Лариса Соболева - Кейс, набитый пожеланиями
– Нет, конечно, – и на сей раз нашлась Лиза. – Я боялась, что ребята вас перебьют, а потом сядут за это в тюрьму. И я не хочу, чтобы вы кого-то из них убили. А на Ваську мне плевать. Раз его кто-то хочет грохнуть, значит, он заслужил, и пусть сам выкручивается.
– В твоем трепе есть логика, – сказал толстогубый. – Но я тоже тебе не верю.
– Я говорю правду, – постаралась твердо сказать Лиза, но от страха у нее подпрыгивало сердце. Она едва сдерживала себя, чтобы не сорваться с места и не побежать. – И я могу узнать, где они сейчас находятся…
– Смываться надо, – бросил угрюмый.
– Да, – поддержал его щуплый. – Все бросить и хилять, пока нас не загребли.
– Мы недополучили бабки, – буркнул толстогубый.
– Да к черту бабки! – постепенно щуплого одолевала истерика. – Как прикатит сюда ОМОН – нам всем крышка будет.
– А вот мы и проверим, – криво усмехнулся толстогубый. Казалось, этот человек ничего и никого не боится. Он подошел к Лизе, взял ее за подбородок. – Ты смелая. Уважаю. Доживешь до утра, тогда поверю тебе…
* * *Они шли по льду очень долго, бесконечно долго. Черкесов тянул за собой Вероничку, крепко сжимая ручку девочки. Лед покрыл плотный слой наста, что в некоторой степени облегчало передвижение – ноги пробивали корку, упирались в снег. Однако были места, где лед стоял чистый, но бугристый, едва присыпанный свежим снежком. Ступая на такие места, Черкесов часто падал, за ним и Вероничка. Он уже перестал чувствовать раненую ногу, вообще не чувствовал тела, лишь думал, как бы побыстрее добраться до города. Он торопился, поэтому на падения не реагировал, не ощущал боли. Падал, и тут же поднимался, и тупо шел вперед, глядя на огни города.
А город стоял как заколдованный – чем быстрее шел Черкесов, тем, казалось, дальше «убегал» он. Василий Романович, несмотря на то, что из верхней одежды у него было только пальто Лизы, которое он набросил на плечи, взмок. Изредка он останавливался, чтобы отдышаться и утереть пот, катившийся по лицу. Вдобавок ему досаждали снег и ветер, особенно на открытом пространстве. Ветер хоть и дул в спину, не облегчал дороги – стоило на минуту остановиться, как холод быстро проникал под одежду, а пот на ветру становился ледяным. Нет, надо только идти, непрерывно идти…
Вероничка молчала, сопела, но плелась за Черкесовым, чуточку отставая и повиснув на руке. Но вот, после очередного падения, она не поспешила подняться, как поднималась раньше.
– Вероника, вставай, – хрипло сказал Черкесов, сам находясь на последнем пределе. – Немного осталось.
– У меня ножки устали, – скуксилась она. – Я хочу пить.
– Ты же большая девочка, – вяло уговаривал ее Черкесов. – Ты ведь знаешь, что у нас воды нет. А снег есть нельзя, ты простудишься, заболеешь воспалением легких. Потерпи. Идем, Вероника. Маме нужна помощь.
В ответ малышка всхлипнула.
– Только не реви… – пробормотал Черкесов, у него не было сил на уговоры. – Я тоже устал, Вероника. Ну, посмотри, вон огоньки. Идем. – Вероника и не помышляла вставать. – Ты очень вредная девочка. Ты думаешь только о себе… Вставай, черт возьми…
– Э-э-э… – раздался в ответ невыносимый рев.
– Прекрати! – прикрикнул он на девочку. – Иначе останешься здесь одна.
Ага, так она и прекратила! Еще больше разревелась. В завывающей снежной мгле плач маленькой девочки бил по нервам, привносил в душу полную безнадежность. Ему уже казалось, что дойти до берега просто невозможно, они рухнут тут, на льду, без сил и замерзнут. Убежать от убийц и погибнуть, видя огни города, – это злая шутка судьбы. Он тут же отогнал черные мысли. Нет, надо идти!
А Вероника плакала. Василий Романович мало занимался воспитанием своих детей, ему все некогда было. Он не знал, как уговорить ребенка, на какие нажать рычаги, чтобы заставить девочку идти дальше. Но и стоять долго нельзя – все тело сразу охватывал холод. Даже нельзя сделать несколько шагов в сторону, чтобы напугать Веронику и тем самым заставить подняться, – легко потерять ее. Кругом тьма и метель. В этой круговерти они могут долго бродить, слыша голоса друг друга, и не столкнуться. Если бы не свечение огней города, можно было подумать, что он ослеп. Оставался один выход.
– Вероника, не плачь, – выговорил Черкесов, облизнув сухие губы.
Его тоже мучила жажда. Странно, ведь жажда случается при жаре, когда нещадно палит солнце, – в памяти всплывали жаркие дни, высокие стаканы, наполненные водой с пузырьками. И никогда Черкесов не слышал, что жажда терзает при холоде, да еще при обильном снегопаде, который легко превратить в воду. Василий Романович присел, зачерпнул рукой свежего снега, пожевал его, превращая в воду. Как хочется пить… Хочется глотать воду, глотать, пока не напьешься. Но снегом не напьешься. А вода – в городе, до нее надо дойти. Он пожевал еще снега и приказал Веронике:
– Лезь ко мне на спину. Только держись крепко. – Она послушно обхватила его шею руками, а ногами – туловище, Черкесов с трудом поднялся, сцепив руки в замок под попкой девочки. – Не дави шею… дышать нечем. За плечи… держись…
Черкесов устремил взгляд на многочисленные размытые круги огней. Сколько же они прошли? Оглянулся назад. Сзади одна темень и ничего больше. А сколько осталось? Черкесов вновь повернулся к огням. Сможет ли он дойти до них с грузом? Кружилась голова. Мышцы ног от напряженной ходьбы дрожали и слабели, так и тянуло опуститься на лед и полежать, хоть чуточку отдохнуть. Но Василий Романович хорошо знал: этого делать нельзя.
Черкесов собрал все силы и пошел снова вперед – на огни, которые расплывались перед глазами. Дойти бы…
* * *– Назар… – тихо позвала Алла.
Он не ответил. Алла позвала его по имени еще раз, а убедившись, что он спит крепко, выскользнула из постели и накинула халатик, не спуская с Назара глаз. Еще с минуту постояла, слушая его дыхание, затем вышла, плотно прикрыв дверь.
Назар приоткрыл один глаз, оглядел комнату, осторожно поднялся и метнулся к двери. Сначала приложил ухо к щели, после чего тихонько приотворил дверь и выскользнул в коридор. По характерным звукам он понял, что Алла на кухне и набирает номер телефона. Эх, сейчас бы увидеть, на какие цифры она нажимает… Однако телефонный аппарат и табло на нем были вне поля зрения Назара. Он замер, прислушиваясь. Алла набирала номер несколько раз. Наконец она тихо заговорила:
– Это Алла… Не умрешь! Подумаешь, разбудила… Так вот, дорогой, хочу сказать тебе: ты сволочь. Нет, извини, ты не просто сволочь, ты – дерьмо. Я все знаю. Все – это все, разве нужны объяснения? Ты обвел меня вокруг пальца, а я, дура, верила тебе. Этого я тебе никогда не прощу.
Назар тихонько вернулся в комнату, услышав, как Алла зло еще раз сказала в трубку:
– Дерьмо!
Он лег в постель и снова притворился спящим. Вернулась Алла, тоже легла, стараясь не разбудить его. Назар заворочался, но «не проснулся». Сейчас не до любовных утех. Он думал, прикидывал.
Что заставило Аллу звонить кому-то среди ночи, почему не вытерпела до утра? Неужели так срочно требовалось сказать этому «кому-то» свое о нем мнение – что он «дерьмо»? Понятно, только оскорбленное самолюбие подстегнуло ее позвонить среди ночи. Она оскорблена до потери пульса, доведена до такого состояния, когда терпеть до утра просто нет сил. Значит, звонила близкому человеку, мужчине, который ее обманул. Об обмане она явно узнала от Назара. Значит, это кто-то из четверых подозреваемых, ведь только о них шла речь. Ого! Получается, Алла прекрасно знает убийцу. И наверняка у них были теплые отношения, возможно, что и заговор они обдумывали вместе. Так, далее… Следует вычислить, кто тот таинственный мужчина, которому звонила Алла.
Волокуша? Этот увлечет женщину до потери контроля в одном-единственном случае – если вдруг станет арабским шейхом и начнет чахнуть над несметными сокровищами. Итак, Волокуша отпадает.
Бубулин? Дедушка вполне симпатичный, но, пожалуй, староват. Впрочем, говорят – седина в бороду, бес в ребро. Они общались в отсутствие Черкесова. Бубулин часто ссорился с Васей, ссорился открыто. Что, если интересы Аллочки и Бубулина в чем-то крупно пересеклись, а Алла явилась лакмусовой бумажкой, проявляющей слабые места Черкесова? Что, если у них договор: Алла добивается развода, женит на себе Черкесова… Ну и зачем убивать Васю? В таком случае долой Ларису, а Вася нужен живым. Кстати, для подобного плана нужны не любовные отношения, а только холодные, практичные. В принципе слова Аллы по телефону можно трактовать как высказывания деловому партнеру. Но только слова. Интонации же ее голоса принадлежали до смерти обиженной женщине, следовательно, она влюблена в того, кому звонила. Алла любит Бубулина? Сомнительно. Нет, это кто-то из оставшихся двоих.
Савичев? Он неосторожно проболтался, что встречался с Аллой. Это его ошибка. Выглядит отлично, свободен. К примеру, он и есть главный заговорщик, и Алла была в курсе его планов, поэтому на сообщение об амурах его с Ларисой отреагировала равнодушно. Тогда почему позвонила и сказала ему «дерьмо»? Она должна была лишь принять к сведению информацию Назара, потом встретиться с Савичевым и обсудить, каким образом избежать, мягко говоря, неприятностей. Ведь, если загудит он, ее заодно с ним привлекут к ответу. Тогда, выходит, Алла не знала о его связи с Ларисой, и ее, как женщину, задела измена. Отсюда проистекает, что Савичев закрутил роман с женой шефа втайне от Аллы. Какую цель преследовал? За что он мог покушаться на Черкесова и убить его жену? Махинации в магазинах? Это в одном магазине крупные дела не провернешь, но он заведует тремя, следовательно, объем махинаций увеличивается. А если накрутил столько, что осталось одно: убрать Черкесова? Очень может быть…
