Сэйтё Мацумото - Черное евангелие
Сано поехал на редакционной машине, но в переулок не стал въезжать и оставил ее на шоссе.
Дверь Сано открыла уже немолодая женщина. Вероятно, мать студента. За ней вышел и сам студент.
— Здравствуйте. Вы меня не узнаете? Мне тогда ваша информация очень пригодилась, — сказал Сано.
— Ну как же, конечно, узнал, — ответил студент, — значит, говорите, пригодилась?
— Да, вы мне очень помогли, — поблагодарил Сано. — Но не произошло ли с тех пор каких-нибудь изменений?
— Как вам сказать… Во всяком случае, Эбара-сан, видно, соблюдает осторожность, она очень редко выходит из дому. Ведь после вашего посещения газеты подняли большой шум, — ответил студент.
— Сейчас, кажется, ее нет дома?
— Знаете, никогда точно не знаешь, дома она или нет. У нее все двери на запоре, если она даже и дома.
— Она по-прежнему продолжает работать над переводом библии?
— Не знаю. В последнее время отец Билье что-то перестал у нее бывать. А раньше ездил чуть ли не каждый день, даже ночью. Но как только газеты стали писать о церкви, больше он здесь не показывается. Так что она теперь сидит одна.
— Чем же она занимается?
— Кажется, распродает вещи. Раньше жила на широкую ногу, а теперь совсем притихла.
— Любопытно, что же, она обеднела, что ли?
— Не знаю, но наверняка не разбогатела. Вероятно, попик перестал снабжать ее деньгами. Может, поэтому и продает вещи.
Что же, это вполне естественно, ведь она нигде не работает, подумал Сано. Но он ошибался, Ясуко продавала вещи совсем по другой причине.
18
Ланкастер зашел в ночной клуб.
Здесь коммерсант пользовался большим почетом — он умел красиво тратить деньги. На первом этаже клуба был танцевальный зал. Оттуда доносилась музыка. А на втором этаже, в ресторане, было тихо. Кроме Ланкастера, здесь было еще пять-шесть посетителей. Всё иностранцы.
Они в основном и посещали этот клуб.
Зазвонил телефон, стоявший в углу зала. Бой поднял трубку, выслушал, затем подошел к коммерсанту.
— Господин Ланкастер, вас к телефону.
Ланкастер сразу поднялся. Он явно ждал этого звонка.
— У телефона, — сказал коммерсант, взяв трубку. Он сразу узнал голос отца Билье. — Я ждал твоего звонка.
— Я немного опоздал.
— Как там Торбэк? — понизив голос, спросил Ланкастер.
— Это уже мертвая лошадка, — ответил Билье. — Ты что там, развлекаешься?
— Нет, просто и твой и мой телефон стали опасными, — ответил Ланкастер. — Поэтому я и попросил тебя позвонить сюда.
— Какое-нибудь срочное дело?
— Ты мое письмо получил? — не отвечая на вопрос, спросил Ланкастер.
— Получил. Ты когда уезжаешь?
— Через час.
— Через час? Вот это здорово! Что так поспешно?
— Так надо. А то того и гляди огонь на меня перекинется.
— Куда же теперь?
— По всей вероятности, в Каир. Во всяком случае, в визе указан Каир.
Билье не ответил.
— Как только прибуду на место, вышлю указания. Понял?
— Да, да.
— Кстати, как у вас там?
— Операция проходит гладко. Департамент полиции еще придет к нам на поклон и попросит, чтобы мы отправили Торбэка на родину! Один видный человек взялся все уладить. Думаю, через два-три дня Торбэк уедет. Мы уже запросили для него визу в министерстве иностранных дел.
— Кто там этим занимается?
— Наш прихожанин, да благословит его господь.
— Что вы собираетесь делать с Торбэком, когда он вернется на родину?
— Вероятно, он предстанет перед церковным судом.
— Хм…
— А как же? Раз дал маху, отвечай по всей строгости.
— А что решит суд, как по-твоему?
— Что? Во всяком случае, веселенькая жизнь для него кончится, и он еще пожалеет о Японии. Ведь вот болван, чуть-чуть не провалил все дело. Думаю, что его лишат сана, а может, отправят куда-нибудь в глушь, на край света.
— Кстати, а ты как разделаешься со своей красоткой?
— С ней все улажено. Ее тоже нельзя тут оставлять. Язык у нее, как помело, черт знает что может наболтать. Тем более что и репортеры ей теперь прохода не дают.
— Куда же ее?
— Ко мне на родину. Она уже получила визу. Здешние законы не позволяют женщинам навсегда покидать страну, так что она выезжает, чтобы, как говорится, выйти замуж.
— Ну ладно. Итак, ждите указаний через Окамура. Я еще не знаю, откуда их направлю, из Шанхая, Манилы или из Каира. Ну, Билье, будь здоров, мы с тобой все-таки хорошо вместе поработали. А я вскоре сюда вернусь. Так что расстаемся ненадолго. В Японии просто рай. Хотел на прощание распить с тобой бутылочку, да, видно, не придется. Но имей в виду, твоя церковь и в дальнейшем будет участвовать в моих предприятиях.
Билье повесил трубку. Итак, Ланкастер заметает следы. Он вышел из автомата, сел в машину и поспешил в церковь.
Вернувшись, он торопливо поднялся на второй этаж и постучался в дверь главы миссии.
Епископ Мартини встретил Билье не очень приветливо. Он был встревожен. Да и как не тревожиться, когда орден переживает такие беспокойные дни.
Билье подошел к столу и заговорил приглушенным голосом:
— Только что говорил с Ланкастером. Он через час покидает Японию.
— Как, уже? — Мартини привстал от изумления.
— Говорит, что боится провала. Но, я думаю, это даже к лучшему. По-видимому, полиция напала на его след.
— Да… Но все-таки уж очень скоро…
— Он скор на решения, однако никогда не допускает оплошности. Куда полиции с ним тягаться!
— Сказал, куда едет?
— Говорит, что в Каир.
— Что еще говорил?
— Сказал, что связь будет держать через Окамура и, несмотря ни на что, мы по-прежнему будем работать с ним. Слов нет, он нам очень помог. Но не собирается же он вечно держать нас в своих руках?
— Что поделаешь… Ведь мы были так бедны. Благодаря ему мы блестяще поправили свое положение. Только работать надо чище.
— Торбэком интересовался.
— Ну, это естественно. Представляю, как он его клянет.
— Ваше преосвященство, Торбэка, пожалуй, надо поскорее отправить отсюда.
— А как с документами?
— Все улажено. Департаменту полиции не позволят и пальцем пошевелить.
— Он готов к отъезду?
— Да. Может выехать в любую минуту.
— Ну и отлично! Кстати, и кардинал считает необходимым отослать его на родину. Там эта история тоже вызвала большое беспокойство. Так что действуй без промедлений, а то еще и мне достанется.
Билье тут же отправился в больницу к Торбэку.
— Как здоровье? — спросил Билье, входя в палату. — Что-то ты немного похудел.
Торбэка нельзя было узнать. От прежнего цветущего молодого патера осталась одна тень. Лицо почернело, щеки ввалились, веки нервно подергивались.
— Что-нибудь случилось? — беспокойно спросил Торбэк.
— Да, ты должен немедленно выехать за границу.
— О-о! — Торбэк задрожал и стал креститься. — Уже, значит… — простонал он.
— Да. Это приказ епископа. Завтра ты вылетаешь. Билет па самолет уже заказан.
— Завтра?!
— Да, но это же к лучшему. По крайней мере хоть проклятые репортеры не будут тебя больше тревожить… Сегодня к вечеру соберись, поедешь прямо из больницы. В церкви тебе показываться не нужно. А вещи твои доставят сюда, я позабочусь об этом.
Торбэк упал на колени.
— Отец Билье! Что со мной будет? — Его руки, сложенные на груди, лихорадочно затряслись.
— Во-первых, ты там все должен рассказать начистоту…
— Меня накажут?
— Об этом одному богу известно…
— Меня не лишат сана? Куда я тогда денусь?! Ведь я из бедной семьи, мы всегда жили в нищете. И, только став священником, я поправил свои дела. Отец и мать гордятся мной. Мне нельзя возвращаться домой ни с чем. Все меня возненавидят. Отец Билье, молю вас, попросите его преосвященство замолвить за меня хоть слово перед кардиналом!
— Хорошо, я выполню твою просьбу, — ответил Билье. — Итак, готовься! Самолет отправляется в семь тридцать вечера.
19
На первом этаже аэровокзала Ханэда помещаются таможня и другие службы. Тут же производится обмен валюты. В одной из комнат сидят чиновники отдела виз и регистраций.
Несмотря на вечерний час, было еще светло. После короткого весеннего ливня небо совсем очистилось. По коридору длинной вереницей тянулись пассажиры. Напряженные хлопотливые минуты — таможенный досмотр, обмен валюты, проверка виз. Провожающих в этот зал не пускали.
Таможенники привычным жестом протягивая руку, брали паспорта, просматривали фамилии, фотографии.
Вдруг один из молодых служащих удивленно вытаращил глаза.
«Торбэк — священник церкви святого Гильома», — прочитал он в паспорте.
Торбэк! Это лицо он недавно видел в газете! Молодой чиновник подозрительно покосился на предъявителя. Ну конечно, тот самый!
