще. Один — на мойке в кухне, другой — на внутренней стороне дверцы шкафчика под раковиной.
— Обнадеживает, — сказала Хольт.
Всего не упомнишь, подумала она. И тут же в ее памяти всплыл окровавленный кухонный нож марки «Сабатье» — как будто она видела его вчера.
— А во-вторых, я все думаю об этом заблеванном полотенце. Можно попробовать выделить ДНК. В то время этого еще не делали.
Хелену Штейн вырвало на полотенце Эрикссона. — подумала Хольт. Она вдруг так живо представила себе всю картину, что ее саму затошнило.
— Если полотенце хранится в морозильнике, — продолжила Мартинес, — такая попытка имеет смысл.
— И полотенце, и отпечатки, надо полагать, хранятся в криминалистическом отделе стокгольмской полиции.
— Мы же можем их позаимствовать, пусть наши эксперты тоже поработают. Кто позвонит Юханссону, чтобы он дал добро?
— Могу я, — сказала Хольт. От перспективы поговорить с начальником она заметно оживилась.
— Завтра, — неуверенно сказала Маттеи. — Уже скоро десять.
— Конечно, не сегодня, — успокоила ее Хольт. — Я хочу как можно скорее добраться домой и завалиться спать.
— И я, — подержала Маттеи. — Я с шести утра на ногах: у меня по пятницам джоггинг — бегаю от болезней.
— Если бы вы были настоящими полицейскими, — заявила Мартинес, — мы бы пошли в кабак, хлопнули по стаканчику и закадрили парней для койки. Никому не охота?
Хольт и Маттеи дружно покачали головами. Одна голова была темной, другая — светлой.
— Типичные девицы из пансиона, — вздохнула Мартинес. — Прикажете понимать, что вы по-прежнему помешаны на вашем идиотском здоровом образе жизни и что мы встретимся здесь в восемь утра? Ладно… Но перед сном подумайте об одной практической трудности.
— А именно?
— Как раздобыть отпечатки пальцев и ДНК Хелены Штейн, чтобы Юханссон не взвился до потолка.
30
— У тебя усталый вид, — заметила жена Юханссона.
— Это потому, что я устал, — вежливо ответил он. — Очень много работы.
— Ничего не хочешь мне рассказать? — спросила жена бодро и с внезапным любопытством.
Начинается, подумал Юханссон, неохотно улыбаясь.
— Хочешь, чтобы меня посадили?
— Представь себе на минутку, — сказала она, выливая в бокал остатки красного вина из бутылки, — что ты рассказываешь мне о своей работе точно так же, как я рассказываю тебе. Всякую безобидную чушь: кто что сказал или сделал, кто чем занимается, кто с кем… ну, в общем, то, что люди рассказывают друг другу, если уж вышло так, что они живут вместе… Ты понимаешь, о чем я говорю? И что тогда будет? Тебя посадят?
— Без сомнения, — заверил ее Юханссон.
Причем с полным основанием, подумал он, если вспомнить его служебный контракт и бумаги, которые ему приходится подписывать.
— Полный идиотизм! — Жена недоверчиво покачала головой.
— Более того, — продолжил Юханссон. Настроение у него несколько улучшилось. Плевать на эту чертову Хольт, решил он. У тебя жена — красавица и умница. Подумаешь — какая-то пигалица лезет на рожон! — Более того, — повторил он, откашлявшись. — Есть ситуации, когда я могу угодить за решетку только за то, что ответил на твой вопрос: посадят или не посадят.
— Абсолютный, я бы даже сказала, глобальный идиотизм. Эпидемическая паранойя. Тебе хоть за это добавляют к жалованью? Особый бонус за супружеское молчание?
— Почему молчание? — Юханссону стало весело. — Я могу тебе рассказывать все, что угодно, мы можем даже спорить — только не о том, что происходит на службе. Представь себе обратный расклад: мы сидим на кухне и треплемся о перипетиях моей работы, и это считается нормальным… Поверь, последствия были бы ужасны. И для тебя тоже.
— Объясни, — попросила жена, подперев щеку кулачком. — Приведи пример.
— Поймать меня хочешь! — засмеялся Юханссон. — Ну хорошо… в общих словах. Как ты уже заметила, я порядком устал. Не только устал, но и обеспокоен, и это связано с работой. Да ты и без меня вычислила. Если я полезу в конкретные детали, то это отразится на многих людях, в том числе и на тебе.
— Вражеские агенты похитят меня и будут пытать, чтобы выведать, что ты мне такое сверхсекретное сообщил, а потом убьют? — По ее интонации можно было подумать, что она чуть ли не с радостью предвкушает подобное развитие событий.
— Дело не в этом, — ответил Юханссон. — Видишь ли, независимо от того, правдивы ли факты, о которых я мог бы тебе рассказать, — я, кстати, и сам этого пока не знаю, но надеюсь узнать, — информация может кардинально изменить твой взгляд на некоторых людей.
— Значит, речь идет о какой-то известной фигуре. — Она хитро прищурилась. — Какая-нибудь знаменитость. Кто-то из политиков, ясное дело, не Карола же и не Бьорн Борг![30]
— Понятия не имею, о ком ты говоришь. — Юханссон улыбнулся.
— Жаль, жаль, — продолжила она. — А ведь я могла бы тебе помочь.
— Ты и так мне помогаешь.
— Я имею в виду, по работе, — объяснила она. — Не уверена, заметил ли ты, что я стала на редкость проницательным детективом.
— Если не обращать внимания на чрезмерную склонность к дискуссиям, — продолжал улыбаться Юханссон.
Смотри не проболтайся, сказал он себе.
— Склонность к дискуссиям! Это же вполне естественно!
— Почему естественно?
Что она хочет сказать? — подумал Юханссон.
— Ты, мягко говоря, не особенно разговорчив, — заметила Пиа. — Первые годы был еще ничего… Потом я все реже и реже слышала твой голос, а уж когда ты перешел на эту работу, и вовсе онемел… Ну, почти онемел.
— Я исправлюсь, — пообещал Юханссон.
Почти онемел — звучит скверно, решил он про себя.
