Анатолий Безуглов - Прокурор
Глядя на эту массу людей, направляющихся на отдых, Измайлов вспомнил о том, что Галина отказалась от затеи навестить родных в Хановее. Приступ радикулита у мужа испугал ее, и она ни за что не хотела оставлять его одного.
Удивительно, но Володька был доволен, что озадачило родителей, которые знали страсть сына к разного рода поездкам и путешествиям.
На днях Галина сказала, что их сына часто видят с самсоновской дочкой. Катаются на мопеде. Наверное, эти встречи и были причиной того, что сын с радостью остался в Зорянске.
«Что ж, — решил Захар Петрович, — такая у них пришла пора. Пора свиданий и вздохов».
Думая о сыне, Измайлов пытался представить, как поведет себя Володя, если вдруг отец перестанет быть прокурором.
«Поживем — увидим, — вздохнул Захар Петрович. — Испытание может оказаться серьезным. Если человек — выйдет из него с честью. А если слабак…»
А что он сам будет делать, если придется распрощаться с должностью? Ведь зашибиться можно крепко. По пословице: высоко летать — низко падать.
А главное — больно!
Впервые в жизни Захар Петрович пожалел о том, что, может быть, зря не пошел дальше по своей первой дорожке. Был бы сейчас лесником, бродил по рощам и борам, наблюдал таинственную жизнь деревьев, трав и животных. Не исключено, стал бы даже ученым и занимался проблемами, далекими от человеческих дрязг. Вон Авдеев, и тот признавался ему, что сам бы охотно подался на стезю природоведа.
А может, кокетничал? Впрочем, на Владимира Харитоновича это было непохоже. Просто многим, видимо, кажется: то, что они не сделали когда-то, заманчивее того, чем они занимаются теперь…
Перед самым Рдянском Измайлов посмотрел на часы — он, кажется, побил рекорд Мая, классного водителя. Несколько раз прокурору срочно надо было быть в областном центре, и Соколов выкладывался на полную катушку.
«И мы, значит, кое-что можем, — с удовольствием подумал Захар Петрович, от чего у него поднялось настроение. — Рано я хороню себя. Надо принять бой». — Он вспомнил слова Межерицкого, когда тот вез Захара Петровича, беспомощного, скрученного радикулитом, с садового участка: если тебя загонят в угол, не сдавайся, иди напролом; прорвешься — сам черт не брат…
— …Садись, — предложил Авдеев, когда Измайлов появился в его кабинете. — Будет мужской разговор.
— Давно бы так. А то тянете за душу…
— Погоди. Не знаешь ведь, о чем. Не догадываешься…
— Да уж не о хоккее, — съязвил Захар Петрович.
— Эх, Измайлов, Измайлов, — покачал головой помощник облпрокурора. Намылил мне шею Зарубив за то, что ты не явился с утра.
«Так, — безрадостно отметил Измайлов. — Даже это хотят использовать. Свой принцип, мол, перед начальством выставляю… Ладно, терять мне уже нечего».
— С людьми имею дело, а не с деревяшками, — огрызнулся он.
Владимир Харитонович проглотил этот выпад. И, помолчав, спросил:
— Ты мне все рассказал о ваших отношениях с Мариной Белоус?
— Все! — выпалил Измайлов, злясь, что Авдеев, вероятно, снова будет задавать вопросы, на которые ему уже тошно отвечать.
— Так у вас с ней ничего не было?..
— Я уже тысячу раз говорил!
— От прямого ответа ушел.
— Ну, не было! Ничего не было!
— И в Дубровске ничего не было? — испытующе посмотрел на Измайлова Авдеев.
Захар Петрович вздохнул и отрицательно покачал головой.
— А вот Федор Белоус утверждает, что первая дочь у Марины Антоновны от тебя, — сказал Авдеев.
— Чушь! — воскликнул Измайлов. — Чушь и ложь!
— Я тоже сначала так подумал, — спокойно продолжал Владимир Харитонович. — Но Марина Антоновна подтвердила это… И случился грех перед твоим отъездом в армию. Вспомни.
Последние слова, как пули, пробили отверстия в памяти.
…Их последний вечер с Мариной в том маленьком зеленом городке, где осталась юность… Высокие березы над головой… Осеннее звездное небо, трава, на которой они, подстелив его пиджак, сидели обнявшись, мокрая от росы… И все это сквозь туман какой-то бесшабашной легкости, которую вливает в человека любовь. А может, еще и алкоголь…
— Постой, постой… — Захар Петрович сжал лоб обеими руками. — Что она тебе сказала?
И Авдеев поведал то, что услышал вчера от Марины Антоновны.
— Не может быть! — невольно вырвалось у него, когда Авдеев замолчал. Измайлов встал, прошелся по кабинету. — Понимаешь, девчонки устроили мне проводы. В последний день. Принесли спирт из больницы. До этого я в рот не брал даже вина. А тут… Иду, мол, в армию, пора стать настоящим мужчиной… Ты меня слушаешь? — Захару Петровичу показалось, что Авдеев думает о своем: тот что-то чертил на листке бумаги.
— Конечно, слушаю! Говори.
— Потом мы очутились в роще. Обнимались.
— Признаюсь, Захар, словам Белоус я поверил бы не очень-то, но…
И Владимир Харитонович протянул Измайлову фотографию, которую с трудом выпросил у Марины Антоновны.
Захар Петрович посмотрел на снимок, затем, вопросительно, на собеседника.
— Ее первая дочь… Альбина, — прокомментировал Авдеев.
— Господи! — вырвалось у Измайлова. — Вылитый Володька!
Он так же, как в свое время Авдеев, был поражен сходством. Мысли у него путались. Он опять вскочил со стула.
— Ты веришь, что я не знал? — спросил Измайлов. — Веришь?
— Почему я не должен верить? — пожал плечами Авдеев.
— Почему же она не сообщила мне тогда? Я бы женился на ней, даю честное слово!
— Она написала тебе. До востребования. Но письмо пришло обратно.
Измайлов задумался.
— Да, да, — проговорил он растерянно. — Помню: я попросил ее писать в Ковров. Но пробыл там всего две недели, потом нас отправили в Орел… Хорошо, а почему она не отвечала на мои письма?
— Откуда я могу знать? Она об этом ничего не говорила, — ответил Авдеев.
— Ну а в поезде? Когда мы в прошлом месяце ехали в Рдянск? В конце концов, у себя на квартире? Почему она не сказала мне о дочери? — словно сам с собой рассуждал Захар Петрович. — Ведь не кто-нибудь, а дочь! И внук! Это же… Это же… — Он задохнулся, не находя слов.
Наступило долгое молчание. Нарушил его Авдеев:
— Вот так, Захар.
— Послушай, — глухо откликнулся Измайлов, — как же теперь, а?
Владимир Харитонович опять пожал плечами.
— Это уж что сердце подскажет. Сам знаешь, юридически доказать никто ничего не сможет…
— При чем тут какие-то доказательства! — воскликнул Измайлов. — Жить двадцать пять лет и не знать, что у тебя есть дочь… Может, я ей нужен!.. Дай мне адрес общежития. Я должен найти Альбину!
— А может, лучше, чтобы дочь не знала?
— Вот об этом я и хочу поговорить с Мариной. Прошу.
Авдеев покачал головой, затем написал на бумажке адрес общежития медицинского училища и без слов протянул Измайлову.
* * *
Гранская вернулась из Южноморска в тот день, когда Измайлов выехал в Рдянск. Ей только передали в прокуратуре, что он после выступления в суде тут же отправился в областной центр.
Следователь связалась с Коршуновым и попросила зайти. Он примчался в прокуратуру.
— Какой улов? — нетерпеливо спросил старший лейтенант.
— Небогатый, — призналась Инга Казимировна. — Но поразмышлять есть над чем.
— Жену Марчука допросили?
— Допросили, — протянула Гранская. — Поймала ее на второй день. Весьма кокетливая особа…
— Хороша собой?
— Смотря на чей вкус. Пышненькая и глупенькая. Кажется, имеет романы на стороне. Я говорила с соседкой, пока ее дожидалась во дворе. Болтливая попалась старушка… Когда Марчука нет, его Томочку привозят поздно на такси. А потом до утра играет музыка, хлопают пробки от шампанского…
— А что она говорит о муже?
— Ой, умора! — засмеялась Гранская. — Я говорю: его разыскивает милиция. Она округлила свои накрашенные глазки и заявляет: «Вы ошиблись, Григорий Пантелеевич ответственный работник на фабрике…» Неподражаемо. Это надо было видеть! Честное слово, я думала, такие экземпляры встречаются только в сатирических книгах…
— Двадцать третьего и двадцать четвертого июня Марчук был у себя дома? — не выдержал старший лейтенант.
— Жена утверждает, что был. Приехал якобы в воскресенье двадцать третьего из командировки. Она сделала ему ванну с французским шампунем, подала кофе. Потом они ужинали салями…
— Значит, ошибочка, — задумчиво сказал Юрий Александрович, думая о чем-то своем. — Алиби…
— Алиби? — усмехнулась Инга Казимировна. И серьезно заметила: — Я не очень уверена в правдивости ее показаний.
— Почему? — встрепенулся инспектор.
— Не зря же я вам так долго рассказывала, что это за птица…
— А-а, — виновато улыбнулся Коршунов. — Ну да, в голове ветер, не знает, в какую сторону дуть…
