Деклан Хьюз - Цвет крови
Она показалась мне довольной и обеспокоенной одновременно, как будто наконец исполнилось ее желание, но она инстинктивно поняла, что жить с этим исполненным желанием будет труднее, чем просто желать.
— Тейлор, — сказала она. — Эйлин Тейлор.
— Но ведь Брока звали Далтон, когда вы поженились. Он что, поменял имя?
— Давайте не будем говорить о Брайане.
— К сожалению, не получится, Эйлин. Но не стоит нам болтать без него и его душевного друга Шона Муна. Как вы думаете, я бы мог выпить виски?
Она удивленно подняла брови.
— Не рекомендуется, Эд Лоу. Не в вашем состоянии.
— Вам мое имя назвал святой отец Мэсси?
— Он рассказал, что вы что-то вынюхиваете.
— Значит, вы поддерживаете отношения. Он ведь в курсе вашего псевдоисчезновения, так?
— Он узнал позже. Я написала ему письмо немного погодя. Просила прощения.
— И получили его.
— Он был очень добр ко мне. Немногие священники тех времен были способны на сочувствие.
— Объясните мне кое-что. Вы оставили ребенка на паперти церкви. Святой отец Мэсси отдал его Говардам, которые нашли ему приемных родителей. Все было шито-крыто. Как так вышло? Ведь шел 1986 год, большой город. Он был священником, у него должны были быть… юридические обязательства.
Эйлин Тейлор встала и отошла к окну, снова превратившись в суетливую тень. Оттуда она взглянула на меня с жалостью и осуждением, как будто я невероятно наивный идиот, а она дура, что тратит на меня время. У меня было ощущение, что таким взглядом она пользовалась и раньше.
— Думала, вы знаете почему.
— Думаю, что знаю. Не потому ли, что вы каким-то образом признались святому отцу Мэсси…
— Я оставила конверт вместе с ребенком.
— И написали, кто отец этого младенца.
— Правильно. Короче, вы знаете.
— Думаю, что знаю. Но хотелось бы услышать.
Она посмотрела в темное стекло на свое отражение. Она дрожала. Когда она повернулась, ей пришлось придержаться за ручку жалюзи, чтобы не упасть.
— Ладно, — произнесла она, задыхаясь от волнения, как будто в этих словах таилась вся ее боль и многолетняя тоска по сыну. — Ладно. Отцом Джерри Далтона был доктор Джон Говард.
Глава 25
В каждом деле бывает момент, когда вдруг забрезжит конец. Дело не в том, что вы уже нашли ответы на все вопросы, но вам уже ясен ход событий. Такое часто случается, когда вы далеко не в лучшем виде, когда перед вами только тьма. Таким моментом стала для меня та минута, когда Эйлин Далтон сказала, что отцом ее ребенка был Джон Говард. Казалось, энергия в комнате распалась на две части, чтобы снова слиться, но уже в новой конфигурации. Я все еще был привязан к стулу в доме Брока Тейлора на Фитцуильям-сквер, но чувствовал себя так, будто у меня на руках не то чтобы выигрышная, но хотя бы сносная карта. Если Эйлин Тейлор снабжала сына информацией относительно семьи Говард, можно было надеяться, что она хочет, чтобы что-то случилось, и это помогло бы ей избавиться от Брока Тейлора и пойти своим путем. Возможно, в этом ей следовало помочь.
Послышался стук в дверь, и Эйлин вышла из комнаты. Когда она вернулась, то оглядела меня с ног до головы, нервно улыбнулась, подошла к буфету, на что-то нажала, и дверца распахнулась.
— Что вы пьете? — спросила она.
— «Джеймисон», — ответил я. — Две трети виски и треть воды.
— Я сделаю пополам. Вам не стоит торопиться.
Она налила виски и себе, подошла и села рядом, держа оба стакана.
— Кто приходил? — спросил я.
— Один из… охранников Брайана. Проверял, все ли в порядке.
— Ну и как?
— Выпейте, тогда посмотрим.
Она поднесла стакан к моим губам, и я выпил половину. Она чокнулась моим стаканом со своим, сказала «Будем здоровы!» и выпила.
— Как долго вы живете с Броком?
— Я же сказала, что не хочу о нем говорить.
— А он посылает парня, чтобы проверить, как вы тут.
— Чтобы проверить, как тут вы.
— Как вы думаете, что он собирается со мной сделать?
— Хочет убедиться, что вы основательно напуганы и не будете больше совать нос в его дела.
— И вы полагаете, что это все?
— Возможно, Брайан в свое время и ограбил несколько банков и фургонов инкассаторов, но он утряс все эти дела с бюро по криминальным доходам и больше ничем таким не занимается. И никто никогда не говорил, что он кого-то убивал. Никто и никогда.
Это повторение, казалось, подорвало ее святую веру в невиновность Тейлора. Она взяла пепельницу и поставила рядом с собой. Достала сигарету, я тоже попросил закурить. Когда она поднесла огонь к моей сигарете, рука у нее дрожала.
— Вы очень напуганы. В чем дело?
Она выпила еще глоток виски.
— Я почти двадцать лет жила в Лондоне. Работала в больнице Святого Томаса. Я бы не вернулась, если бы не думала, что Брайан встал на правильный путь. Не делайте из него своего рода гангстера.
— Вы Шона Муна знаете?
Эйлин поморщилась.
— Ему иногда приходится иметь дело с людьми из своего прошлого, которые не понимают, кем он стал…
— Сегодня Шон Мун убил двух бандитов из Вудпарка, братьев Рейлли. Брайан сидел в машине и наблюдал.
— Не верю.
— Я видел все собственными глазами. После этого они посадили в «бентли» женщину из Литвы по имени Мария Венклова и привезли сюда. Мун держал ее насильно, заставлял заниматься проституцией. Полагаю, это называется изнасилованием.
Эйлин качала головой.
— Я отнял ее у них и разрешил ей и сестре пожить в моем доме. Но они ворвались туда и забрали их, а когда я попытался их остановить, они напали на меня. Вы видели сестер Венклова сегодня? На чем меня сюда привезли?
— Я не видела… никого… Я не видела, как вас привезли. Я была наверху, Брайан пришел и сказал…
Она с трудом составляла предложения — видимо, мысли ее путались.
— Что он вам сказал? Или вы уже привыкли к тому, что вам приходится, как бы это сказать, развлекать деловых клиентов вашего мужа, избитых до потери сознания и привязанных к стулу?
— Мы знаем, что вы работаете на Говардов. Он решил, что может что-нибудь от вас узнать. Сказал, что вы очень упирались, вот Мун и призвал вас к порядку.
— Меня, случайно, не подставил Томми Оуэнс?
— Я понятия не имею, кто такой Томми Оуэнс, лапочка.
Она искоса взглянула на меня, взяла окурок у меня изо рта и положила в пепельницу. Затем стряхнула пепел с моей рубашки.
— И он ничего не говорил ни о каких девушках, — добавила она тоном, в котором звучала надежда.
Я кивнул — мол, ясное дело.
— Что вы с Броком надеялись узнать у меня? Зачем Брок все скупает в Вудпарке? Например, купил тот старый дом, где вы когда-то жили, верно?
— Ему не нужно было его покупать. Он и так принадлежал ему и мне, хотя, разумеется, я ведь была мертва. Брайан через семь лет объявил меня юридически мертвой.
— Но ведь уже не мертвая, так? Вы снова возвращаетесь в жизнь, полностью. Намекаете своему сыну Джерри насчет Говардов, сыну, который никогда вас не видел. Чего вы хотите, Эйлин? Денег? Вы вроде тут неплохо устроились, на Фитцуильям-сквер, вас не переплюнешь. Так в чем дело?
— Дело не в деньгах. Я хочу, чтобы все узнали правду о моем сыне Стивене, — сказала она. — Я хочу, чтобы Говарды публично признались в том, что сделали.
— Что же они такое сделали? Почему бы вам не сказать мне, что сделали Говарды? Джон Говард изнасиловал вас?
Все осветительные приборы в комнате контролировались с панели у двери. Эйлин встала, перешла через комнату и убавила свет, затем темной тенью остановилась между двумя окнами и закурила новую сигарету. Желтый свет с улицы смешивался со слабым молочным светом в комнате. Я вспомнил Ханипарк, как он выглядел в ноябре, тающий снег, смешанный с грязью. Эйлин смотрела вниз, на улицу, и наконец заговорила: голосом, какого я еще от нее не слышал, — высоким, чистым, девчачьим, казалось, доносившимся издалека, из прошлого, из того времени, когда случилось все то, о чем она начала рассказывать.
— Мы жили в одном из коттеджей вдоль дороги, ведущей из Рябинового дома, где мой отец работал садовником. Мне кажется, в свое время эти коттеджи сдавались в аренду, и Говарды вели себя так, будто это все продолжалось — подарки на Рождество, покровительственный тон, ну вы понимаете. В семнадцать лет я попала в беду — местный парень, настоящий гребаный придурок, и я, такая же идиотка. Мои родители были в ярости, стали придумывать, как мне спрятать ребенка, затем сделать вид, что его родила моя мать, чтобы она могла его вырастить. Или же меня следовало отправить в дом для незамужних матерей, и тогда ребенка отняли бы у меня и отдали в хорошую семью. Так вышло, что я заболела, у меня поднялась температура, родители испугались, и мой отец побежал в Рябиновый дом. Пришел доктор Говард и обнаружил, что я беременна. На следующий день миссис Говард сделала моим родителям предложение: если я поступлю в услужение в Рябиновый дом, то смогу спокойно родить вдалеке от чужих глаз, в родильном центре Говарда, ни больше ни меньше, и смогу воспитывать ребенка, пока работаю в доме. У меня будет своя собственная комната, и Говарды за все заплатят.
