Дарья Дезомбре - Ошибка Творца
Маша
Маша вздрогнула, услышав, как в душной темноте впереди открылась дверь. На секунду она увидела на фоне параллельно бегущих кабелей в фантомном галогенном свете туннеля два силуэта. Одна из фигур была явно Надина. Второго человека Маша сразу не опознала.
— Доставай фонарик, — услышала она голос Нади.
— Сейчас, — ответил шепот. Что-то тяжелое упало на пол. Послышался звук открываемой молнии. — Вот.
Крупный луч от явно большего, чем у Маши, фонарика заметался по стене. Маша встала, подобравшись: прежде чем объявить о своем присутствии, ей хотелось понять, с кем она имеет дело.
— Поставь его на пол, вертикально. — В голосе Нади послышалось легкое раздражение. — И можешь не шептать, тебя тут, кроме меня, все равно никто не услышит.
— Сейчас-сейчас. — Голос, набрав силу, оказался женским и смутно знакомым.
Луч, чуть дернувшись, уперся в сводчатый потолок, освещая краем рюкзак цвета хаки и чьи-то колени, покрытые темной юбкой. Рюкзак задвигался.
— Вот. — Голос аккомпанировал движению рук. — Это спальный мешок. Еще моего деда. Он обожал в походы ходить на байдарках — тогда было модно среди ученых. Он у меня математик, не биолог. Тут — тушенка, я еще яблок купила…
Маша, так и оставшаяся стоять, вжавшись, в стену, выдохнула: «Господи, да это же Бронислава! Достало же наглости у Нади Шварц обратиться к ней за помощью! Впрочем…»
— Хватит. — Это Надя, войдя в зону света, подошла к рюкзаку почти вплотную. — Ты обещала мне сказать, кто убийца?
— О, тут очень интересно. Ты же думала на своего папу? — Броня, двинувшись чуть в сторону, наконец тоже стала видна: привычная коса перекинута через плечо. Крупные губы морщатся в смущенной улыбке.
— Думала. — Надя сделала еще шаг вперед, и Маша нахмурилась: лицо дочери Шварца в вертикальном луче казалось странным, совсем незнакомым — тень и свет распределялись на нем абсолютно иначе. Оно стало пугающим и… некрасивым. — Но ошиблась.
— Не совсем. — Бронина полная рука продолжала деловито опустошать рюкзак. — Вот еще: я кофту тебе взяла свою старую. Но она очень теплая.
— Здесь не холодно. Так в чем я ошиблась? — Надя сжала губы: раздражена? Злится?
— Надя. — Руки Брони аккуратно положили кофту сверху на спальный мешок. — Ты не ошиблась. Твой папа и правда убил. Два раза. Первый раз — Алису Канунникову в ее особняке. Второй — Ираклия Джорадзе. Скинул с небоскреба. Ну, ты знаешь.
— А потом? — Голос Нади звучал напряженно, а Броня все продолжала освобождать рюкзак — бездонный он у нее, что ли?
— А потом ты его убила, — продолжая копаться в рюкзаке, сказала спокойно, как о чем-то будничном, Броня.
— В том-то все и дело. — Маша увидела, как Надины губы изогнулись в болезненной усмешке. — А убийства не прекратились.
— Правильно. — Броня встала, отряхнув ладонью юбку.
— Сначала был тот манекенщик. Потом — политик.
— Да. — Броня сделала шаг вперед. — Я нашла пистолет в сейфе у твоего отца. Но не отдала полиции — видишь ли, не хотела его… компрометировать. Я ж понимала, он никогда бы не стал использовать оружие без крайней нужды. А потом Евгений Антонович все мне рассказал. Но Евгений Антонович человек мягкий. Слишком мягкий. — Она помолчала. — Знаешь, тот склеп на кладбище, куда упал Елисей, он же наш, моего прапрадеда. Я там часто гуляю…
Нет… Маша сделала шаг от стены. Не может быть…
— Кто-то же должен был закончить дело Бориса Леонидовича. Быть настоящим ученым — это ведь еще и уметь брать на себя ответственность за неправильные научные выводы. Ты согласна?
— Я не понимаю. — Надя отступила, выйдя из столба света. Она и правда все еще не понимала.
А Бронислава сделала еще один спокойный шаг вперед.
— «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать…» — процитировала Бронислава будничным голосом, будто продолжала перечислять собранные в рюкзаке вещи.
Лицо девушки, теперь оказавшееся на свету, приобрело какую-то торжественность и эпическую монументальность немецких скульптур эпохи ар-деко. Из тех, что олицетворяли великие реки Германии: Рейн и Эльбу. Мощные лбы и массивные подбородки, прямой нос, глаза под тяжелыми веками… Не Бронислава — Брунгильда. Вагнеровская валькирия в деле.
— Нет! — вскрикнула, поняв наконец, что происходит, Надежда Шварц. — Не подходи ко мне!
— Не буду, — так же спокойно пообещала Бронислава и подняла руку. Маша не видела, что в ней, но не сомневалась — тот самый шварцевский пистолет.
Выстрел, раздавшийся секундой позже, отразился десятикратным эхом от бетонных стен. Но Броня промахнулась. Надя упала на пол, стала невидимой. Бронислава склонилась, чтобы взять фонарик. Бам! Тяжелая железная банка — запас из Брониного рюкзака — просвистела снарядом, попала ей точно в скулу. Броня ахнула, на секунду прижав руку с пистолетом к кровоточащему лицу. И Надя воспользовалась этой секундой, с визгом бросившись на отцовскую ассистентку и сбив ее с ног. Они катались по полу, глухо рыча, пытаясь одновременно выдрать клок волос, сжать горло, выдавить глаза. Никто из этих двоих не обратил внимания на то, что фонарик уже поднят. Луч, побродив по пыльному бетонному полу, нащупал пистолет — в двух шагах от сцепившихся тел.
— Отбой, барышни, — сказала Маша громко, чтобы они услышали ее в пылу баталии. — Полиция.
Из зеленой тетради
Дорогая Маша, надеюсь, вы позволите мне Вас так называть? Не знаю, почему пишу Вам — какие такие надежды лелею. Хотя нет, про надежды все знаю. Просто не понимаю, почему я назначил именно Вас своим душеприказчиком. Видите ли, после истории с политиком я понял, КТО убивает. Но выдать ее не мог. Во-первых, потому как я сам ей доверился. А мог бы и предположить, старый болван, что она, со своим юношеским максимализмом, верой в науку и почти религиозным преклонением перед Шварцем, решит закончить то, что он закончить не успел. А во‑вторых, я считаю, что если кто и должен сидеть в тюрьме за совершенные ошибки, то это я, а не она.
Надеюсь, Вы понимаете, что произошло, и сможете ее защитить. Это одна моя нижайшая просьба. Другая покажется Вам абсурдной, но я все-таки ее озвучу. Видите ли, начиная беседу с госпожой Владимировой-Ленской, я действительно пытался предупредить ее об опасности и тем самым — спасти. Но в тот краткий миг, когда она, набросившись на меня, проткнула дамской пилочкой мне горло… Понимаете, Маша, она смотрела мне в глаза так близко. Всего несколько секунд, но ведь иногда и их достаточно, чтобы изменить свое мнение. Я понял, что Борис был, как всегда, прав. Человек уникального интеллекта, он обладал даром предвидения. Как ни постыдно убивать другое человеческое существо, но невозможно, немыслимо и, наконец, безответственно оставлять такое ходить по земле… Маша, Вы — человек системы. Той системы, что поставлена защищать людей от зла. Марианна — это Зло в чистом виде. Просто Зло, которое еще не расправило крылья. Ее надо уничтожить, Маша. Уничтожить до того, как она станет это делать с другими, испытывая при этом те же чувства, что испытываем мы сами, прихлопнув на руке насекомое.
Умоляю Вас — с той же твердостью, с которой Вы поделились со мной, человеком, которого Вы подозревали в убийстве, своей кровью, этим нашим общим кровообращением, умоляю…
Маша
Маша прикрыла глаза. Она тряслась в пропахшем дешевым куревом и бомжами «уазике», который вызвал для нее метрополитеновский старлей, без конца извиняющийся, — кто ж знал, что из двух вполне дружески себя ведущих девиц одна как раз и окажется убийцей с пистолетом?
Кто ж знал? Кто ж знал, что в тот момент, когда она — о! — почти расслабленно держащая тех двух девиц на мушке шварцевского пистолета, уже шла по платформе, радуясь, что успела выйти из тайника до прибытия последней электрички… Кто ж знал, что именно в эту секунду тело Брониславы метнется, как смертоносное ядро, пущенное метательной машиной, а голова в прилежных девичьих косах ударит в бок Наде Шварц. Наде — тоже уже размякшей от облегчения: убийца пойман и скоро будет посажен, история закончена, она сумела, смогла выжить, одна из последних! Эти секунды, как в рапиде, медленно прокручивались у Маши перед глазами — она сидела, глядя в окно, а видела все то же: вот Надя, с вытаращенными глазами, хватая широко открытым ртом воздух, делает два шага назад, пытаясь удержать равновесие… Вот Броня, обхватив ее полными белыми руками, сбивает Надю с ног, и они летят, летят вниз: рыжие волосы, взметнувшаяся колоколом от теплого воздуха шерстяная юбка, прямо на дрожащие от несущейся вперед махины электрички, рельсы. Крик, вырвавшийся из Машиного ли, чужого горла? Скрежет, страшный, бессмысленный, непереносимый для уха и еще тот звук, кажущийся тихим на фоне истошного гудка и визга тормозных колодок, но Маша уверена, что она его слышала: дробящиеся под безжалостной сталью кости, смятая, ставшая бессмысленным кровавым месивом плоть, слипшиеся от щедро-багряного волосы. Темные ли косы? Медные ли локоны?
