Джозефина Тэй - Мистификация. Загадочные события во Франчесе
— Вы и так сделали для нас очень много, — сказала Беатриса. — Я этого никогда не забуду.
Начав пить кофе, она уже не останавливалась, пока не выпила всю чашку. И не обратила внимания на звук отворяемой двери. Из больницы так скоро за ней не пришлют, а больше ее ничто не интересовало. И она очень удивилась, когда к ней за стол сел Джордж Пек.
— Спенс сказал мне, что вы здесь.
— Джордж! — воскликнула Беатриса. — Что вы делаете в Вестовере в такую рань?
— Я приехал сообщить вам утешительную весть: Саймон умер.
— Утешительную?
— Да.
Он вынул из кармана конверт, а из него какой-то продолговатый предмет и положил его на стол перед Беатрисой. Это была сильно заржавевшая, но узнаваемая авторучка. Можно было разглядеть золотую спиральку на черном фоне.
Беатриса долго молча глядела на ручку, не беря ее в руки, потом подняла глаза на викария.
— Значит, они нашли…
— Да. Вы хотите, чтобы я вам про это рассказал здесь? Или пойдем в больницу?
— Какая разница, где сидеть. И тут, и там я просто жду и жду.
— Кофе? — спросила викария неряшливая официантка, появляясь возле столика.
— Спасибо, не надо.
— Ладно.
— А что же… что от него осталось? Что они там нашли?
— Кости, моя дорогая. Скелет. Под трехфунтовым слоем опавших листьев. И обрывки одежды.
— И ручку?
— Ручка лежала отдельно.
— То есть… ее… ее бросили вниз потом?
— Не обязательно… но вполне вероятно.
— Понятно.
— Не знаю, утешит ли это вас — по-моему, должно утешить, — но судебный врач считает, что мальчик уже был мертв, во всяком случае, без сознания, когда его…
— Сбросили в карьер, — закончила Беатриса.
— Да. У него был проломлен череп.
— Ясно. Да, меня это утешает. Он, наверно, ничего не успел понять. Прожил такой хороший день… и все.
— В одежде нашли кое-какие вещицы. По-видимому, то, что было у него в карманах. Это все осталось в полиции. Но ручку полковник Смолетт попросил показать вам, — викарий взял ручку и положил обратно в конверт, — опознаете вы ее или нет? А какие новости в больнице? Я видел, как уехал Спенс.
— Никаких. Он все еще не пришел в сознание.
— Я себя ужасно виню в происшедшем, — сказал викарий. — Если бы я вдумался в его доводы, ему не пришлось бы самому искать улики, лезть ночью в карьер.
— Джордж, надо узнать, кто он такой.
— Я так понимаю, что приют пытался это выяснить.
— Да, они наводили справки, как положено. Но, наверно, не очень старались. Надо начать все сначала.
— Исходя из предпосылки, что в нем течет кровь Эшби?
— Да. Такое сходство случайно возникнуть не может. Таких случайностей не бывает.
— Хорошо, дорогая, вы хотите, чтобы я поручил расследование частной фирме? Немедленно?
— Да. Немедленно. У нас, может быть, осталось совсем мало времени.
— Я поговорю с полковником Смолеттом. Он посоветует, к кому обратиться. Я уже с ним разговаривал о коронерском дознании.[14] Он надеется, что вас, может быть, не вызовут в суд. Нэнси просила передать, что, если хотите, она приедет в Вестовер, чтобы быть рядом с вами. Или вам никого не хочется видеть?
— Милая Нэнси. Скажите ей, что одной это переносить легче. И что я ей очень благодарна. Пусть она лучше побольше времени проводит с Элеонорой. Нелл, наверно, невыносимо возиться с лошадьми, когда все так ужасно.
— А мне кажется, что животные и их повседневные нужды отвлекают ее от грустных мыслей.
— Вы ей рассказали? Вы обещали рассказать ей, что Брет — вовсе не Патрик.
— Да. Честно говоря, я боялся этого разговора. Это было одно из самых трудных поручений в моей жизни. Она едва оправилась от известия о смерти Саймона. Я боялся, что эта новость ее добьет. И знаете, что случилось?
— Что?
— Она меня поцеловала.
Открылась дверь, и вошла молодая хорошенькая практикантка из больницы, казавшаяся в своем белом халате, из-под которого выглядывало сиреневое платье в цветочек, гостем из иного мира. Она окинула взглядом кафе и подошла к Беатрисе.
— Скажите, пожалуйста, вы мисс Эшби?
— Да. А в чем дело? — спросила Беатриса, приподнимаясь на стуле.
— Мисс Беатриса Эшби? Вот и прекрасно. Ваш племянник пришел в себя, только он никого не узнает и не понимает, где находится. Но он все время зовет Беатрису, и мы решили, что это вы. Сестра послала меня за вами. Простите, что я не дала вам допить кофе, но…
— Да-да, — отозвалась Беатриса, которая уже открывала дверь.
— Если вы будете рядом, он, может быть, станет спокойнее, — говорила практикантка, поспешая за Беатрисой. — Так часто случается, когда рядом находится близкий человек — даже если больной его и не узнает. Это очень странно. Он как будто кожей ощущает присутствие родного человека. Мне это часто приходилось видеть. Больной позовет: «Мери», или как там ее зовут. А Мери отвечает: «Да, дорогой, я здесь». И больной успокаивается. Но если кто-нибудь другой скажет: «Да, дорогой, я здесь», — в девяти случаях из десяти больной знает, что это неправда, и начинает метаться и нервничать. Это очень странно.
Самое странное во всем этом было то, что обычно молчаливый Брет не замолкал ни на минуту. Беатриса сидела рядом с ним весь день, всю ночь и еще один день и слушала этот беспорядочный поток слов. «Беатриса?» — время от времени спрашивал он — в точности, как рассказывала молоденькая практикантка. И она отвечала: «Да, дорогой, я здесь». И он, успокоенный, возвращался в мир своих видений.
Чаще всего он представлял себя в больнице после того, как сломал ногу. Он страшно боялся, что больше не сможет ездить верхом и беспрерывно спрашивал: «Я ведь смогу ездить верхом? С ногой ведь ничего страшного не случилось? Мне ее не отрежут?»
— Нет-нет, — успокаивала его Беатриса. — Все будет в порядке.
Один раз он надолго затих, и потом вдруг спросил ее:
— Вы очень сердитесь на меня, Беатриса?
— Нет, я на тебя совсем не сержусь. Спи.
За стенами больницы жизнь шла своим чередом: в Саутгемптон прибывали корабли, проводились коронерские дознания, покойников предавали земле. Но для Беатрисы весь мир сжался до маленькой палаты, где лежал Брет, и койки, которую ей отвели в комнате сестер.
Утром в среду в больницу приехал Чарльз Эшби. Беатриса спустилась к нему в приемную. Чарльз обнял ее, как делал, когда она была еще девочкой, и ей сразу стало тепло и уютно.
— Милый дядя Чарльз! Как хорошо, что вы на пятнадцать лет моложе папы, а то вы не смогли бы поддержать нас всех в эту трудную минуту.
— Быть моложе брата на пятнадцать лет вообще прекрасно. Не приходится ходить в его обносках, — сказал Чарльз.
— Он спит, — сказала Беатриса, остановившись за дверью палаты. — Пожалуйста, громко не разговаривайте, хорошо?
Чарльз посмотрел на молодое лицо с расслабленной челюстью, темными кругами под глазами и щетиной на щеках и сказал:
— Уолтер.
— Его зовут Брет.
— Я знаю. Я просто хотел сказать, что он — вылитый Уолтер. Когда Уолтеру было столько же лет, сколько ему, он вот так выглядел утром с похмелья.
Беатриса вгляделась в лицо Брета.
— Сын Уолтера?
— Несомненно.
— Я как-то не вижу особого сходства. По мне, он похож только на самого себя.
— Ты никогда не видела Уолтера утром после выпивки. — Чарльз еще раз вгляделся в юношу. — Но у него более четкие черты лица. Очень хорошее лицо. — Он вышел вслед за Беатрисой в коридор. — Говорят, он вам всем понравился.
— Мы просто влюбились в него, — ответила Беатриса.
— Да, все это, конечно, ужасно грустно. А кто его натаскал, не знаешь?
— Кто-то в Америке.
— Да, Пек мне говорил. Но кто бы это мог быть? Кто из Клера уехал в Америку?
— Семья Уилеттов уехала в Канаду. У них были дочери. Это была женщина. Может быть, Уилетты потом переехали в Штаты.
— Никогда не поверю, что это была женщина.
— Мне тоже трудно в это поверить.
— Правда? Умница. Ты очень толковая женщина, Беа. И красивая. Ну и что же мы будем делать с этим парнем? Какое у него будущее?
— Пока неизвестно, есть ли у него вообще будущее.
ГЛАВА 31
Пока что только Джордж Пек, Беатриса, Чарльз, Элеонора и адвокатская фирма «Коссет, Тринг и Ноубл» знали, что Брет — не Патрик Эшби.
И полиция.
То есть полиция, как говорится, «на высочайшем уровне».
Полиции рассказали все, и теперь она занималась тем, чтобы наилучшим образом замять эту историю и при этом не нарушить законов, которые она обязана была поддерживать. Саймон Эшби умер… Зачем же тогда делать его преступление достоянием гласности? Если свидетели не будут говорить лишнего, можно и соблюсти ритуал законности, и не рассказывать ненужную правду: как если бы по земле прошли бороной, оставив в глубине невзорвавшиеся бомбы.
