Алексей Нагорный - Рожденная революцией
– А если он, к примеру, тебя убивать станет? – улыбнулся Коля.
– Кондратьев, – жестко начал Басаргин. – Мы с тобой такое дело затеяли, что жизнь всей нашей волости, а то и всей губернии иначе повернуться может. Что в сравнении с этим твоя или моя жизнь, парень? Мы ведь служим ради таких ясных далей, что дух захватывает от одних только мыслей. Прошу и требую от тебя: что бы ни произошло – ты должен остаться в стороне! Я доложу обо всем в партийных органах и извещу уполномоченного ГПУ.
– Значит, моя задача, – сказал Коля, – в случае успешной проверки – внедриться к бандитам.
– Все вызнать и остаться живым, – добавил Басаргин. – Иди, Коля.
Они обнялись.
…В церкви было необычно светло – по случаю бракосочетания «раба божьего Николая» с «рабой божьей Марией» отец Серафим приказал зажечь большое паникадило. Маша вошла об руку с Колей – в белой фате, правда, из марли, но зато – с самой настоящей золоченой венчальной свечой в руках. Следом потянулись жители, среди них Коля заметил и двух своих знакомцев с черными ленточками. Они как ни в чем не бывало стояли в толпе. Громко переговаривались женщины, обсуждая возраст и внешний вид невесты и жениха, мужики довольно гудели в ожидании скорой выпивки. Отец Серафим взмахнул кадилом и запел «Песнь степеней»:
– Блажени вси бояшмеся господа…
Послышался шум, это вошел в церковь Басаргин с двумя сельскими исполнителями. На них косились, но пока не задирали.
Коля посмотрел на Машу. Она стояла рядом с ним, лицо у нее было восторженно-счастливое, и Коля понял, что Маша забылась и воспринимает происходящее всерьез.
– Ты что? – шепнул он ей. – Смотреть стыдно.
– Я играю роль, – сказала Маша, но глаза, вдруг вспыхнувшие самой неподдельной радостью, выдали ее и, поняв это, Маша попыталась все обратить в шутку. – Сколько волка ни корми, а он все равно туда, тебе понятно? – Она вздохнула: – Сначала я ждала этого дня. Потом мне стало казаться, что его уже никогда не будет. – Маша вдруг погрустнела: – Я ведь не дурочка блаженная, Коля. Не волнуйся, я понимаю, что все это – просто игра. Потерпи. Дай мне наиграться.
Подошел священник, и она замолчала.
– Послушайте, чада, поучительное слово, – сказал Серафим, – живите в супружестве богоугодно и честно, ибо близко пришествие антихриста и спасутся только претерпевшие за правду до конца. Знамение было недавно верующим и всем мирянам: пятиконечная звезда сияет над грешной Россией, остры ее лучи и пронзают они любящих бога. Жрецы же нечестивые той звезде служат и яко вурдалаки ненасытные пожирают внутренности истинно верующих.
– Прекратите агитацию, иначе я прикажу очистить храм! – крикнул Басаргин.
– Он сказал, – трагическим голосом провозгласил Серафим, – настали времена, когда русскому человеку и в храме нет спасения. Церковь уважали даже нехристи – татаро-монголы! А эти пожрали душу! Слуги антихристовы в храмах, ратуйте, православные, не допустите унижения дома господня!
– Прекратить! – Басаргин проталкивался к алтарю, исполнители – за ним. – Всем покинуть помещение!
Верующие возмущались, переговаривались. Кто-то крикнул:
– Креста на них нет! Вышвырнуть их из храма!
– Верно! – закричали в толпе. – Вон их!
– Чего вы слушаете поповских прихвостней! – заорал Скуластый. – Мало это жеребечье отродье попило нашей кровушки! Бей, круши поповский балаган! Да здравствует советская власть!
Коля переглянулся с Машей – она кивнула: вот она, проверка. Вот она. А Басаргин еще ничего не понимал. Он стоял в растерянности и беспомощно оглядывался. Коля пытался поймать его взгляд, мысленно кричал ему: «Берегись! К такому мы не были готовы! Это опасно! Очень опасно!» Но Басаргин чего-то ждал. Коля повернулся к Серафиму и наткнулся на его насмешливый, холодно-изучающий взгляд.
Между тем провокаторы вытащили спрятанные в голенищах сапог ломики, молотки, дубинки и начали разбивать иконостас, сбрасывать и топтать иконы.
– Долой самодержавие! – орали они. – Долой попов! Долой опиум для народа!
Басаргин и его помощники пытались задержать, остановить озверевших хулиганов, но тех было гораздо больше, они вошли в раж и легко сломили сопротивление представителей власти. Исполнителей сбили с ног и связали. Басаргина ударили ломиком, и Коля увидел, как по его лицу расплылась огромная клякса крови.
Анисим еще сопротивлялся. Он отбивался кулаками и ногами, но оружие не применял – вокруг были люди. Он хрипел – кричать уже не мог:
– Граждане. Остановите их. Неужто не видите.
– Бей! – Громилы внесли бидон с керосином, опрокинули и подожгли.
– Да чего же мы смотрим, мужики! – крикнул наконец кто-то. – Разве ж советская власть может допускать такое? Это подстрекатели!
Началась всеобщая свалка. Коля снова посмотрел на Машу. Она стояла с застывшим, безразличным лицом. Но Коля понял, о чем она сейчас думает. «Его убьют, помоги ему», – кричали ее глаза. «Нет… Ты же знаешь – я не должен вмешиваться, что бы ни случилось», – мысленно отвечал ей Коля. И снова натолкнулся на вопрошающий взгляд священника: «Что, отрок, с кем ты?»
Басаргин упал, толпа сомкнулась над ним. Пожар разгорался.
– Воды! Воды несите, православные! – вдруг завопил Серафим. – Сгорит божий дом! – Он повернулся к новобрачным, добавил с усмешкой: – Ну, милиционера нашего, небось, свои же и убили. Не знал я, не знал, что среди советских служащих такой разброд – кто куда, кто куда…
– Уйдем, батюшка, – попросила Маша. – Тошно мне.
– Уважим невесту, – кивнул священник. – Идем, Коля. – Они вышли из церкви. Навстречу бежали бабы с полными ведрами.
– Спасайте, спасайте божий храм, касатушки, – ласково сказал им Серафим.
Коля вытер с лица пот и сажу:
– Устроили вы нам праздник, спасибо.
– Проверку я вам устроил, как и обещал, – спокойно сказал Серафим. – Цена-то – ох, великая, ну и на проверку пришлось не поскупиться. Скажу сразу: ты и она – не знаю урки ли, но не с большевиками вы, нет. Не родился еще на свет такой большевик, чтобы друга и партийного брата его на глазах убивали, а он не вмешался. Отныне я вам верю, ждите, уже недолго осталось.
– Правда всегда торжествует, батюшка, – вздохнул Коля. – Восторжествует она и теперь, знаю это.
Коля и Маша ушли в дом. Из церкви выходили люди, крестились, говорили Серафиму сочувственные слова. Вынесли Басаргина.
– Хоть бы живой он был. Хоть бы живой… – Маша отошла от окна, посмотрела на мужа, и вдруг губы у нее задрожали: – Коля, – сказала она, – сколько у тебя седых волос.
– Ничего, – Коля стиснул голову руками. – Ничего. На крупный счет дело пошло, не ожидал я. Был миг – думал, не выдержу, брошусь к Анисиму. Я пойду к нему… – Коля встал. – Не бойся, я в своем уме. Слежку Серафим снял. Нет среди большевиков такого, кто не пришел бы на помощь другу. Даже ценой жизни. Прав Серафим, и поэтому слежку он снял.
Басаргин остался в живых. Его изрядно помяли, в голове у него гудело, но могучий организм, закаленный в юности подобными стычками, выдержал. К вечеру Басаргин постанывал, но чувствовал себя довольно сносно. Когда Коля вошел в избу, то увидел на табуретке, около топчана, на котором лежал Басаргин, незнакомого человека в городском костюме. Рядом стоял еще один – совсем молодой, лет двадцати, в вылинявшей гимнастерке и ботинках с обмотками.
Коля молча пожал Басаргину руку, тот сказал:
– Штатский – это Коломиец, из ГПУ. А в обмотках – Швыдак, секретарь укома партии. А я уже здоров, так что не теряй времени на расспросы. Одно скажу, товарищи: чувствуется у Кондратьева петроградская выучка! Это какие же нервы надо иметь!
– Ладно! – смутился Коля. – Не обо мне речь.
– Спасибо, – Швыдак пожал Коле руку, улыбнулся: – Дело, конечно, не в том, что ты приехал, и все началось. Как диалектика учит? Накопилось – изменилось. Однако авторитет Советской власти роняем! Бандиты, кулачье. Актив у нас есть? Мужик, бедный и средний, за нас – в подавляющем большинстве! За чем же дело стало? Давай, Коломиец, доложи обстановку.
– Активизируется кулак, – Коломиец одернул пиджак, словно это была гимнастерка, и Коля понял, что уполномоченный ГПУ – человек в недавнем прошлом военный и привык носить форму. – Выступления отмечаются повсеместно, по всей губернии, – продолжал Коломиец. – Жгут хлеб, обливают керосином, активистов убивают… Действовать нужно немедленно, но есть закавыка: наши люди не смогли выявить все группировки, руководителей, базы… А это в нашем деле – главное…
Вошел Тихон:
– Слышь, Анисим, там к тебе на службу человек прибыл – говорит: из Питера. Документ имеет – из Ленинградского уголовного розыска. Ну, я рискнул его сюда привести.
– Давай, – кивнул Анисим.
Коля сразу понял, о ком докладывает Тихон. И когда вошел Витька, представил его:
![Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]](/uploads/posts/books/153335/153335.jpg)
