Наталья Андреева - Ничего личного
Народу на кладбище приехало много. Во-первых, родственники покойного, во-вторых, сослуживцы. Не было только единственной женщины, которая его по-настоящему любила. Женщина эта решила последовать за Павлом Петровичем в могилу. Жаль, что он не успел этого оценить. Многочисленные же любовницы, пользовавшиеся при жизни коммерческого директора его красивым и щедрым телом, на кладбище явиться не соизволили. А, может, им просто помешали ревнивые влиятельные мужья.
Нора выглядела великолепно. Алексей заметил, что ей вообще идет траур. Как бы не вошла во вкус черная вдова. Нора строила глазки Манцеву, а тот сиял, несмотря на то, что его цветущий вид был здесь и в данном случае неуместен.
Коллеги во главе с Ириной Сергеевной Серебряковой заметно припоздали. И винить их в этом было никак нельзя.
Серебрякова плакала искренне. Она, пожалуй, была самым несчастным здесь человеком. Кончалась целая эпоха ее жизни. Эпоха, в которой всем управляли люди, расставленные на ключевых постах еще покойным мужем. Великим и могучим А. А. Серебряковым. Прикормленные, прирученные и запуганные им. Люди, которые помнили, как все начиналось, и пребывали в уверенности в том, что они своими руками создали это дело и создали не зря. Эту мысль внушил им Серебряков. А он внушать умел.
Ирина Сергеевна оставалась совсем одна, со своими большими деньгами и вечным страхом за то, что делает вещи, которые совсем не обучена делать. Со своим неумение принимать важные решения. И брать на себя ответственность. Если кого Алексею и было жалко, так это ее. Он дождался, когда гроб с Пашиным телом опустили в глубокую яму, и подошел к Серебряковой.
— Пойдемте, я вас до машины доведу. Вам, видно, совсем худо.
— Да, мне худо, Леша.
Она впервые назвала его так. И пошла прочь от свежей могилы, тяжело опираясь на его руку.
— Рад бы вам помочь, но…
— Я знаю. Я тебе только сейчас и верю.
— Что ж теперь будет с вашей фирмой?
— Что было, то и будет. Странно, я стремилась все делать честно. Платить налоги, торговать, честно распределять прибыль… Но это не есть залог успеха. А что? Люди? Так, где взять людей?
— Может, новых найдете?
— А ты уверен, что они будут лучше, чем старые?
— Не уверен. Вместо одних Сергеевых и Ивановых приходят другие. С другими именами. Да, жаль мне ваш «Алексер».
— Кому верить, кому верить? — как заговоренная забормотала она. И вдруг посмотрела на него другими, просветлевшими вдруг глазами. — А, может…, — и неуверенно остановилась.
— Что может?
— Я тебе верю, Леша. Если тебе так жаль мою фирму, принимай дела.
— Какие дела? — опешил он.
— Пашины. Пост коммерческого директора. Решай кадровый вопрос.
— Да вы смеетесь?! Я же мент!
— Ты человек. Что у тебя, образования нет? Самое нужное, юридическое. Валера Иванов с грузчиков начинал. Не важно, что человек заканчивал, важно, как он будет относиться к своей работе. Надо будет — получишься. Ты умный человек, девочек моих тебе жалко, не все же у нас такие плохие. Вспомни Марину Лазаревич, Наташу, Елизавету. Юлия Николаевна тебе с финансами поможет. Зарплату положу хорошую, не обижу. Да что я говорю… Разве ты захочешь в это дело лезть?
«Ты сразу-то не отказывайся…» — вспомнил он Калачева. И машинально дотронулся до кармана куртки, куда засунул его визитку. Вот оно что! Обговаривала, значит, с Ильей Петровичем. А тот не против. Но какой из него, Леонидова, управленец?
— Я даже боюсь подумать.
— Что, страшно?
— Да не то страшно. Боюсь, я буду не лучше. С чего начинать? С людей? И что мне делать? Уволить их всех?
— А ты их пойми.
— Ну, уж нет! Извините, Ирина Сергеевна, но…
— Все ясно, — и ее взгляд потух. — Значит, отказываешься?
— Да. Я не могу. Извините.
— Не за что извиняться.
Они уже были за воротами кладбища. Ирина Сергеевна подошла к машине, спросила:
— Домой тебя отвезти?
— Если не возражаете, я пешком.
Ему было неловко. Отчего он испытывает к этой женщине искреннюю симпатию? Оттого, что она так одинока и несчастна? Но ведь она богата! До поры до времени. Такими темпами от ее богатства ничего не останется. Она совсем не умеет защищаться. А люди? Оставшиеся на фирме? Девочки, о которых она говорила? Анечка Барышева? Могут они спокойно работать и получать достойную зарплату?
— Я, пожалуй, пойду на автобус, — невольно вздохнул он.
— Как хочешь.
Она замерла, прислонившись спиной к дверце своего «Пассата» и глядя пустыми глазами куда-то в небо.
Алексей мимо стоянки для личного транспорта пошел к автобусной остановке. В ботинок попал неизвестно откуда взявшийся камешек. Или не камешек? Но что-то мешало ходьбе. Алексей потряс ногой, не помогло. Потом нагнулся, занявшись ботинком, и получилось так, что его не стало видно за чьим-то черным «Мерседесом». Пятисотым. Пока Леонидов расстегивал ботинок, совсем близко раздался знакомый голос Саши Иванова:
— Так мы договорились насчет подставного лица?
— Да, с Андрюхой сподручнее, — отозвался Манцев. — Он товарищ проверенный, с нами повязанный, как и моя звезда.
Захихикала Нора. О! Ее смех Алексей узнал бы из тысячи!
— Что, Сашка, завидуешь? — спросил Манцев.
— Ничего, мало их, что ли? На фирме еще есть красивые девочки.
— На Маринку, что ли, теперь глаз положил?
— Хотя бы.
Леонидов выпрямился, посвистел троице:
— Что, ненаглядные мои? Строите план захвата Парижа?
— Тебе-то что? — ухмыльнулся Иванов. — Мартышка. Какую речь толкнул на прощание, а кто тебя послушал? Погоди, к тебе на работу телега скоро придет. Нахлебаешься. Попрут тебя из органов. Вон, Ленка скажет, что ты пытался ее в постель затащить. — Нора злорадно рассмеялась. -И свидетели найдутся. Еще и попытку изнасилования припаяют. У нас за все заплачено, так что гуляй.
Алексей резко развернулся и зашагал назад. Ирина Сергеевна садилась в машину. Мотор уже работал, из выхлопной трубы вился сизый дымок.
— Ирина Сергеевна! Подождите!
Она задержалась и подняла голову. Подождала, пока он подойдет.
— Подождите, Ирина Сергеевна, я хочу подумать. Над вашим предложением подумать.
И Алексей увидел, как вновь просветлел ее взгляд.
— Я жду тебя завтра. Приходи прямо ко мне домой. Можно без предварительного звонка.
— Да. Я приду.
«Пассат» уехал, а он стоял и улыбался. Ну, вот вам! Съели? Сюрприз! «Первым делом я их всех уволю. Ничего личного…»
