Елена Михалкова - Водоворот чужих желаний
— Ревную я ее, что ли? — спросил он самого себя.
И уже без всякого смеха честно признался, что да, ревнует.
Теперь Наталья вела себя с ним по-другому: не ловила каждое слово мужа, не бежала сломя голову исполнять любое его пожелание, не затихала робко, если он сердился. Погруженная в себя, она стала холодновата с Колькой, и это тоже было странным и притягательным. Ему нравились такие женщины — с изюминкой, с загадкой.
После рождения сына Колька преисполнился детским восторгом перед женой, родившей ему такого отличного парня. И когда Наталья ухитрилась забеременеть вторым, еще кормя грудью Сережку, оба смеялись от радости. Тогда-то Наталья первый раз заметила, что муж смотрит на нее другими глазами, и не поверила себе. Но Николай и в самом деле пытался проявлять ласку и, кажется, побаивался, что не угодит жене.
Накануне вторых родов Наталья разделась догола, встала перед большим зеркалом, пристально оглядела себя — первый раз за весь прошедший год.
— Красавица, — протянула она, любуясь большим, как арбуз, животом. — Как есть, красавица. Ой, хороша ты, Наташа свет Алексеевна.
И пошла выплясывать как была, нагишом, придерживая живот, в котором возмущенно брыкался собиравшийся вот-вот родиться Сеня.
С тех пор Наталья рожала одного ребенка за другим. На четвертом над ними стали в селе подтрунивать — мол, Колька одних пацанов своей бабе делает, а сами, видать, стараются девчонку получить, все успокоиться не могут. Колька с женой не обращали внимания на смешки, понимая, что им попросту завидуют. Наталья рожала легко, быстро и с каждым ребенком по-прежнему хорошела. Николай трудился на работе и по дому и чувствовал себя счастливым в окружении детей и жены. Каждый из них получил то, что хотел, и после окончательного развала колхоза они, недолго посовещавшись, решили остаться в селе. Николай организовал на пару с приятелем небольшую лесопилку, и хотя доход она приносила небольшой, им хватало на жизнь. Мальчишки в семье Котиков росли здоровые, славные и все, как один — копия отца. Наталья баловала каждого, пока они были маленькими, но после пяти лет воспитывала в строгости. Была у нее удивительная способность — она чувствовала, когда ей врут, — и все ее сыновья с детства усваивали, что мать обманывать нельзя. Во-первых, нехорошо, а во-вторых, все равно бесполезно.
Закончив рассказывать о себе, Наталья Котик покачала головой, и улыбка постепенно исчезла с ее лица.
— Я все о себе рассказываю, а ведь тебе, поди, другое интересно.
— Мне все интересно. Что значит — другое?
Наталья помолчала немного, теребя скатерть, и Макара вдруг окатило предчувствие, что весь ее рассказ был только крошечной прелюдией к тому, что он сейчас узнает.
— Кому счастье она принесла, а кому и несчастье, — сказала она, помрачнев от воспоминаний. — Ты знаешь, что из-за нее человека убили?
— Человека убили… — повторил Илюшин очень медленно, не сводя с нее глаз. — Знаю. В Москве?
— Почему в Москве? Здесь. Только не у нас, нас-то бог миловал, а в соседнем селе. Эй, малый, ты что в лице-то поменялся?! Макар, плохо тебе?!
Она с испуганным лицом наклонилась над Илюшиным, сидевшим неподвижно.
— Спирту нашатырного сейчас принесу! — захлопотала она. — Господи, да что с тобой такое? Парень, сердце у тебя не болит? Скажи, сердце не болит?
— Не болит, — тихо ответил Илюшин, приходя в себя. — Почти прошло. Кого убили в соседнем селе? Кирилла Сковородова?
Наталья ахнула, опустилась на стул.
— А ты откуда знаешь? — недоверчивым шепотом произнесла она. — Ой, парень, не все ты мне рассказал… Убили его, да. Страшную смерть он принял, помилуй господи его душу.
Она перекрестилась, глядя на Илюшина большими глазами, из уголков которых разбегались морщинки.
— А все Мишка Левушин, проклятый! Господи, и как только рождаются такие люди! Он ведь мучил Кирилла, пытал! Всю ночь пытал, пока тот, несчастный, богу душу не отдал. А потом пришел ко мне и все кричал: не та, мол, русалка! Не та! Признавайся, куда ту дела!
Она всхлипнула, вытерла глаза ладонью.
— Пять лет прошло, а до сих пор забыть об этом никто не может — ни у нас, ни в Возничах.
Кириллу Сковородову пришлось вернуться в родное село, потому что вся налаженная жизнь сбилась и вошла в кривую колею.
Он принял, как данность, что русалка не может вернуть к жизни его братьев. Сначала Колька, потом Алешка… И ведь по глупости, по глупости! Колька ввязался в пьяную драку с собутыльниками, Алешка лихачил на мотоцикле и долихачился. Два дня, пока брат лежал в реанимации, Кирилл уговаривал русалку исполнить только это его желание, самое последнее — и все! Не исполнила. Не могла она никого возвратить к жизни, слишком маленькая была для этого, видно. А может, он сам из нее желания вычерпал, вот они и закончились. Потому что после смерти Лешки она и ему больше не помогала, о чем бы он ни просил.
А ведь тогда, когда он забрал ее из квартиры старика-еврейчика, желанница все делала, что он ни загадывал! Братья, конечно, смеялись над Кириллом, но он всегда знал, кто из них троих самый умный. Он-то их на все и подбил — без братьев ему было не справиться.
Кирилл словно заболел мечтой о русалке после того, как выпытал про нее у Пашки Буравина. Прошел по соседнему селу, со всеми поговорил, посмотрел из-за калитки на красивую бабу, про которую соседи болтали, что раньше не то коровой была, не то лягушкой. И вдруг — поверил! А то, что у Пашки ничего не получилось, так это потому, что его желание не всерьез загадано было, а так — покричать со злости.
В селе их держала только мать, а когда она умерла — сгорела за пять месяцев от опухоли, так и вовсе ничего не осталось. Жить здесь братья не хотели, ехать в город, начинать все с нуля — тоже. Вот тогда у Кирилла и оформилась окончательно мысль о том, как им зажить счастливо.
Как звали человека, приезжавшего в соседнее Кудряшово и забравшего русалку, никто не помнил. Отец Никифор из церкви, очень не любивший всех троих братьев, наотрез отказался разговаривать с ними о том, что за московский гость участвовал в реставрации, а на вранье Кирилла об увлечении историей церкви ехидно посоветовал ему обратиться в краеведческий музей области. Но младший Сковородов не зря считался самым умным. Краеведческий-то музей им и помог. Правда, в списке, который брезгливо сунула ему сотрудница музея, старая крашеная крыса, было семь фамилий, но Сковородова это не смутило.
Братьев он легко убедил тем, что они заживут хорошо, стоит только им пройтись по квартиркам этих хапуг, которые натащили себе икон из церквей. Колька с Алешкой и в самом деле радовались, продавая иконы скупщику и пересчитывая деньги, а вот Кирилл бесился с каждым разом все больше. Русалки не было! Кирилл гнал от себя мысль о том, что музейная крыса обманула его и что нужно было прижать отца Никифора к стенке, чтобы показал толстым пальцем на правильную фамилию из списка, или допытать старую дуру, у которой останавливался приезжий, как его звали… Не сделал, не позаботился! Надеялся, что все просто получится само собой! И вот четыре квартиры уже взяли, а того, что нужно Кириллу, для чего он все и затеял, не было.
А на пятой им повезло. Когда Кирилл увидел русалку на полке, среди похожих фигурок, то бросился к ней, а чернявого старикашку-еврея, сунувшегося к нему с криком, злобно ткнул ножом — не лезь, не покушайся на чужое! Загадал свои желания — теперь дай другим пожить в свое удовольствие. Старикашка всхлипнул и повалился, как подкошенный. Колька осуждающе покачал головой, но ничего не сказал — сам побаивался младшего брата.
Правда, когда выходили, судьба им еще одну свинью подбросила. Тетушка Пашки Буравина как вышла из-за угла с какой-то девчонкой, так и застыла на месте, а потом в улыбке расплылась: «Кирилл, Коля, здравствуйте!»
«Здравствуй, тетя Зина, чтоб тебе провалиться». Еще свидетелей им не хватало.
Сам бы Кирилл без лишнего шума прикончил и глупую бабу, и девчонку, но тут Колька помешал, и пришлось тетку Зину оставить в живых. Кирилл поначалу ругал его, а потом догадался: теперь у него русалка есть, можно только загадать, чтобы Буравина молчала, вот и все дела.
И ведь сбылось! Тетка Зина сбежала неизвестно куда, а не пошла в милицию писать заявление. Работу Кирилл нашел хорошую — водителем, а заодно и охранником у большого человека, директора рынка. Захотел себе бабу — и красивая баба с ним жила, пока не надоела и он ее не выгнал. Денег просил — валились деньги с неба, только по рынку пройди, дань собери с торговок. И когда он пару раз в неприятные ситуации попадал, выручала его русалка, отводила беду.
А потом как отрезало. Сначала он Кольку похоронил, потом Лешку… Директора рынка посадили в один момент, а рынок стали делить, да под шумок чуть самого Кирилла не пришили — кто-то вспомнил некстати, как он над чурками издевался. Деньги были, да все закончились, а новые с неба не сыпались. И русалка не помогла, не откликнулась. Тогда-то и подумал Кирилл, что желаний можно было загадывать не столько, сколько душе угодно, а не больше десяти. Или двадцати. Он не знал, потому что сам счет потерял своим желаниям — по любой просьбе обращался к русалке, чтобы уж наверняка исполнилась. От других ее берег, а от самого себя не догадался.
