Александр Волков - Два брата
— Годов восемь тому назад, — продолжал Петр, — уговорили меня все пороховое дело сдать на откуп. Контракты с другими заводчиками я порушил, и стал зелье в казну доставлять один пороховщик. Что ж ты думаешь, хорошо это получилось?
— Не знаю, государь, — ответил Егор. Он боялся высказывать свои мысли открыто, помня урок, полученный за «высокоумничанье». — Вам об этом судить.
Царь улыбнулся: он понимал настроение Егора и был доволен.
— Золотые слова! И теперь мы таковой политик проводить бросили. Разрешаем свободно торговать, свободно строить заводы, фабрики. На Москве поставили мельницы Аникиев, Бельский, Селиверстов. Мы даже казенные заводы частным персонам начинаем передавать: хозяин больше старанья к делу окажет, чем мой приказный. Вот тут-то мы с тобой, Егор, подошли к настоящему разговору. Я ведь из Москвы всё фабричное дело сюда, в Питер, перетаскиваю. Хочу, чтоб все здесь, у меня на глазах, было. Литейный двор учредил, на коем ты работал, пороховых мельниц казенных понастроил. А дело-то на них плохо идет! Есть у меня хорошая фабричка на реке Сестре, и мыслю я передать ее в надежные руки. — Петр помолчал. — Возьмешь?
— Что вы, ваше величество! — испугался Марков. — Какой из меня фабрикант? И беден-то я…
— Денег из казны заимообразно отпущу, сколько на обзаведение потребуется.
— Нет уж, увольте, государь! — взмолился механик со слезами в голосе. — Неужто за вчерашнее хотите от себя удалить?
Петр рассмеялся.
— Испытывал я тебя. Знаю, от меня не захочешь уйти. А вот проглядывал я свою книжечку и вычитал там фамилию Ракитина, предивного счетчика. Он, кажется, приятель твой? Этот подойдет?
— Иван Ракитин?! — воскликнул обрадованный Марков. — За него ручаюсь смело! Всякое фабричное дело поймет отлично и большую пользу произведет.
— Кому? — Петр хохотнул.
Марков вежливо улыбнулся:
— Конечно, в первую голову себе. Но и казне тоже.
— Возьмется ли он за пороховое дело?
— Возьмется, государь, головой ручаюсь — возьмется!
— Веди его к генерал-фельдцехмейстеру[151] договор заключать!
* * *Машина Орфиреуса не выходила у Петра из головы. Царь не раз призывал к себе Егора Маркова, и между ними велись долгие споры, во время которых Егор доказывал, что «вечную» машину построить нельзя и что немец Орфиреус просто мошенник.
Кончилось тем, что царь предложил:
— Поезжай, Егор, в Германию! Там на месте проверишь, дельная это выдумка или обман.
Маркову с большим трудом удалось отклонить от себя ответственное поручение.
Царь поручил осмотреть «изобретение» Орфиреуса одному из своих советников — Остерману.
«Вечный двигатель» приносил Орфиреусу немалый доход, и он запросил с русского правительства сто тысяч ефимков.
Сделка не состоялась, так как к тому времени плутовство немецкого «изобретателя» было разоблачено. Царь проникся еще большим уважением к уму и знаниям Егора Маркова, хотя по-прежнему не допускал и мысли о том, что простой механикус может соваться в государственные дела. Впрочем, и сам Егор стал гораздо осмотрительнее и знал свое место.
Глава XXII
ПОРОХОВАЯ МЕЛЬНИЦА
Прошло около трех лет с той поры, когда Иван Семеныч ушел от купца Русакова и открыл самостоятельное дело.
Бойкий и предприимчивый, Ракитин раньше других понял дух времени и учредил торговую компанию. Он привлек нескольких мелких купцов, объединил их капиталы со своим собственным и стал во главе дела.
«Первая Санкт-Питербурхская Компания торговли корабельными припасами» процветала: лен, пенька, канаты, парусина забирались Адмиралтейством в любом количестве и по хорошей цене.
На Ракитина и компанию работали десятки агентов по обширному краю от Новгорода до Архангельска и Сольвычегодска.
По дорогам скрипели обозы, направляясь в Питер, на компанейские склады. Агенты развозили охотничьи ружья, топоры, ножи и прочий скобяной товар, зеркальца, ожерелья, сережки, шали.
Торговля шла за деньги и в обмен.
Компания начала приторговывать шерстью, кожами, лесом. На всем делались удачные обороты, капиталы компаньонов быстро росли. Много помогал Трифон Бахуров, раскрывая Ракитину секреты Адмиралтейства.
Иван Семеныч раздобрел, говорил с важностью и даже имел вес среди петербургских купцов. Он стал для некоторых своего рода барометром. Видя его успехи в делах, купцы бросались вслед за Ракитиным в те же предприятия, что затевала его компания. Иван Семеныч посмеивался в усы: он то скрывал свои планы от конкурентов, то пускал их по ложному следу.
Но до десяти тысяч червонных, с которыми можно было получить Анку Русакову, была еще порядочная недохватка.
Не раз подумывал Иван Семеныч подделать свои торговые книги и явиться к бывшему хозяину с фальшивым балансом.[152] Но удерживал страх: опытного купчину Русакова провести было трудно. Вдруг он откроет обман и, оскорбленный, укажет Ракитину на дверь, а дочку отдаст за первого подвернувшегося под руку? С крутым, своенравным стариком шутки были плохи.
Иван Семеныч обрадовался необычайно, когда Егор Марков явился к нему с царским приказом. Он несколько раз заставил Егора повторить от слова до слова все, что говорил царь.
— Вот так чудеса! — весело восклицал он. — Так, говоришь, вспомнил? Счетчиком я у него, говоришь, записан? Пороховую мельницу на Сестре, говоришь, предлагает? Согласен я, конечно, согласен! Разве я дурак — от счастья отказываться, когда оно само в руки плывет!.. А ты и вправду отказался, когда он тебе предлагал?
— Что же я, врать тебе буду, чудак человек! — обиделся Егор.
— Да ведь он денег на обзаведение предлагал?
— Я не взял.
— А я возьму! Как ты думаешь, сколько он мне даст?
— Сколько потребно.
— Я больше буду просить! Запрос карман не ломит.
— Смотри не просчитайся!..
— А, пожалуй, ты верно, Егорша, говоришь! Царь — не свой брат, к нему надо подступать с бережением. Осмотрю мельницу и примусь составлять расчет.
* * *Подьячий из Приказа артиллерии Елпидифор Кондратьич Бушуев, командированный с Иваном Семенычем для осмотра пороховой мельницы на реке Сестре, сидел в ракитинском тарантасе угрюмо, на вопросы купца только хмыкал да почесывал переносье.
Иван Семеныч велел кучеру остановиться у придорожного трактира, заказал графин водки, закуску. Размякшему от двух стаканов Бушуеву сунул в руку пару рублевиков.
Елпидифор Кондратьич переменился неузнаваемо. Он наклонился к Ракитину с блаженной улыбкой и забубнил ему в ухо:
— Ха! Это ж, куда мы едем, это для умелого человека не пороховая мельница, а золотое дно! Ей-богу! Она тебе, Иван Семеныч, не порох будет толочь, а прямо-таки денежки! Ха! Ты по пороховому делу смекаешь?
— Мало, — признался Иван Семеныч.
— Ха! Не в этом суть! Для такого приятного человека я в лепешку расшибусь. Вот слушай меня, ей-богу, я тебе все точно изложу. Для пороху требуется что? Селитра! — Приказный загнул палец. — Сера! — Загнул другой палец. — Уголь! — Бушуев помахал перед носом Ивана Семеныча тремя пальцами: — Три естества, а соединяются в одно!
— Это я слыхал, — равнодушно ответил Ракитин.
— Слыхать-то, может, и слыхал, да тонкости не знаешь, ха! — рассердился подьячий. — Селитра — а какая? Селитра селитре рознь! Где ее покупать, по какой цене? Сколько класть? Тут у каждого пороховщика свой секрет есть… Теперь насчет серы будем говорить. Скажем, сера наша — Сергиевская либо самарская, и опять-таки сера заграничная, у каждой свое свойство, ха!
— Я вижу, ты знаток! — похвалил приказного Ракитин.
— Я-то? А как бы ты думал? Да я на этом деле собаку съел, ей-богу! Сызмальства при порохе состою… Постой! — Он отмахнулся от Ракитина. — Ты меня с мыслей сбил. Я еще про уголь… Ты про уголь как думаешь: какой попало нажег и гони его в смесь? Ха! Уголь берется исключительно ольховый, вот оно что! И приготовить его не так-то просто! И ежели хозяин всего этого дела простофиля, то ему такого в составы напихают, что его порохом печку не истопишь, ха-ха-ха! А то слыхал: сера, селитра, уголь! — почему-то снова разъярился Бушуев. Бугристое, плохо выбритое лицо его побагровело.
Пара лошадей с усилием тащила тарантас по кочковатой, малоезженой дороге. По бокам расстилался чахлый, редкий бор на моховом болоте. С моря дул холодный ветер, нагоняя тучи. Унылый, наводящий тоску вид. Ракитин загрустил, вспомнив веселое разнообразие московских холмов, садов, улиц, площадей. Он достал из погребца бутылку водки, отпил сам, сунул бутылку подьячему.
— Я вижу, ты хороший человек, — уже слегка заплетающимся языком заговорил Бушуев, пропустив несколько глотков, — и мне тебя жалко. Ты на этом деле либо капитал огромнейший наживешь, либо в трубу вылетишь. Представишь плохой порох в казну, его испытают — ха! — а потом забракуют, вот и пиши мамаше рапортичку о собственном разоренье!
