Анна Шахова - Тайна силиконовой души
Спускаясь по лестнице, Митрохин услышал отборные ругательства, которые неслись с первого этажа. Оказавшись в мрачном коридоре, ведущем к входу, Дмитрий столкнулся с группкой детей-дошкольников, которые парами, взявшись за руки, шли в левое крыло здания. Определить пол коротко стриженных, в одинаковых байковых рубашках и шортах детей не представлялось возможным. Одного ребенка – странно улыбающегося, трепала за ухо бабища в синем медицинском халате.
– Сколько я тебе, собаченыш, говорила не ссать в коридоре! А?! – Тетка замахнулась и явно ударила бы ребенка по лицу, если б не увидела оперативника, замершего перед «воспитательницей». – Вот и дядя к нам пришел, чтоб посмотреть, как вы тут себя ведете. Кто ссаться будет, того он заберет в мешок и Бабе Яге отдаст! – «Макаренко» в юбке явно рассчитывала на поддержку «дяди».
Мальчишка (или девчонка?), ухо которого отпустили, с ужасом, открыв рот, уставился на Митрохина. Появление незнакомца явно повергло в смятение всех маленьких пациентов, которых, видимо, вели с обеда – Дмитрий узрел в правом дальнем углу дверь с надписью «Столовая».
– Не пугайтесь! Я от доброй феи. Она велела мне узнать, как тут поживают ее любимые дети, – Митрохин ляпнул первое, что пришло в голову, и пришло, видимо, нечто удачное. Дети закривили в улыбках рты, стали переглядываться. Кто-то попытался подойти к оперативнику, но «Макаренко» была начеку – вернула любопытного в строй и смерила Митрохина уничтожающим взглядом. Дмитрий отметил, что эти несчастные, уродливые малыши (бросились в глаза двое: у одного был раздутый яйцеобразный затылок и почти отсутствовал лоб, у другого глаза выкатывались из орбит) все были неестественно заторможены. «Да они оглушены лекарствами!» – пронзило Дмитрия. Проводив взглядом цепочку понурых, не издавших ни единого звука детей (это безысходное молчание, безжизненная тишина и оказывалось самым гнетущим во всей обстановке приюта), он стремительно направился к выходу: больше не мог оставаться в этом смрадном и страшном пространстве. Вырвавшись наружу, отчего-то сразу позвонил маме.
– Ты что? Освободился? Ты уже домой? Обед греть? – мать в своей квохчущей манере завела, конечно, про еду. Ей всегда и всех требовалось кормить и укладывать отдыхать. Наверное, потому их семья отличалась такой упитанностью.
– Нет, мам. Я еще нескоро. Просто захотелось сказать, что я тебя люблю. И отцу это передай. Ну, что люблю. Да, и бабушке позвони! Скажи, что я завтра обязательно к ней заеду!
– У тебя все в порядке? Ты здоров? Ты не ранен?! – заголосила перепуганная мать.
– Мам! У меня просто все супер! Все просто отлично у меня! – И Митрохин отсоединился, потому что ему стало совсем трудно говорить от подступившего к горлу комка.
Быстров проверял все фирмы, связанные с продажей антиквариата, и прежде всего старинных икон, которые когда-либо принимали участие в православных выставках. В заявках, заполненных торговцами, значились графы «род деятельности» и «перечень товаров, представленных на продажу». Это стало существенным подспорьем для детектива, так как сразу отсекало такие, к примеру, организации, как «Иконный дом». Потому что это крупное Общество с ограниченной ответственностью торговало по большей части современными, штампованными иконами, немного – писанными, и вовсе не привозило на выставку старинные образа. Конечно, документация у организаторов торговли содержалась не Бог весть в каком порядке, да и бумаг за семь с лишним лет, которые выставки проводила именно фирма Скупого, накопилось немерено. Через два часа работы следователю стало понятно, что объем подозреваемых совсем невелик: бо´льшая часть арендаторов торговала на выставке регулярно. Это его несказанно обрадовало и очередной раз убедило в том, что, как беда не приходит одна, так и радости наваливаются скопом. Полосатая зебра-жизнь, жизнь-тельняшка, жизнь мать-и-мачеха. Лучшим событием дня, низвергнувшим даже утренний поцелуй со «свидетельницей», стал звонок Елены Аркадьевны Загорайло с вестью, что Владу лучше и, по мнению врачей, кризис прошел. Впрочем, «никаких прогнозов, никаких прогнозов. Ждем еще день-два». Второй новостью можно было считать порыв Светланы Петровны Атразековой, казавшейся поначалу столь бесстрасной. И об этом вовсе не к месту думал следователь, но теплое, радостное чувство накатывало на отвлекавшегося от бумажек Сергея, и он будто подгонял время, глядя на часы. Он одновременно пугался надвигающегося вечера, но все же отпускал сердце, позволял ему биться в предвкушении счастливых мгновений, а не просто дубасить по-рабочему, делая вид, что ничего не происходит. И вот теперь приятность с расследованием: процентов восемьдесят храмов, фирм, издательских домов и религиозных обществ составляли прочный костяк перманентной ВВЦэшной торговли. Двадцать процентов участников были случайными, попробовавшими пару-тройку раз вступить в эту «воду», но, видно, не слишком успешно смогли в ней что-то наловить. В основном это были удаленные от Москвы храмы и монастыри: дорога, организация стенда, арендная плата съедали прибыль, и они отказывались от этой затеи. И эти двадцать процентов отметались сразу, потому что никто из них специализированно не занимался продажей икон. Меньше часа ушло на то, чтобы оставить на столе договоры только ДВУХ возможных фигурантов. Крупный антикварный салон, участвующий в рождественских и пасхальных выставках, и некую компанию «Рускстар». Салон, имевший филиалы в разных городах России, принимал участие и в недавней пасхальной выставке (да еще какое активное участие – аж на двух здоровенных стендах в разных концах павильона), и в его «коммерческое сотрудничество» с продавщицей монастыря и с мнимыми монахами верилось с трудом. Значит, оставался непонятный «Рускстар», не появлявшийся на выставке более года. У Сергея вдруг перехватило дыхание при взгляде на единственный листок, который остался на столе: неужели попал? Вот что скрывала Арина-Лариса-Людмила – название фирмы, по которой, видимо, можно узнать и имена убийц. А название фирмы, специализирующейся ТОЛЬКО на старинных иконах и утвари и при этом участвующей постоянно, до последнего года, в выставке – одно. «Рускстар». Русская старина – надо понимать. Еще час понадобился следователю, чтобы выяснить всю подноготную фирмы, прекратившей свое юридическое существование аккурат в апреле. Генеральным директором в ней числился Григорий Андреевич Репьев, 1963 года рождения, бывший офицер КГБ СССР, позже – ФСБ РФ, а с 1994 года – предприниматель. Главным бухгалтером ООО являлась АРИАДНА Павловна Врежко, 1978 года рождения. Медсестра, вдова маститого ученого. Выйдя на след убийцы, Быстров не спешил праздновать победу. То есть, конечно, он гордился собой и понял, что расследование триумфально входит в главную и завершающую стадию, но одновременно это означало и то, что сегодня ни спокойного вечера, ни упоительной ночи ему, увы, ждать не приходится.
Молодая вдова Ариадна Врежко (фамилию в браке она не меняла) после смерти супруга жила в загородном доме, который унаследовала от мужа, не имевшего других ближайших родственников. Иной недвижимости за убийцей не числилось, потому опергруппа и собровцы спешно выдвинулись в направлении академического городка на юго-западе Москвы. Но штурмовать особняк Врежко не пришлось. Дом оказался пуст: ни хозяйки, ни Канторов, которые после нападения на Загорайло бросили свой джип и на перекладных прорывались по Минскому шоссе явно в особняк «коллеги». Необъятные хоромы были обставлены вычурной мебелью, отделаны дорогим деревом – наборный паркет, лестницы с «бомбошками», резные настенные панели, скрывающие встроенную мебель, – словом, все тут говорило о претенциозном современном дизайне. Только оставалось непонятным, зачем незамужней, бездетной женщине такое огромное пространство, такая пафосность и размах? Кому и что она хотела доказать? И можно ли чувствовать себя счастливой в этаком дворце в одиночестве? Быстрова тянуло на лирику при обыске, наверное, потому, что он пытался обнаружить хоть какие-то проявления личностных, человеческих черт в этой демонски холодной убийце: смотреть на конвульсии безвинного, более того, доверявшего тебе человека сможет или ненормальный, или законченный мерзавец. Впрочем, Сергею Георгиевичу казалось, что предельная жестокость – это род помешательства, либо сформированного обстоятельствами, либо взлелеянного собственной «духовной работой». А чаще и тем, и другим вместе.
Никаких документов, дневников, рабочих записей в доме не нашлось. Зато отыскались фотографии. На свадебных фотографиях Арина смотрелась феерически – просто голливудская дива. Семидесятилетний «молодой», наоборот, выглядел страшным, как смертный грех, да еще на фоне этакого совершенства. Он был низок, сутул, тощ, плешив, носат и скукожен черепашьей какой-то дряхлостью, когда кожа сборится и провисает на подбородке, шее, щеках. У Ариадны обнаружилось множество фотографий, в том числе и с Репьевым, фото которого уже пополнило сегодня «монастырское дело», а сам глава «Рускстара» был объявлен в розыск. Снимки, сделанные на отдыхе, недвусмысленно говорили о любовной связи директора и бухгалтерши. Быстрова насторожило то, что до свадьбы у Ариадны будто и не существовало биографии. Жизнь ее началась с восемнадцати лет, когда она поступила в московское медучилище, в общежитии которого и проживала до свадьбы.
