Энн Грэнджер - В поисках неприятностей
Размышлять обо всем этом у меня не было времени. Джейми или его сообщник шли по коридору в сторону гостиной. Крадучись я приблизилась к двери, надеясь выскочить наружу, как только она откроется. План был такой: как только он откроет дверь, я выскочу в коридор, метнусь в кухню и вылезу в окно. Тогда он не успеет меня задержать. Правда, маловероятно, что у меня все получится, но другого выхода у меня не было.
Я забыла о том, что осталась в одних носках, а полиэтиленовая пленка, которую Ганеш подстелил под спальный мешок, оказалась скользкой. Я размахивала руками, балансируя на полу. В этот миг дверь открылась.
Сначала я не увидела незваного гостя, только услышала его хриплое дыхание. Наверное, ему с большим трудом удалось пролезть в заколоченное окно. Постепенно глаза привыкли к лунному свету, который вместе с ним проник в кухонное окно. Я разглядела его силуэт. Если у меня до того и теплилась надежда, что ко мне наведался Ганеш, теперь все рухнуло. Ночной гость был значительно выше и крепче Гана. И потом, помня, как я отреагировала на него в темном подъезде, он вряд ли повторил бы свою ошибку. Ганеш вначале окликнул бы меня, чтобы я не пугалась. И Джейми, и Ланди значительно крупнее Гана. Зловещая фигура могла принадлежать и тому и другому.
Я сделала то единственное, что сумела придумать. Включила фонарик и направила луч ему в глаза, надеясь ослепить его и пробежать мимо.
Но я не убежала, а, наоборот, застыла на месте, точно громом пораженная. Потому что в луче фонарика мелькнуло призрачное, желтоватое от тусклого света лицо, которое не принадлежало ни Джейми Монктону, ни уроду Ланди. Передо мной стоял Ник Брайант.
Я как дура пискнула:
— Ник! Что вы здесь делаете?
Голос его звучал странно, как будто тусклый свет искажал не только его внешность.
— Так и думал, что найду вас здесь! — без всякого выражения ответил он.
Ни радости, ни враждебности я не уловила. Вообще ничего. Безумный голос, принадлежащий человеку, на которого не действуют доводы разума.
Я поняла, что сейчас снова оцепенею от страха и ужаса, и постаралась встряхнуться. Я еще не до конца понимала, что происходит, но сознавала, что не должна поддаваться. Тем временем Ник протиснулся в гостиную, и я разглядела, что в руках он держит охотничью двустволку.
— Чего вы хотите? — задала я еще один глупый вопрос. Голос у меня сел от страха и, наверное, стал таким же искаженным, как у него.
Тем не менее голова моя не перестала соображать. Ник? Ник?! Не может быть! Неужели я все неправильно поняла? Ведь Ник такой… славный! Он очень симпатичный. И мать у него такая приятная. И я ему понравилась! Я точно знала, что понравилась Нику. Неужели он способен причинить мне вред?
Я тут же поняла: да, еще как способен.
Должно быть, я пошевелилась, потому что он поднял двустволку, и перед моими глазами зачернели два отверстия.
— Нет! — приказал он. — Сядьте на пол, где стоите.
Я села на спальный мешок, обняла колени руками и стала ждать. Шагнув ко мне, Ник ногой отодвинул к двери ящик, сел на него, перегородив мне путь к выходу, и положил двустволку на колени.
Фонарь по-прежнему был у меня в руке. Ник приказал:
— Положите его рядом с собой и не прикасайтесь к нему.
Я положила фонарь. Он светил по полу и освещал его ноги. Остальная фигура терялась в полумраке, только тускло поблескивали стволы двустволки.
Я сказала:
— Выстрелы наверняка услышат соседи.
— Какие соседи? На всей улице только пустые дома. И потом, если даже кто-то из жильцов и услышит выстрелы, он ничего не предпримет. А если кто-нибудь все же вызовет полицию, к тому времени, как копы приедут, я буду уже далеко.
В его доводах угадывалась внушающая ужас логика. Мне нечего было ему возразить. Мой отец, бывало, говорил, что можно найти выход из любого положения, стоит только подумать обо всем спокойно. Но сейчас я была не в том состоянии, чтобы думать спокойно. Кроме того, не думаю, что в том положении мне бы особенно помогло спокойствие.
И все же я сказала:
— Вы ведь уже стреляли в меня. Это из-за ваших выстрелов в питомнике лошадь подо мной понесла. Вы пытались убить меня или только напугать кобылу?
— Я знал, что вы не умеете ездить верхом, — ответил он. — Надеялся, что вы упадете с лошади и свернете себе шею. — Он шевельнулся и дернулся, как будто снова спускал курок.
Потом он замолчал, а когда заговорил снова, мне показалось, что он немного остыл. Наверное, тоже увещевал себя. Ведь ему тоже было страшно, как и мне. В питомнике он стрелял в меня издали, из засады. Убивать вот так, лицом к лицу, гораздо сложнее.
— Мне очень жаль, Фран.
Стволы слегка опустились. Он теперь целился не в грудь, а в ноги. И, судя по голосу, ему правда было жаль. Но недостаточно жаль для того, чтобы отменить черный замысел.
— Вы очень славная девушка. Но вы задавали слишком много вопросов, и вы слишком умны. Я должен вас остановить.
— Просто не верится, — сказала я. — Как вы могли? Зачем вы так с Терри?
— Она сама виновата!
Двустволка дернулась, и стволы снова нацелились мне в грудь. Надо было держать язык за зубами! Я надеялась, что палец его случайно не дрогнет.
— Я любил ее! Очень любил! — хрипло сказал он.
Страх сменился гневом.
— Вы убили ее! — закричала я. — Что это за любовь?
— Я не собирался ее убивать! — зарычал он в ответ.
— В самом деле? Вы случайно подвесили ее на проводах для люстры? Случайно попытались изнасиловать, а когда она стала сопротивляться, жестоко избили?
— Заткнись!
Он пришел в ярость, и внутренний голос приказал мне замолчать. Если я буду нарочно злить безумца, он, скорее всего, совершит что-нибудь непоправимое. Еще один внутренний голос возразил: безумец так или иначе совершит что-нибудь непоправимое. И все-таки, чем дольше я заставляю его говорить и чем спокойнее держусь, тем больше у меня времени что-нибудь придумать, но сейчас в голову совершенно не приходят никакие здравые мысли, хоть я и делаю над собой нечеловеческие усилия. Он тревожится, волнуется, страшится того мига, когда ему придется меня застрелить. Возможно, ему тоже хочется отодвинуть страшное дело на минуту-другую. До тех пор, пока он немного не успокоится. От страха у многих развязывается язык.
— Расскажите, как все было, — попросила я спокойно и почти ласково.
— Вам не понять, — мрачно ответил Ник.
— А вы попробуйте.
Он помолчал, а потом заговорил:
— Она была такая красивая! Вы не видели ее, когда она была хорошенькой. Здешняя жизнь сильно изменила ее. Когда я увидел ее, чуть не заплакал… честно! Она похудела и как-то запаршивела, как будто махнула на себя рукой. И все равно, хотя она так сильно изменилась к худшему, я любил ее. Если бы вы знали ее несколько лет назад, вы бы поняли: с ней никто не мог сравниться. Она была идеальной.
Терри, хорошенькая куколка. Все они — Аластер, Ариадна и Ник — хотели сохранить ее такой, какой она была. Накрыть ее целлофановой оберткой. Ничего удивительного, что она сбежала. Я вспомнила Келли с конного двора. У бедняжки не осталось ни малейшего шанса привлечь к себе внимание Ника. Ник смотрел только на хорошенькую девушку со светлыми волосами, свисающими по обе стороны лица, как уши у спаниеля. Келли, крепкая, здоровая, с размашистой походкой, стала бы фермеру Нику прекрасной женой, любящей и преданной. Но мы, как правило, не хотим того, что можем получить без труда, и часто отталкиваем того, кто мог стать для нас наилучшим спутником жизни.
Ник на время забылся в воспоминаниях:
— Я наблюдал за тем, как она росла. Всякий раз, как она приезжала из школы домой на каникулы, она делалась все красивее. Раньше она охотно беседовала со мной. Она не боялась меня — до одного вечера. Я пригласил ее на ганцы в клуб молодых фермеров. Она высоко заколола волосы и нарядилась в очень красивое платье. И выглядела… даже описать не могу. Красавица, больше ничего не скажешь.
Он говорил так бесхитростно, что мне даже стало его жалко. Я вспомнила фотографию на каминной полке. Там Терри сняли в вечернем платье, и выглядела она в самом деле потрясающе. Я осторожно сказала Нику, что видела снимок Терри в том самом платье и представляю, как она выглядела на вечеринке в клубе молодых фермеров. Мои слова порадовали его, и он улыбнулся. Впрочем, я сразу же все испортила, потому что живо представила себе хорошенькую, изящную Терри среди здоровых, краснолицых деревенских парней, которые совершенно не подходили ей. Наверное, я поморщилась, потому что Ник снова насторожился и вскричал:
— Вы смеетесь надо мной! — Он снова прицелился в меня, что мне совсем не понравилось.
— Вовсе я не смеюсь! Помилуйте, как можно смеяться — в моем положении?
— Ну ладно, — проворчал он, однако успокоился. Я немного воспрянула духом. Он снова опустил двустволку. — В тот вечер я признался ей в любви. Я ведь и правда любил ее. Только она чем дальше, тем меньше меня понимала. Мне даже показалось, будто она меня боится. А я ведь только одного хотел: любить ее. Она должна была понять!
